Монах
Селянка
- Селянка! Ходь сюды. Хочешь большой и чистой любви?
- А кто ж ее не хочет.
- Тогда приходи сегодня вечером на сеновал...
Фильм "Формула любви"
- Дорогой, ты опять оставил свои носки под диваном, - металл в голосе жены приобрел оттенок ржавого железа.
Я когда-то слизнул болгарский кетчуп со старого металлического ножа, который был сделан отнюдь не из нержавеющей стали. Ощущение ржавчины до сих пор заставляет меня покрываться мурашками. Это почти как скрести алюминевой ложкой по дну эмалированной миски. Особенно если в ней черника с сахарным песком. Но ее это не задевает. Потому что она не слышит. С детства, то есть с рождения. Глухонемая. Ленка сидит напротив меня за столом и ест ложкой чернику с сахаром. Ложка скребет по дну миски. Я мучаюсь, терплю, но в конце концов после долгих и безуспешных попыток объяснить, что же мне не нравится в том, как она ест чернику, просто отбираю у нее миску с ложкой. Обижается. Вообщем-то эту чернику она принесла мне (Ленка моя соседка, мы с детства отдыхаем у своих бабушек в деревне). На дворе "бабье лето", черника еще не осыпалась с кустов, но стала уже несколько пресной, какой-то водянистой. Осенью мне уходить в армию, а пока я безработный и пользуюсь этим. В принципе, местные считают нас за своих, не то что пацанов с садоводства, с которыми у нас давняя закоренелая вражда. Сегодня суббота, и в клубе наверняка будут танцы. Опять припрутся.
- На танцы пойдешь?, - спрашиваю я и одновременно делаю "брейковое" движение руками.
Несколько секунд думает, а затем утвердительно кивает головой. На танцы Ленка ходит как все, и даже танцует. Как только ей удается двигаться в такт, ума не приложу. Конечно, сложные танцы она танцевать не может, а так, ногами подрыгать - наравне с другими. Девчонки один раз над ней подшутили: продолжали танцевать, когда музыка кончилась. Она потом плакала в кустах за клубом, а я злился на себя за то, что не вытащил ее из круга. С тех пор Ленка опасается ходить на танцы. Я ссыпал чернику в кружку и отдал ей, пусть так ест.
- Пора собираться, - я показываю ей, как буду завязывать галстук.
Она смеется. Жаль, что она не может слышать своего смеха, он иногда говорит мне больше, чем слова. Я показываю на ходики, время пол-девятого, через полчаса начнутся танцы, а нам надо с ребятами еще успеть немного принять "для храбрости", Колян обещался стырить у отца немного самогона. Ленка не любит, когда я пью, но не идти же на танцы совсем трезвым. Она словно чуствует это и смотрит на меня с легкой укоризной.
"В краю магнолий плещет море...", - старый магнитофон надрывается на полную мощность. Девчонки напротив лузгают семечки, бросая шелуху на пол. Колян, как и обещался, принес поллитровку, которую мы и выпили на пятерых за клубом. Самогон оказался крепковат, на закуску пошли яблоки деда Василия (его дом ближе всех к клубу). Дед который год грозится завести собаку: "щоб портки спускала с вас, окаянных", но то ли собак не любит, то ли яблоки. Вот "горькую" дед любит сильно.
Танцы были в самом разгаре, когда приперлись садоводские, большой толпой. Почему-то приходят всегда только одни парни, непонятно куда деваются девчонки. Ленку никто почему-то не приглашает, хотя девчонка она видная и красивая, наверное потому что не знают, как знакомиться. Кто-то из садоводских пригласил на медленный танец Юльку, девчонку Коляна, и она согласилась. Ох, чует мое сердце, добром это не кончится, Колян вон уже как набычился. После танца Колян подошел к пацану и что-то сказал ему, тот пожал плечами и двинулся к выходу. За ним потянулись несколько садоводских. Я кивнул Витьку и тоже пошел на улицу. Садоводские пытались втроем одолеть Коляна, но это у них не очень-то получалось, тут подключились мы, и затем подтянулась новая партия садоводских...
Очнулся я от того, что кто-то мокрой тряпкой вытирает мне лоб, у меня, видимо, рассечена бровь и болит скула, а так я вообщем-то цел. Колом, похоже, переехали, ссуки. Ленка смотрит на меня с грустью в глазах и вытирает мокрым платком кровь с моего лица. Танцы уже кончились, никого из наших (не из наших, впрочем, тоже) не видать. Надо идти домой.
- Домой пойдем? - спрашиваю я Ленку, она неуверенно пожимает плечами.
То ли не поняла, то ли домой не хочет. Почему-то накатывает волна раздражения. "Дура глухая", - думаю я про себя. Она тут же напрягается, как будто читает мои мысли.
- Извини, - я беру ее за руку и шагаю пальцами по ее ладошке, - пойдем прогуляемся.
Она задумчиво кивает головой. На улице немного похолодало, и я накидываю ей на плечи свою старенькую куртку. Она в одном платье, как ей не холодно, тоже понимаешь, выпендриться захотелось. Так я с ней и не потанцевал. Обидно. Мы идем от клуба, огородами, не хочу идти по главной, там сейчас гуляют местные, потом будут судачить. Уже совсем стемнело, и дорожка почти неразличима. Ссадина на лбу немного саднит. На конюшне заржала лошадь. Ленка оступилась и взяла меня под руку, а я повернулся к ней, чтобы поправить сползшую с ее плеча куртку. Она повернулась ко мне навстречу, тихонько коснулась запекшейся крови на лбу. Я неожидано для себя поцеловал ее в пахнущие травами губы. Они ответили мне. Ленка прижалась ко мне всем телом и обвила своими руками за шею. Куртка упала с ее плеч, и я коснулся руками ее спины. Под платьем не ощущалось ни малейшей неровности. Внезапно мне стало жутко холодно, хотя, может быть, эта дрожь была не от холода. У меня просто тряслись руки, она тоже дрожала всем телом. Я поднял куртку и накинул ей на плечи.
Мы потихоньку пошли вперед, не переставая целоваться под каждым темным кустом. У моей калитки мы остановились, она замешкалась, но я тихонько отворил калитку и мы проскользнули во двор. Дверь в баньку не запиралась на замок. Ленка было уперлась, но я настойчивее потянул ее за рукав, и она сдалась. В баньке было тепло и достаточно сухо (бабка обычно топила ее по пятницам), я сел на скамейку и усадил Ленку к себе на колени. Света, проникавшего в маленькое оконце, было бы недостаточно даже для того, чтобы увидеть светляка, но нам было светло и без света. Я целовал ее мягкие податливые губы, а руки уже потянулись к пуговицам на груди ее платьица. Она вдруг отстранилась и ударила меня по рукам, но так, как бы в полу-серьез, в полу-шутку. Я провел рукой по груди и ощутил напрягшийся девичий сосок. Ленка немного запрокинула голову и я стал целовать ее в шею. Мои губы опускалились все ниже и ниже, помогая рукам справляться с пуговицами. Надо сказать, что рукам из-за мелкой дрожи, охватившей все мое тело, справиться с этой задачей было непросто. Наконец, я расстегнул последнюю и смелым движением снял платье с плеч до локтей. Ленка совершенно неудобно ерзала у меня на коленях, я провел рукой по ее гладкой бархатистой спине и ощутил, что моя дрожь так же передалась ей, она судорожно пыталась вытащить руки из рукавов, но это у нее получалось не очень. Я поцеловал ее упругую нежную девичью грудь, и с ее губ сорвался тихий стон.
Она запустила пальцы мне в волосы и прижала к груди мою голову. Потом ее пальчики забрались под ворот рубашки и начали расстегивать пуговицы, гладить мои плечи. Вдруг она резким движением соскочила с моих колен и начала целовать мою шею и грудь, одновременно продолжая расстегивать рубашку и постепенно спускаясь поцелуями все ниже и ниже. Платье мешало ей, и она вынула руки из рукавов, превратив платье в юбку, держащуюся только на крутых девичьих бедрах. В окошко заглянула луна, и я увидел изумительной красоты женскую грудь, словно отлитую из лунного света, поднимающююся с каждым глубоким вздохом. Я обхватил ее и посадил верхом к себе на колени, ее грудь напомнила мне музыкальный инструмент, чутко отзывающийся на каждое мое прикосновение. Я чуствовал себя как ученик мастера, впервые взявший в руки только что сделаную мастером скрипку. Вот получилась первая нота, вторая, полилась тихая и чарующая мелодия, и уже непонятно, кто играет, музыкант на скрипке или дух мастера заставляет звучать инструмент даже в самых неумелых руках. Ленка, тихонько раскачиваясь всем телом, сидит у меня на коленях, я снял с нее платье, и она осталась в одних трусиках. Я положил руку на ее круглый живот и сразу же почуствовал как напряглись ее ноги.
- Ммммм, - жалобно замычала она и слабо попыталась вернуть мою руку на место, но сопротивление было настолько слабо, что моя рука как вражеский лазутчик проникла в последний оплот защитников крепости. Ее ноги резко напряглись, и она вся подалась вперед, и задышала еще сильнее. Движения становились все учащеннее, и с губ срывалось почти различимое мычание, в котором мне чудилось: "Я тебя люблю!"
- Я тоже тебя люблю, девочка моя,- прошептал я, и мне показалось что она услышала эти слова.
Я поставил ее на ноги и снял с нее трусики, она помогала мне. Когда они упали, она переступила через них, словно через последнюю черту, отделяющую прошлый мир от мира будущего. Я поцеловал ее круглый живот и спустился ниже до треугольника темных волос, она вдруг резким движением подняла меня со скамейки и начала расстегивать ремень на джинсах. С большим трудом мы справились с этим, затем рубашка и все остальное, и вот, я тоже абсолютно нагой стою перед ней, и меня всего трясет, словно в ознобе. Лена гладит меня руками, нежно касаясь, словно пытаясь успокоить бушующий во мне пожар. Она усаживает меня на полок, а сама садится ко мне верхом на колени и целует меня сама в первый раз, ее губы охватывают мои, и я как бы расстворяюсь в ней целиком. Пожар, охвативший меня не стихает, я придвигаю ее ближе к себе, но она протестующе мычит и кладет мои руки к себе на плечи.
