Юханан Магрибский - Детектив, или Опыт свободного нарратива

Сочиняем детектив.

Место действия: крупный сибирский город с университетом и аэропортом; название его мы умолчим, обойдёмся нарицанием, возведённым в ранг имени собственного — Город.

Время действия: нынешнее, злободневное.

Что случилось — разберёмся потом: в детективе главное — сыщик. Потому встречайте!

Очень молод, 23 года. Редкие, пегие волосы зализаны назад. Зубы кривые. Дурно пахнет изо рта. Курит трубку, набивая её скверным табаком. Курит недавно, но пальцы жёлтые, на зубах несмываемый налёт. Чуть что покрывается жидким, кислым потом. Сложения хилого; скабрезно шутит и беззвучно смеётся собственным шуткам, закинув голову. Чужим шуткам не смеётся вовсе — вместо того его красные, тонкие губы начинают виться насаженным на иголку червём, так что неясно — вызвана его насмешка услышанным или глупостью рассказчика.

Из любовного опыта, помимо школьных, вполне невинных, имеет один роман, доведённый до своего предела: мучительная для обеих сторон, два года длившаяся связь с одногруппницей…

Хорошенькая, невысокого роста, крепкого сложения, волосы роскошные, глаза крупные, всего боится, дни и ночи тратит на учёбу, но едва тянет, любит собак и никогда не смотрит сериалы. Впрочем к делу она не имеет решительно никакого касательства, потому ещё раз полюбуемся её крупными, красными, на ягоды калины похожими бусами, полной и крепкой шеей, белой грудью — и скорей забудем о ней.

…забудем, как пришлось забыть и сыщику, когда её младший брат (тяжелоатлет, к.м.с.) выставил ему на лестнице два передних зуба. Сыщику пришлось проглотить кровь, обиду и слёзы. После нескольких визитов к дантисту (втайне от брата оплаченных несостоявшейся невестой), ему снова есть чем закусывать длинный мундштук трубки (кстати: курит, подражая Холмсу). Впрочем, то ли от боли, то ли от непривычности ощущения, теперь он всякий раз чуть заметно морщится, едва фарфор зубов в задумчивости клацнет по янтарю чубука.

У читателя возникает закономерный вопрос — как сумел добиться своего от девушки этот малоприятный тип? Читатель, не поверишь! — умом.

В его узком, длинном, редкими волосами покрытом черепе сидел холодный как бестеневая лампа над хирургическим столом, и точный ум. Ум, изводивший, изматовавший своего владельца, ум, не склонный к фантазиям и дремотным мечтам, начисто лишённый сладости, медовости, ленивой и поэтичной приторности Манилова. Ум конкретный, деятельный и подверженный страстям.

Учёба ему, разогнанному десятиядернику, давалась чересчур легко. Кто знает, как много потеряло человечество, когда абитуриент (по глупой случайности, которая кончилась сломанной ногой и скальпированной раной на виске — ему везло на травмы) не успел подать документы на общую физику, и поступил, покорившись судьбе, на юрфак. Заметим, случайность была только пёрышком на перевесившей чаше весов. Гирей же — деньги. Стезя юриста прибыльна, а деньги для крысёныша с прищуром смотрящего на свет из выгребной ямы — замена всего того, чего он был лишён не по своей вине: обаянию, мускулам, мягкому баритону, холёности и доброте. Награда, желанная звезда, кусок свежего мяса, подвешенный на верёвке и остро пахнущий кровью.

Итак, вот исчерпывающий портрет нашего героя-сыщика. В довершение могу сказать, что ходит он обыкновенно в свитере (даже летом — мерзляк, да и — привычка), зимою нося поверх него пальто на птичьем меху. Снимает квартиру, раз в полгода с неохотой отправляется навестить родных в дальний областной городок, и, признаемся, с неохотой возвращается в Город. Мать и старую тётку он детски, щенячьи-ласково любит, отца презирает, но жалеет, передавая ему через мать к новому году и ко дню рождения серый свитер в чёрный ромбик и часы «Чайка» соответственно. Подарки не меняются пятый год подряд, ибо свитер отец губит, а часы пропивает, в чём исправно кается в слёзных письмах (лично предпочитают не видеться, при вынужденных встречах оба держатся сухо).

Отца зовут Николаем, сыщика — Игнатом. Остальные до времени пусть остаются безымянны.

В ласковом обращении влюблённой по первости девушки (см. портрет № 2) Игнат через Натика превратился в Наташу, что до конца дней заставило ненавидеть Игната Николаевича любимое народом женское имя.

Если Игнату немедленно, сейчас, с потолка, дать денег, счастья они ему не принесут. Жить он не умеет: путешествовать не любит, самая дорогая одежда сидит на нём мешковиной советского ширпотреба — не умеет носить. Мог бы водить ягуар, но с детства холоден к автомобилям. При этом Игнат умён и многое о себе понимает. В итоге деньги оказались бы тревожащей сердце суммой на счетах — и только. Зачем, в самом деле, деньги, когда нет мечты? Вот Манилову бы они сгодились — он бы так бесполезно, так чудесно пустил бы всё на ветер! Хотя, одно применение деньгам найдёт точно — процентов десять от них ушло бы на дорогие подарки и рестораны, ибо вкус на женское тело у молодого сыщика отменный, а голод всё той же крысы.

А чего ты хочешь, читатель? Это герой нашего времени — невыносимый мизантроп и гений в одном лице. Доктор Хаус. Холмс XXI-ого века. Другие герои наскучили или перевелись, а потому на сцене — этот. Каков бы ни был, другого нет. Разыграем с ним пьесу.

Для пьесы нужны персонажи — представим их, одного за другим набросаем портреты крупными мазками.

Антагонистом выберем Вячеслава Никонова. Вот это имя! Сразу понятно, что во всём противоположен Игнату. Тридцать семь — самый расцвет сил, врач-реабилитолог. Здоровье из него лучится как банный жар сквозь кожу, когда выйдешь на мороз с парилки. Невысокий, крепко сбитый, с крупной, низко сидящей головой и большими серыми глазами, с большими и крепкими, как две моржовые ласты, ладонями. Ему бы вязаный свитер с мягким воротом, шкиперскую бороду с проседью, походку вразвалку и широкополую шляпу — и пиши с него потрет бывалого, просоленного всеми ветрами китобоя, даром, что в море никогда не был. Хорошо подбирает на слух гитарные аккорды (хотя дворовый самоучка), поёт обаятельно и спокойно, картавя с лёгким горловым курлыканьем. Подражает вальяжной манере Льва Лещенко и предпочитает романсы. Вообще, всё, что бы он ни делал, носит отпечаток личностного обаяния. Впрочем, помимо медицины и романсов, ему ничего не даётся. Готовит на все праздники, но из рук вон плохо. Мясо горит, рыба нестерпимо пахнет илом, рис сбивается в липкий ком, а вместо лазаньи получается манная каша с мясом, хотя и довольно вкусная. Вбивая в стену гвоздь, вобьёт не то и не туда, меняя колено под раковиной, непременно зальёт соседей, увлечётся посадками цветов — вырастит фасоль и белену. Но домашние его бесконечно любят и всё прощают.

Женат на красавице, двое детей, старшему в сентябре в школу. Недавно узнал, что супруга снова на сносях — оттого сам дышит весной и жизнью, как ветер над тающим снегом в середине апреля.

Заслуженно пользуется славой отличного врача. Его пациент в недавнем прошлом, а ныне покойник, — наш следующий портрет.

Пациент врача (см. портрет № 3) в недавнем прошлом, а ныне покойник — выживший в 90-е красный директор, в новом веке ставший крупным застройщиком. Был держателем контрольного пакета горно-обогатительного комбината — но мир мал, скуден и тесен. Чем выше, тем теснее — и тем сильнее толкают локтями. И его столкнули с высоты олигархата до однопроцентного акционера и почётного пенсионера орденоносного завода. Люди свои, добивать не стали. К тому же мужик был незлобный — проиграл и проиграл: плюнул, растёр, отряхнулся и пошёл дальше. Связи в мэрии и связи вообще у него остались, мужик, повторяю, был незлобный, деятельный, своих не кидал, с друзьями делился, а Город строился. Расселялись советские коммуналки и ветхие пятиэтажки. Нефтяные деньги, просочившись сквозь жирные (от нефти же) пальцы, закапали на почву — и сквозь неё к песку, к народу. А народ хотел пожить по-людски. Квартиры пользовались спросом, гос. ипотека позволяла тянуть непосильное без неё ярмо даже бюджетникам, если те хоть как-то вертелись, а под лежачий камень вода не течёт.

Дома росли в пёстром беспорядке, как грибы после дождя. Из них половину строил Марлен Андреевич Викулов, чем подкрепил своё пошатнувшееся было состояние. Но — все смертны — захворал и умер, зато — человеком уважаемым, состоятельным, допущенным в высокие круги.

Умер товарищ Викулов, вроде как, сам собой, но Игнат (он же — Наташа) успел просунуть свои сладострастно отрощеные ногти под крышку гроба. Венки уже заказали, скорбные духи слетались уже к разверстой могиле, готовясь услышать торжественные звуки отпевания. В предвкушении, заламывали они руки (или что у них там), и тосковали. Так вот, венки уже заказали, а он покоя не даёт — куратору из Следственного звонит: старик-де умер не сам. Да, суд. — мед. экспертиза ничего не показала, но почему? А делалась спустя рукава. Ну — инсульт на фоне давнего атеросклеротического процесса, что тут думать? И никто не заметил, что богатство покойного — веский повод для убийства. А его молодящаяся любовница, которая и гроша теперь не получит нет-нет, да и стала бы женой, дай срок. Но — обломилось.