Ольга Лаврова - Третейский судья

Ольга Лаврова

Александр Лавров

Третейский судья

По делу об изготовлении наркотиков и наркоторговле взяли всех. И московских, и областных, и среднеазиатских - до кого дотянулись. Был большой процесс, статьи в печати, награды следственно-оперативной группе, как водится, по месячному окладу. Словом, успех.

Но засела в душе колючая заноза: главаря не нашли. Знали, что он был, что всем ворочал и командовал. А вот не нашли. И даже практически не искали его его никто не назвал, ни единый подследственный. Никакой зацепки не дали, ни следа, ни приметы. О нем просто не заикались, и все.

Начальственный кабинет в здании под вывеской "КСИБЗ" Кибрит облазила чуть не с микроскопом, простучала, просветила, промагнитила. Обнаружила серию крестиков и кружочков в настольном календаре, трехкилограммовые гантели, полфлакона дорогой туалетной воды, плечики пятьдесят четвертого размера и прочие вещи, слишком мало говорившие о человеке. Зиночка только руками развела. А она редко руками разводила.

Правда, отпечатков набралось многое множество. Часть принадлежала Хомутовой и Крушанскому, остальные - явно хозяину кабинета. Но нигде в картотеках эти отпечатки не значились.

Как же он успел скрыться? Брали всех стремительно, одновременно, следили, чтобы кто не предупредил других. В нескольких местах учинили засады на случай появления главаря. И все попусту. Как ускользнул?!

Над платформой Белорусского вокзала светит солнце и скрежещет голос диктора: "Поезд номер одиннадцать Вена - Москва прибывает на первый путь. Повторяю, поезд номер одиннадцать..."

Среди пестро одетых встречающих выделяется своим официозным обликом респектабельный мужчина, лет пятидесяти пяти, директор Транспортбанка. У него живые, умные глаза, редкая седина в волосах; правая его рука висит неподвижно - протез. Директора сопровождают телохранитель и секретарь.

Поезд показывается в конце платформы. Банкир спрашивает у секретаря:

- В каком вагоне наш господин Янов?

- В тринадцатом. Как раз здесь остановится.

На перрон выходит тот, кого ждут. Выходит Олег Иванович Коваль. Но для встречающих это Янов. Он коротко, жадно оглядывается и втягивает ноздрями воздух. Первый вздох на родной земле.

- Максим Алексеевич, рад видеть вас наконец в Москве! - приветствует банкир. - А то вас из Вены не вытащишь. Мой секретарь, - представляет он.

Тот берет небольшой чемодан Коваля, все идут к выходу в город, перебрасываясь дежурными фразами: "Как доехали?", "Как Вена?"

Банкир бывал в Вене, встречался там с Ковалем и сохранил об этих встречах наилучшие воспоминания.

- Номер заказан в гостинице "Советская", - сообщает он. - Где "Яр", если помните. Поставлен факс, компьютер с выходом в Интернет.

- Благодарю, - говорит Коваль.

Предстоят дела. Цель его визита - деловые контакты. И все обставлено соответствующим образом.

На площади Белорусского вокзала стоят три иномарки: директорская, сопровождающая и вакантная. Шоферы перекуривают вместе. Коваль и встречающие направляются к ним.

- Вот документы, которые вам понадобятся для начала, - банкир передает Ковалю папку с бумагами. - Остальное будем уточнять по ходу подготовки контракта.

Знал бы он, как далеки сейчас мысли приезжего от любых контрактов!

- Только не торопите, дело ответственное.

- Ни в коем случае! Максим Алексеевич, у меня личная просьба. Нельзя сказать большая, так, среднего размера.

- Готов.

- Один простой таксист - не без моих советов - стал хозяином транспортной фирмы. Хороший мужик. У него сейчас конфликт со страховой компанией. В арбитраж они идти не могут, сами понимаете. Нужен третейский суд. У вас ведь есть опыт такого рода. Я их представлю?

- Хорошо.

- Благодарю. Машина в вашем распоряжении, - кивает банкир на вакантную иномарку.

Они прощаются. Коваль усаживается, сзади ставят чемодан, машина трогается. Ну вот, можно больше не разговаривать, только смотреть и слушать, как оно томительно отзывается внутри.

В тот же день и почти в тот же час прилетает на родину Томин. Прилетает издалека, потому что ныне проживает во Франции. Такой вот поворот судьбы. Вместо инспектора угрозыска он теперь сотрудник Интерпола.

Нет, он не эмигрировал, об этом речи нет. И его не "ушли" из МУРа. Хотя вполне могли "уйти": когда страну лихорадит, в силовых министерствах трясут и перетрясывают кадры. Но в нужную минуту он случайно попался кому-то на глаза и был откомандирован в Интерпол. Просто на работу, временно, по контракту. Там нужда возникла в хорошем российском сыщике, и послали его. Тем более он в школе учил французский и помнил десяток слов. Велено было всего-навсего подзубрить язык и жениться.

Томин выполнил оба приказа, потому что иначе пришлось бы идти в частное агентство. И теперь у него растет славный, с пеленок двуязычный мальчишка, которому очень хочется в Москву. Но врачи не разрешают пока резко менять климат, так что семейство проводит отпуск в теплых краях.

Сегодня Томин прилетает рейсом Париж - Москва, причем за казенный счет, по служебной надобности. Повезло.

Встречает Знаменский, в форме, на милицейской машине, чтоб можно было встать у аэропорта. Загодя приехать не удалось, а самолет прибывает по расписанию, и Пал Палыч не идет внутрь, чтобы не путаться в людских потоках. Он немного волнуется. Конечно, они переписывались, от случая к случаю, Томин присылал красивые фотографии, в последнее время появилась такая штука, как мобильник, но это все не то, что живое общение...

Элегантный Томин появляется из дверей. Друзья обнимаются. Три года не виделись, рады до кома в горле. В прошлый раз Томин приезжал, когда мать была в больнице, и Москву проскочил на бегу.

- Совсем парижанин, - любуется Знаменский.

- У Интерпола штаб-квартира в Лионе, так что мы провинциалы, отшучивается Томин. - Почему ты все еще не генерал?

- Я непослушный полковник. А непослушных в генералы не очень производят. Зато историю чаще делают полковники. Как мы с тобой. Поехали?

Они едут из Шереметьева, что называется, с ветерком, - милицейская мигалка свое берет.

- О деле сразу будем говорить? - спрашивает Знаменский. В эти первые минуты немножко непонятно, про что говорить.

- Ни-ни-ни! Сегодня я душой и телом с мамой. Представляешь, приехала из заграничной Украины, чтобы недельку вместе побыть!

- Я знаю, - улыбается Пал Палыч. - Просилась в Шереметьево. Я отсоветовал.

- И спасибо тебе. Нечего зря трястись в восемьдесят пять лет.

- Так ты всего на неделю?

- По обстоятельствам. - Томин всматривается в друга. - А что ты, Паша? Устал? Болен?

Как-то, похоже, сдал неутомимый "следак".

- Здоров. Просто как в старом анекдоте: "А жизнь-то какая, товарищ пограничник?" Из Парижа тебе веселей смотрится.

- Наверное... Давно ли уехал, а кажется, вечность!

...Пока друзья мчатся из аэропорта, машина, которую предоставили Ковалю, везет его по городу.

- Свернем или прямо? - спрашивает шофер на очередном перекрестке.

Коваль показывает жестом. Маршрут он выбирает на ходу.

Глаза Коваля зорко схватывают новое в облике улиц.

Банк. Банк. Банк. Банк.

Многометровые рекламные щиты.

Мальчишки-газетчики на осевой.

Здесь же нищий с выставленной культей вместо руки.

Ряды уличных магазинчиков.

Частые-частые пункты обмена валюты.

Казино.

Секс-шоп.

Зазывные картинки на боках автобусов.

Эту жажду нахватать атрибутов западной цивилизации Коваль воспринимает неоднозначно: тут и любопытство, и брезгливость, и удовольствие.

- Давно не были? - угадывает шофер.

- Десять лет.

Шофер присвистывает.

Опять банк, еще банк.

- Ну хватит, - решает Коваль. - Поехали в другую сторону.

Машина подкатывает к воротам кладбища. Коваль покупает цветы. У него охотно берут зеленую бумажку. И благостный, растроганный вступает на кладбищенскую территорию.

Ноги знают дорогу, до могилы матери недалеко. Вот сейчас, за этим памятником... И вдруг он видит чужое надгробие. Тяжелое, помпезное, за высокой оградой.

Почти с испугом смотрит Коваль на портрет коротко стриженного мужчины в обрамлении похоронного венка. Поначалу глазам не верит.

Но вот ошеломление сменяется ярым гневом. Он устремляется в дирекцию.

Возле нее сидит на лавочке сонный мужик. Заслышав приближающиеся шаги, приоткрывает глаза и опережает вопрос:

- Начальства никакого нет. Только Тимофеевна, - он делает вялый жест куда-то вбок.

В указанном направлении обнаруживается женщина неопределенного возраста и образования, но явно "употребляющая". Поскольку вид приближающегося Коваля не сулит ничего доброго, Тимофеевна предупреждает:

- Я претензий не решаю. Только если что спросить.

- Уничтожена могила!

- Как это? Этого не может быть.