Алекс Ровира - Последний ответ

Земля — это элемент спокойствия и телесности.

Она символизирует наше место в этом мире, материю, которая предоставляет нам пропитание и кров над головой.

В потенциале в этом элементе заложена идея преуспеяния.

Земля — самый плотный накопитель энергии среди всех элементов.

В ней сосредоточено постоянство, сила, упорство, понятия объективности, надежности, прочности, осторожности, осмотрительности, умеренности, принципы сева и сбора урожая, которые приносят достаток.

Это наш дом и наша судьба: мы рождаемся на Земле и в нее же возвращаемся.

Мы — пыль от звезд, заключенная в Земле.

А еще мы — живая Земля, частички Вселенной, которая сознает себя здесь, на Земле.

Я чуть было не уснул в ванне, когда раздался звонок телефона. Целый день я сражался со сценарием передачи о возможности путешествовать во времени. Покончив наконец с черновым вариантом, решил принять горячую ванну, чтобы расслабиться.

У меня оставалось еще два часа на работу с текстом, однако когда я увидел на экране мобильника номер Иветты, продюсера нашего канала, то испугался надвигающихся проблем.

Вот уже два года я писал сценарии радиопередач для программы «Сеть» с минимальной аудиторией слушателей. Идеальная работа для городского отшельника вроде меня: если мне и звонили из редакции, то только ради того, чтобы в последний момент сообщить о перемене темы. Сейчас, когда мне достались путешествия во времени, я был готов воспринять подобное почти что с благодарностью, однако на другом конце телефонной линии меня поджидали совсем иные новости.

— Какие у тебя планы на вечер? — спросила Иветта.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сформулировать хоть какой-нибудь ответ. Продюсер «Сети» была одной из самых привлекательных женщин, которых я знал, однако я никогда не подумал бы, что у нас с ней имеются хоть какие-то шансы. Это была неприступная девица, никогда не выходившая из рамок профессиональных отношений.

Уверившись, что Иветта приглашает меня поужинать тет-а-тет, я в конце концов ответил:

— Вообще-то никаких. Я целый день пытаюсь себе представить, как можно исхитриться путешествовать во времени, но все, что мне удалось отыскать, — это роман Герберта Уэллса, недоброкачественную кинопродукцию да труды теоретиков, которые еще хуже, чем фильмы.

— Путешествия во времени подождут. Я хочу предложить тебе кое-что поинтереснее.

«Точно, это приглашение на ужин», — подумалось мне.

Я уже видел себя в ресторане, при свечах, в компании божественной Иветты.

Задавая вопрос, я почувствовал, как краснеют мои щеки.

— Что может быть интереснее, чем путешествия во времени?

— Те пятнадцать минут славы, на которые, как говорят, имеет право каждый смертный. Впрочем, тебе повезло больше: на твою долю выпало пятьдесят минут славы. В три раза больше, чем для всех прочих.

— Да что ты несешь?

— Хавьер, ты дебютируешь в роли гостя нашей студии. Один человек, приглашенный на сегодняшний вечер, угодил в аварию, и заменить его мне некем.

Я глубоко вдохнул и выдохнул. Дело было не только в том, что романтическая фантазия, порожденная моим мальчишеским воображением, растаяла без следа. Речь шла о выходе в прямой эфир — при моей-то робости я ведь и на собраниях соседей по дому боюсь голос повысить. К тому же, поскольку сценарии готовятся за неделю, я даже не помнил, какая тема намечена на сегодняшний вечер.

— До передачи осталось всего два часа, — запротестовал я.

— Да, конечно, но ты ведь специалист почти по всем вопросам. Или я ошибаюсь?

— Нисколечко. Мое ремесло — это «вырезал и вклеил», только выступать в прямом эфире на пятидесятитысячную аудиторию — совсем другое дело.

— Сорокатысячную, — уточнила Иветта. — По данным последнего опроса, мы опустились еще на одну ступеньку по лестнице в преисподнюю.

— Как бы там ни было, и этого количества достаточно, чтобы сделать из меня посмешище. А что, позвать больше некого?

— Ответ отрицательный. Ну ладно, брось отлынивать от работы. Тебе и делать ничего не придется. Основной груз интервью взвалит на себя Эрнан. От тебя всего-навсего требуется с умным видом вставить два-три слова за всю передачу.

— Ну да, на закуску, — усмехнулся я, пытаясь вспомнить, над каким же сценарием трудился неделю назад.

Горячая ванна, казалось, начисто растопила мою память.

— «Относительно ясный Эйнштейн», ты не забыл? — Иветта нетерпеливо неслась вперед. — Вся программа крутится вокруг этой книги. В студию явится сам автор.

— Да ведь он же зануда! — Теперь я вспомнил. — Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь составит для себя представление об относительности, если прочитает его книгу. По-моему, этот автор совсем не разобрался в Эйнштейне. Хотя, хвастать не буду, я тоже.

Иветта не обратила на мои слова ни малейшего внимания и поспешила закончить разговор:

— Вот и прекрасно. Итак, сегодня вечером ты выступаешь у нас. Не опаздывай, ладно? — И повесила трубку.

Я еще долго отмокал в ванне. Вода постепенно остывала. Когда я снова поднял с пола мобильник, то осознал, что у меня остается меньше часа на то, чтобы одеться и выйти.

Я выбрался из ванны, оставив на полу громадную лужу. В моей квартире только это помещение обладало достойными габаритами. Еще в ней имелась гостиная для гномиков да кухня, в которую приходилось протискиваться бочком.

Поскольку вместо ужина с Иветтой мне предстояло выступать в роли спарринг-партнера для спесивого недоумка, я напялил на себя первое, что отыскалось в шкафу, потом распечатал сценарий, который сам же и составлял неделю назад. В общем-то, он представлял собой вступительное слово для Эрнана, ведущего программы, и серию вопросов для нашего гостя, Хуáнхo[1] Боннúна.

Мне не хватало только злосчастного томика с названием «Относительно ясный Эйнштейн» — я прилепил в него несколько закладок с комментариями. Но время улетало, а книженция, кажется, куда-то испарилась.

Когда я вконец отчаялся отыскать книгу, она обнаружилась на полочке в прихожей. Я уже открыл дверь, собираясь выходить, и только тогда вспомнил, что положил туда «Эйнштейна», чтобы вернуть на студию. Я засунул книгу в рюкзак вместе со сценарием и поскакал вниз по ступенькам. У меня оставалось десять минут, чтобы добраться на мотоцикле до редакции, прежде чем зазвучат позывные «Сети» — эта музычка всегда действовала мне на нервы.

Моя старенькая «веспа» взревела. Я принялся лавировать меж машин посреди барселонской ночи, еще не догадываясь, что моим пятидесяти минутам славы суждено обратиться в VIP-пропуск в самый центр урагана.

Занудство гостя студии превзошло все мои ожидания. Уходя по касательной от каждого вопроса, задаваемого Эрнаном, он ухитрился продемонстрировать слушателям весь свой послужной список.

Десять драгоценных минут радиоэфира Боннин потратил на объяснение системы постдипломного образования в Стэнфордском университете, где сам он подвизался в качестве приглашенного профессора.

За стеклом в радиорубке появилась Иветта. Она отодвинула звукооператора в сторону и двумя пальцами показала мне воображаемые ножницы, что означало: «Срочно заткни ему пасть».

До этого момента все мое участие в диалоге заключалось в «здрасьте» на первых минутах и одном библиографическом уточнении. Теперь, когда передача перевалила за середину, мне предстояло выступить в роли «плохого полицейского». Я неуверенно поднял руку.

Эрнан воспользовался этим знаком и перебил автора «Относительно ясного Эйнштейна»:

— Мне кажется, Хавьер хочет что-то добавить по этому поводу.

Каков таков «этот повод», я совершенно не представлял. Я отключился уже довольно давно, и только вмешательство Иветты вернуло меня к беседе, которая окончательно превратилась в монолог Боннина.

Чтобы не выглядеть идиотом, мне пришлось задать самый банальный вопрос про теорию относительности: