Урсула Куртисс
Следы в ночи
В ушах Сентри еще звучали слова прощания, а правая рука болела от сердечных пожатий сотрудников фирмы «Баллард и Серджент», с большинством из которых он не был даже знаком.
Сентри пошел вниз по Ворт-стрит. И тут началась цепь неожиданных случайностей. Толчком тому стало его настроение — настроение человека, только что закончившего четырехлетнюю службу в фирме и не имеющего твердых планов на будущее. Другая причина заключалась в том, что он мог встретиться со Стевенсоном у Тима Костелло только в шесть часов, а сейчас не было еще и пяти. К тому же начался дождь, который становился все сильнее и неприятнее.
Побродив некоторое время по Бродвею, Сентри решил утешиться виски. Бар, куда он вошел, оказался маленьким и темным, почти пустым, и совсем не выглядел тем местом, которое выбрала судьба для решительного вмешательства в жизнь Сентри.
Позже он с удивительной отчетливостью мог вспомнить каждую деталь. Сентри помнил, что бармен, как только он сел у стойки, повязал чистый передник. В его памяти запечатлелась дамская шляпа, похожая на детский капор, потрепанный мужчина с золотыми зубами, громко беседующий с обладательницей шляпки. Потом, должно быть, последовал какой-то интервал, потому что в подсознании остались лишь открывающиеся и закрывающиеся двери и все усиливающийся гул голосов.
Вдруг перед Сентри возникло улыбающееся лицо.
— Еще раз то же самое, мистер Сентри?
— Мак! Ты что, выскочил из бутылки или больше не работаешь у Муни?
— Уже целый месяц, — улыбнулся бармен.
Когда Сентри получил вторую порцию виски, он вдруг услышал:
— Извините… бармен назвал вас Сентри, не так ли?
Сентри обернулся и кивнул. Человек, стоявший рядом и державший полупустой стакан, раньше сидел один в другом конце бара. Его покрасневшее лицо говорило о слишком большом количестве солнца или виски, а зеленоватые глаза под кустистыми бровями казались маленькими. Рот был странно мягким.
Незнакомец сел и посмотрел на Сентри.
— Надеюсь, вы не сердитесь, что я вмешался, но я стал невольным свидетелем… Сентри — старинная фамилия. Ее не часто услышишь.
Сентри вежливо согласился и напрасно ждал, что его собеседник представится.
— Когда-то я знал одного Сентри. Это было давно, но не так давно, чтобы я забыл его. В армии. Вы тоже служили в армии?
— Нет, я был летчиком. Почти все время в Италии.
— В общем-то, я имею в виду не вас, — заметил незнакомец. — Но вы чертовски на него похожи. Он был милым парнем. — Он допил свой стакан и закурил.
— Момент, — сказал Сентри. — Что вы пьете? — Он жестом подозвал бармена, и когда незнакомец заказал себе виски, сидел молча, борясь с возрастающим любопытством. В армии были, наверное, сотни Сентри, и интерес этого человека казался ему самому совершенно нелогичным. Когда принесли заказ, незнакомец поднял рюмку и мрачно пробормотал:
— Ваше здоровье.
Доставая сигарету, Сентри спросил:
— Откуда вы знаете другого Сентри?
Зеленоватые глаза на миг остановились на нем, затем их взгляд скользнул в сторону.
— Батан, О’Доннелл. Кабанатуан.
«О, Боже, — подумал Сентри, — опять». Шанс, что могла произойти ошибка, становился все меньше, сводясь практически к нулю.
Прошло уже почти шесть лет с тех пор, как у него отняли брата, а вместе с ним и смысл жизни. И рана никогда не затянется, если ее бередить снова и снова. Он спросил:
— Как звали того Сентри?
Незнакомец поболтал в стакане кубики льда, наморщил лоб, потом посмотрел на Сентри и сказал:
— Ник. Да, Ник Сентри. Капитан артиллерии.
Это действительно было странным. Случайная встреча в третьеразрядном баре, внезапный интерес, знаменательные слова незнакомца. Сентри заказал еще вина. В зеркале он увидел свое напряженное лицо и попытался выглядеть более равнодушным. Если он слишком явно проявит заинтересованность, собеседник смутится, замкнется, и Сентри никогда не узнает правду о Нике.
Казалось, незнакомец погрузился в воспоминания, и Сентри пытался определить, сколько тот уже выпил.
— О’Доннелл, Кабанатуан… Когда дело шло к концу, там царил полный хаос. Странно, что человек пытается найти всех, когда возвращается домой.
Незнакомец невнятно называл какие-то имена, потом продолжил:
— Последний раз я видел большинство из них в январе 1945 года. Месяца через два после того, как убили Сентри.
Сентри внимательно следил за своим лицом в зеркале, ему не хотелось, чтобы оно выглядело равнодушным или взволнованным.
— …убили? — осторожно повторил он.
Незнакомец кивнул.
— Через несколько недель он мог выйти с поднятой головой. Но вы же знаете Сентри… ах, черт побери, извините… Ну, в общем, он никогда не сдавался. Он был умницей, знал, что все мы поплатимся, если его поймают. Он разработал план и, судя по тому, что я слышал потом, план превосходный.
«Превосходный, — подумал Сентри, — но он стал для него смертельным».
— Самым трудным было не выбраться из лагеря, а сохранить жизнь в джунглях после побега. У нас в лагере был филиппинец, племянник следопыта, которого знал в Батане Сентри. Тот должен был укрыть его потом в горах. Но у Ника не было никакого шанса, потому что часовой стоял в том месте, где никто никогда не стоял, и то неохраняемое место было важным звеном в плане Ника. Но в ту ночь, мой мальчик, оно было чем угодно, только не неохраняемым!
Он совершенно опьянел, однако алкоголь не погасил в его глазах какой-то огонек, что заставило Сентри почувствовать себя неуютно.
— И тогда они застрелили его, — сказал незнакомец.
— Я знаю, — ответил Сентри.
Полузакрытые зеленоватые глаза раскрылись и очень внимательно уставились на него, а Сентри продолжал:
— Я слышал, что они в подобных случаях всегда так поступают.
— Да. Но я расскажу вам и еще кое-что. А вы можете спросить Твининга, — сказал он враждебным тоном, — или Павика, или… о, подождите-ка… — Он порылся в кармане и вытащил черную записную книжку. — Вот!
Четким почерком в ней были записаны имена и адреса. Сентри бросил на них беглый взгляд, пока незнакомец громко читал. Благодаря нервному напряжению, с которым Сентри реагировал на происходящее, содержание записной книжки врезалось ему в память.
Сентри вдруг почувствовал себя плохо. Виски было слишком крепким, незнакомец слишком откровенным. Ему захотелось поскорее выбраться на свежий воздух, под дождь. Во всяком случае, он теперь знал намного больше: два, хотя негативных, но успокаивающих факта. «Убит при попытке к бегству» оказалось не простой отговоркой. А план Ника был хорошо продуман и заранее подготовлен, это не было внезапной реакцией на невыносимые условия. Чего он хотел еще? Что еще можно узнать?
— Я расскажу вам и другое.
Разве незнакомец этого уже не говорил? Собственно, он уже не был незнакомцем, ведь он видел Ника, говорил с ним уже много времени спустя после того, как Сентри видел брата в последний раз.
— Итак, были Твининг, Павик, Лайонс и я, и еще один, который прибыл в Кабанатуан за неделю до побега. Он сказал, что его зовут Сэндс. Но он плохо реагировал на это имя. Он оборачивался недостаточно быстро, когда его окликали: «Эй, Сэндс!» Какой бы вы сделали из этого вывод?
— Что в действительности его зовут Смит, Миллер или еще как-нибудь. — Сентри допил свой стакан и вытащил бумажник. Он вытянул из человека все, что можно, и теперь, после того как спало напряжение, он почувствовал усталость.
— Правильно, — сказал незнакомец. Казалось, он заметил внезапную незаинтересованность Сентри. — Я ведь уже сказал вам, что часовой в день побега стоял в том месте, где никого никогда не было? Никогда прежде там никто не стоял ночью. Значит, это сделал Сэндс, который был не тем, за кого себя выдавал. И Твининг слышал, как Сентри разговаривал с кем-то у барака в ночь перед побегом. Вы понимаете?
— Понимаю, — ответил Сентри.
— Это свинья Сэндс его выдал, — задумчиво произнес незнакомец. — Я всегда думал на него, потому что Твининг клянется, что Сентри в ту ночь с ним ссорился. — Он взял стакан, допил последние капли и печально закончил: — Стыдно, когда тебя предает соотечественник, да еще из-за личных мотивов. Сентри мог бы жить сегодня и быть счастливым. Шансы были один к ста. Но кто-то продал его японцам, и они ждали его с автоматами.
На какое-то мгновение Сентри показалось, что он падает в пустоту. Потом это чувство уступило место глухому бессилию и он сказал:
— Но ведь это убийство.
— Конечно.
— Однако у вас нет полной уверенности?
— Вы имеете в виду, что нет доказательства, хотя в том, что произошло, сомневаться не приходится. И хуже всего то, что нельзя ничего предпринять, пока не найдешь того парня, на чьей совести все это.
