Фридрих Незнанский - Дурная слава

Возле широко известного в узких кругах здания на Большой Дмитровке царило оживление. То и дело подъезжали служебные и частные иномарки, разбавляемые транспортными средствами отечественного разлива. В Генеральную прокуратуру на расширенное заседание ведомства должен был прибыть сам президент и члены правительства.

Подъехав к родному порогу, Турецкий едва нашел свободное место, дабы припарковаться, обратив внимание на стоящий возле здания реанимобиль. «С чего бы это? Ожидается разнос вплоть до инфарктов? — подумал он. — Ах да! Это не для нас, слуг государевых, это для самого! Не дай бог, мы его так огорчим своими «успехами», что потребуется срочная медицинская помощь!» На самом деле, и Александр это отлично знал, реанимобиль был обязательным реквизитом, сопутствующим выходу президента в люди. Турецкий не сразу вошел в здание. Закурив сигарету, с удовольствием подставил голову пушистому снегу, не по-зимнему легкому, теплому ветерку. Он тряхнул головой, пытаясь прогнать тяжелую дрему. Всего три часа назад он сошел с трапа самолета, выполнявшего рейс Воздвиженск — Москва. Собственно, вернуться Турецкий должен был накануне, дабы отоспаться и явиться на отчетное заседание в боевой форме. Но рейс откладывали то на час, то на два, то до маловразумительного: «Дополнительная информация будет позже». В итоге — бессонная ночь в ветхом, холодном здании аэропорта, бесконечные «по пятьдесят» с коллегами, исключительно дабы не замерзнуть степным ямщиком. И как следствие — покрасневшие глаза, «лепесток», вернее, насыщенный парами выпитого «выхлоп» изо рта, тяжесть в затылке и неукротимое желание забыться и уснуть.

Ладно, это все лирика. Глаза прикрыты очками с затемненными стеклами, лекарство от давления, которое впихнула в него заботливая жена Ирина, вот-вот должно подействовать, а лучшее средство от нарушения кислотно-щелочного равновесия в полости рта — кофейное зернышко. Саша нащупал в кармане пакетик, кинул в рот темную горошину, изящным броском закинул окурок в кольцо урны и направился к дверям. Как говориться, «ave, Cezar! Morituri et salutant!». Что в вольном переводе с языка древних звучит примерно так: «Здорово, брателло Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!»

Закончив таким образом сеанс аутогенной тренировки, призванной создать хорошее настроение и обеспечить боевой задор, Турецкий исчез в недрах здания.

Конференц-зал постепенно заполнялся народом. Многие были в форме, так что преобладала темно-синяя цветовая гамма. Однако среди присутствующих наблюдались и приглашенные чины из разнообразных силовых ведомств, а также неприметной наружности люди в штатском. Александр поглядывал на высокие распахнутые двери в ожидании верного друга, Вячеслава Грязнова. Заместитель директора Департамента уголовного розыска МВД генерал Грязнов должен был встретить на вокзале питерского приятеля и соратника Виктора Гоголева, возглавлявшего тамошний угрозыск. Конечно, не царское это дело по вокзалам шастать, но, когда речь идет о товарище, с которым связано совместное расследование сложных и зачастую опасных дел, торг, как говорится, неуместен.

Ага! Вот в дверях появилась округлая фигура Грязнова. На фоне возникшего следом осанистого Гоголева Вячеслав Иванович казался ниже своих ста семидесяти пяти и выглядел более домашним, что ли.

«М-да, а мы не молодеем!» — печально подумал Турецкий, словно увидев друга сторонним взглядом. Увидел обширную уже лысину, открывавшую сократовский лоб, седой венчик волос вокруг нее, глаза с набрякшими от усталости веками, серый цвет лица.

Вячеслав Иванович внимательно изучал зал. Турецкий находился в первом ряду, рядом с Меркуловым, — весь ряд предназначался для первых заместителей начальника ведомства. Александр махнул рукой, указывая на два свободных места позади себя:

— Гляди, Костя, вон наш орел прибыл! Вернее, два орла.

«Орлы» протискивались сквозь ряд кресел.

— Привет прокурорам! — грузно опустился на стул Грязнов.

— Здравствуйте, Константин Дмитриевич! Привет, Саня! — радостно поприветствовал москвичей Виктор Петрович Гоголев.

— Привет, Виктор! Как добрался?

— По высшему разряду. В поезде наконец-то удалось выспаться. А то ведь дома ни минуты покоя. А с вокзала мы с Вячеславом в его «мерсе» с мигалкой мчались птицей-тройкой. И вот я перед вами.

— А вот и начальство выдвигает свои телеса, — шепнул Турецкий, указывая глазами на сцену.

У длинного, покрытого бархатом стола появился генеральный прокурор.

— Здоровый все же он мужик! Его бы на эмблему партии власти, — усмехнулся Гоголев.

Действительно, в облике главного законника страны было что-то медвежье. Внушительная фигура, взгляд маленьких, прикрытых очками глаз исподлобья. И не поймешь, что этот взгляд выражает…

Хорошо поставленный, почти левитановский баритон откуда-то сверху, прямо-таки из-под небес, торжественно произнес:

— Президент Российской Федерации… Члены правительства Российской Федерации…

Президент вышел из другой кулисы, за ним гуськом следовали члены кабинета. Генеральный поспешил навстречу. Рукопожатие, вспышки фотообъективов.

Зазвучал гимн, все поднялись. Турецкий впервые видел президента столь близко. Отлично сшитый темно-серый костюм, белая рубашка, серый в крапинку галстук. Как всегда, подтянут. Но шевелюра изрядно поредела, а седины, напротив, заметно прибавилось.

Тяжела ты, шапка Мономаха! Да только никто от нее добровольно не отказывается. Предыдущий, правда, сложил полномочия, но это, как говорится, почти за час до импичмента. Занятый своими мыслями, Турецкий не заметил, как генеральный начал читать заготовленный текст.

— …Оценивая итоги уходящего года, следует отметить, что для большинства прокуратур главное, состояло в том, чтобы проверки исполнения законов, расследование уголовных дел, участие в судах стали максимально эффективными. Цифры хотя и скучная материя, но без них не обойтись. За год через руки прокуроров и следователей прошли свыше трех миллионов дел и материалов. Следственным аппаратом окончено расследование около ста восемнадцати тысяч уголовных дел, в том числе более двадцати семи тысяч — об убийствах, более семи тысяч — о коррупции и взятках…

«Расследуем, расследуем, а толку?» — думал Александр. По самым громким убийствам последних лет так и не вынесены приговоры. Депутаты Госдумы, вице-губернаторы, мэры, журналисты, деятели шоу-бизнеса… И ведь заказчики в основном известны. Но им дана возможность отсиживаться в теплых и не очень теплых странах. Руки у нас коротки? Или все еще действует охранная грамота, выданная предшественнику?

Турецкий взглянул на президента. Тот слушал, чуть склонив голову, с выражением предельного внимания и сосредоточенности. Иногда делал пометки в блокноте.

— …Уважаемые коллеги! Если вы заметили, — продолжал между тем глава ведомства, — до сих пор не прозвучали данные, которые характеризуют динамику и структуру преступных проявлений. Я бы и рад это сделать, но не стану. Не стану потому, что, как генеральный прокурор, не имею права обманывать руководство страны, президента России.

Турецкий скосил взгляд вправо. Президент недоуменно поднял брови домиком, отодвинул блокнот, взглянул на докладчика.

— …Уголовная статистика, к сожалению, отражает не истинное количество совершенных преступлений, а негодную практику их регистрации… Потому что часть преступлений вообще не регистрируется. А если нет регистрации, нет преступления. Следовательно, нет и правосудия!

Меркулов с Турецким едва заметно переглянулись: что это? Сама себя кума бьет, что нечисто жнет?

Генеральный тем временем строго взглянул поверх очков прямо на них, своих первых замов, и продолжил:

— Правосудия нет, а что есть? Есть издевательства над законностью и правами граждан! Есть весьма лукавые цифры, искажающие действительность. В рядах блюстителей правопорядка немало тех, кто либо ходит на грани преступления, либо давно ее переступил…

— Уничижение паче гордости, — едва слышно произнес Турецкий в сторону Меркулова. Тот лишь насупил мохнатые брови: мол, молчи, целее будешь. Генеральный вновь одарил их острым взглядом глаз-буравчиков и уткнулся в текст:

— Большой русский писатель как-то пропел подлинный гимн российскому полицейскому. И не просто полицейскому, а околоточному надзирателю. Разговор шел о том, кто важен для России. Университетский профессор, губернатор, министр? Цитирую: «Пустое! Полицейский — вот кто важен! Он знает вора, шулера, человека сомнительного поведения. Вся наша тревожная и практическая жизнь, тайная и преступная, ужасная и святая, находится в поле зрения этого державного человека службы». — Докладчик устремил глаза в зал и закончил мысль: — Чем, скажите, не портрет, не функция современного Анискина?