Елена БАСМАНОВА
ТАЙНА ДРЕВНЕГО САРКОФАГА
Он появился внезапно – как бы ниоткуда. Огромный, темно-серый, жирный ночной мотылек. Оглушительно хлопая крыльями, он заполошно заметался зигзагами по веранде, и сидящие за чайным столом дачники замерли, пораженные нежданным отвратительным явлением. Елизавета Викентьевна Муромцева застыла с чашкой в руке, граф Санта-мери уставился на замолкшую на полуслове и окаменевшую с открытым ртом Зизи; студент Петя Родосский прекратил жевать чудесный щавелевый пирог; Мура, младшая дочь профессора Муромцева, не сводя глаз с гадкого крылатого создания, медленно сползла со стула на пол; а Брунгильда, лицо которой приобрело мраморную бледность, начала осторожно подниматься – с явным желанием бежать куда глаза глядят. Но свое намерение она осуществить не успела.
Жирное омерзительное насекомое с бешеной скоростью закружилось вокруг абажура и, описывая беспорядочные петли, через мгновенье задело своим шершавым крылом ясный лоб старшей дочери профессора Муромцева, – охваченная невыносимым ужасом, красавица потеряла сознание, рухнув на крашеные половицы веранды.
Именно в этот момент появилась с кринкой сливок в руках горничная Глаша, и ее непроизвольный, полный ужаса вопль пронзил вечернюю тишину дачного поселка. Немая сцена ожила, все вскочили со своих мест и бросились на помощь бездыханной девушке.
Вопль Глаши побудил и сползшую под стол Муру высунуть голову из-под скатерти, свисающей почти до пола: первым делом Мура обвела взглядом окружающее пространство – мохнатое чудовище, так перепугавшее всех, бесследно исчезло. Можно было покинуть убежище.
– Брунгильда, доченька, очнись. – Опустившаяся на колени рядом с Брунгильдой Елизавета Викентьевна пыталась приподнять голову старшей дочери и легонько хлопала ее по щеке.
– Надо принести холодной воды, – заметил граф Сантамери, с некоторой досадой покусывая полную нижнюю губу. Стоявшая рядом с ним Зизи, уже успевшая сомкнуть ярко накрашенный рот, с силой вцепилась острыми отполированными ноготками в его локоть и дрожала. «Не хватало истерики, – думал, претерпевая боль, граф, – послал же Господь Бог мне сомнительное удовольствие – сущее наказание – кафешантанную певичку. Что от нее ждать?» – Вера Засулич точно уж не хлопнулась бы в обморок от какого-то мотылька, – шепнул на ухо Муре, неприметно выбравшейся из-под стола, студент Петя, пытавшийся скрыть за надменным видом свою полную растерянность.
– Ох, беда, беда, да что же теперь делать? – причитала, не двигаясь с места, Глаша. – Куда девать сливки? Зачем я их несла? Почему барышня не встает? И доктор Коровкин, вот беда, не приехал!
– Довольно, – мягко прервал бессмысленные причитания горничной граф, – принесите воды.
Мура взяла из рук горничной кринку и поставила на стол.
– Холодной, Глаша, из колодца, и побыстрее, – добавила Елизавета Викентьевна.
Глаша сдвинулась наконец с места и, озираясь на лежавшую на полу Брунгильду, находящуюся все еще в бессознательном состоянии, выскочила на крыльцо. Сбежав со ступенек, она ринулась было к дальнему углу участка, к колодцу, но вспомнила, что не захватила с собой посуды для воды. Повернув назад, она заметила у калитки мужскую фигуру и, приостановившись, облегченно вздохнула – к дому шел доктор Коровкин.
Прибудь молодой доктор из Петербурга чуть раньше, Брунгильда Николаевна Муромцева не оказалась бы в роковой для нее момент без медицинской помощи. Но его задержал около калитки дачи Муромцевых худенький невзрачный попик. Он смущенно пробормотал, что торопится и просит передать Псалтырь невесте князя Салтыкова – она должна находиться сейчас здесь, на этой даче.
Доктор машинально сунул в карман Псалтырь и отвернулся от спешащего попика, ничем его не заинтересовавшего. Была ли на даче, которую сняли Муромцевы на лето, невеста князя Салтыкова, он не знал. Но почему бы ей там и не оказаться? Дачная пора располагает к легким и неожиданным знакомствам, мало ли кто живет по соседству?
Все это вихрем пронеслось в сознании Клима Кирилловича и бесследно исчезло, потому что в следующую секунду он увидел бегущую к нему по дорожке горничную Глашу. Она размахивала руками и выглядела чрезвычайно встревоженной.
– Господин доктор, господин доктор, скорее! – кричала Глаша. – Скорее идите в дом, как хорошо, что вы приехали!
– Что случилось? – Доктор похолодел, пристально глядя на остановившуюся перед ним взбудораженную девушку. Но попытался остаться спокойным. – Зачем вы так кричите?
– Бурнжильда... Брунгильда Николаевна... – Не в силах продолжить, Глаша зарыдала.
– Что с ней? Говорите же! – Доктор, отстранив горничную, быстрым шагом устремился к крыльцу.
Но едва поспевавшая за ним Глаша не могла выговорить ничего членораздельного.
Доктор, в воображении которого мелькали самые ужасные картины, взбежал по ступенькам крыльца и оказался на веранде.
Рядом со столом, сервированным для вечернего чаепития, стояли трое неизвестных доктору людей. На полу лежала бледная недвижная Брунгильда. Рядом с ней застыли на коленях Елизавета Викентьевна и Мура, в их глазах, обращенных к Климу Кирилловичу, читалось отчаяние.
Клим Кириллович помог им встать. Потом присел сам и взял в руку тонкое запястье той, которая давно казалась ему самой прекрасной девушкой на свете. Той, о ком он иногда в своих мечтах думал как о возможной супруге. Неужели его мечты никогда не осуществятся? Неужели случилось непоправимое?
Через несколько мгновений его опасения развеялись. В голубой жилке, покоящейся под нежной девичьей кожей тонкого запястья, билась толчками живая кровь. Старшая дочь профессора Муромцева была вне опасности.
Доктор поднял взор на напряженно молчавших денников. Уловив в его взгляде добрую весть, Елизавета Викентьевна вздохнула почти успокоено и обернулась к Глаше:
– Где же вода, милочка?
– Не надо воды, – остановил собравшуюся было снова бежать Глашу доктор.
Он раскрыл свой саквояж и достал флакончик с нашатырным спиртом. Отвернув крышечку, он поднес его к лицу Брунгильды Николаевны и слегка поводил им из стороны в сторону над ее верхней губой.
Красавица вздрогнула, повела головой и открыла глаза.
– Доктор, милый доктор, где я, что со мной? – спросила она со слабой улыбкой.
– Все в порядке, не беспокойтесь. – Клим Кириллович машинально, не спуская глаз с Брунгильды, завинтил крышечку на горле флакона и так же машинально, не глядя, опустил флакон в зев раскрытого саквояжа. – Вы просто упали. Сейчас я помогу вам подняться.
Брунгильда повела взглядом по сторонам и вспомнила, что произошло. Она чувствовала себя виноватой.
Доктор помог девушке встать, подвел к столу и, придерживая под локоть, усадил ее на стул около Елизаветы Викентьевны.
Приблизилась к сестре и Мура. Брунгильда вполне пришла в себя и, грациозно повернувшись, погладила младшую сестру по руке.
– Извините нас великодушно, – обратилась Елизавета Викентьевна к графу Сантамери, Зизи и Пете. – Милости прошу к столу, надеюсь, неприятностей больше не будет.
– Благодарю вас, – ответил граф, – но нам уже пора. Позвольте откланяться. Да и у Зинаиды Львовны голова разболелась.
– Да-да – простите нас, – подхватила Зизи, сопровождая свои слова какими-то странными ломаными ужимками, – я, пожалуй, должна заснуть. Не знаю, смогу ли. Смогу ли успокоиться. Я должна утром выглядеть хорошо. Ведь мне на сцену, петь. Буду рада видеть вас среди своих слушателей, приезжайте непременно. В Сестрорецк, ресторан «Парадиз».
Доктор Коровкин, с трудом оторвавшись от созерцания бледного личика хрупкой Брунгильды, окинул взором новую знакомую муромцевского семейства: она выглядела ярко и безвкусно, с претензией на дешевый шик, с расчетом на некое ресторанно-кабацкое очарование. Ее мелко курчавящиеся соломенные волосы, разделенные на прямой пробор, были коротко острижены и открывали тонкую шею, – прическа намекала на модные египетские мотивы. Лоб опоясывала фероньерка – тонкая, в полдюйма, бархатная тесьма с блестящим камнем посередине, слишком большим, чтобы быть натуральным. Обведенные черным карандашом глаза казались огромными, диссонируя с маленьким кукольным ротиком. Она пользовалась кроваво-алой помадой, ее шелковое струящееся платье водянисто-фисташкового цвета выглядело нестерпимо вульгарным.
Зизи смотрела остановившимся потусторонним взором на доктора, но ее блуждающая многозначительная улыбка приглашала к всевозможным радостям жизни.
– Ах, простите, я не представился. – Охваченный странным волнением, доктор вскочил со стула, на который только что присел. – Доктор Клим Кириллович Коровкин, держу частную практику.
Он поклонился муромцевским гостям.
Зизи взглянула на своего смуглого темноволосого спутника. Тот по-военному выпрямился, щелкнул каблуками и сказал, играя чудными обертонами низкого голоса:
