Александр Трапезников - Механический рай

Стенки лифта были изрезаны ножом, ножницами, гвоздем и представляли целую энциклопедию жизни — безграмотную, бестолковую и, в основном, матерную. Мужчина спиной загородил от дочери неприличное слово, но закрыть другие, подобные, все равно бы не смог, даже если бы его ладони превратились в два огромных блина. Жена укоризненно покачала головой.

На пятом этаже лифт остановился, впустив четвертого пассажира — мальчика лет двенадцати. Кабина тронулась вниз.

— А вы и есть наши жильцы? — спросил мальчик. — Я видел, как вчера выгружали вещи. Ну-ну…

У него были светлые вьющиеся волосы, круглое румяное личико — внешность почти ангельская, но темные глаза сверлили, как два буравчика.

— Будем знакомиться? — предложил мужчина, протянув руку. — Меня зовут Владислав Сергеевич. Дядя Слава. Это моя жена Карина. А это дочка Галя — твоя ровесница, надо думать.

— Думать не вредно, — нагло ответил мальчик, так и не пожав протянутую руку.

— Сколько тебе лет? — спросила Карина, нахмурившись. — И как тебя зовут?

— Годков не считал, вроде, шестьдесят шесть. А имя у меня длинное. Звучит так: «Не-суйте-нос-не-в-свое-дело-и-идите-к-дьяволу!»

Двери лифта открылись, мальчишка выскочил из кабины и, повернувшись к ошарашенным жильцам, зло рассмеялся. Его смех напоминал металлический скрежет. Затем он нахально подмигнул и выбежал из подъезда.

— По-моему, этот паренек не в своем уме, — произнесла Карина, прижимая к себе дочку. — Зря мы сюда переехали. Какой-то бандитский район.

— Не бери в голову. Подумаешь! — отозвался муж. — Еще подружимся. Сам был таким же в его возрасте. А район обыкновенный, других в Москве нет. Главное лес рядом.

— И кладбище, — заметила Карина. — Нет, не нравится мне это место.

— Ты у меня известная трусиха. Неужели мальчишка так на тебя подействовал?

— Мне тоже показалось, что он ненормальный, — вставила дочка. — И от него чем-то пахнет. И глаза противные. Давайте уедем обратно!

— Хватит! — рассердился Владислав. — Что на вас напало? Так и будем мотаться по всей Москве? Нарочно приглашу его сегодня в гости, чтобы вы успокоились. Стыдно.

Они остановились возле стареньких «Жигулей».

— Вас подбросить до школы?

— Не надо. Пешком пройдемся, — отказалась Карина.

Она чувствовала, что напрасно «завела» мужа. Действительно, что уж особенного случилось? Ну, нахамил им в лифте мальчишка — так теперь почти все дети такие. Никакого воспитания. Насмотрятся по телевизору всякой дряни и выкобениваются. Пустяки все это, надо взять себя в руки и успокоиться.

Улыбнувшись, Карина поцеловала мужа, и они с дочерью бодро зашагали по тенистой аллее парка. Но какая-то непонятная, едва уловимая тревога уже зародилась в сердце.

«Жигули», за рулем которых сидел Владислав, обогнули дом и выехали на шоссе. По обочине шел мальчик из лифта. Было заметно, как он нарочно припрыгивает, скрывая хромоту. Притормозив, Владислав открыл дверцу:

— Тебе куда? Могу подвезти.

— Не надо. Тут недалеко, — отозвался паренек.

— Приходи сегодня к нам в гости, часам к семи. Квартира сто сорок.

В ответ он услышал неопределенный смешок.

— Хочешь яблоко? — Владислав вынул из пакета белый налив и подбросил на ладони.

— Давай.

— Будем ждать. — Дверца захлопнулась, «Жигули» набрали скорость и понеслись дальше.

Мальчик постоял некоторое время, подкидывая яблоко. Надкусил. Выплюнул. Затем, размахнувшись, запустил им в пробегавшую мимо собаку. Взглянул на массивные наручные часы, которые стоили немалых денег. Клиенты опаздывали.

Наконец рядом затормозила вишневая «тойота».

— Привет, задрыга! — усмехнулась усатая, кирпичного цвета морда, высунувшаяся из окна.

В машине сидели еще двое — мужчины с оловянными пустыми глазами.

— Я же тебя предупреждал — не смей называть меня так! — со злостью произнес мальчик. — Ты это нарочно, да?

— Нет, задрыга. Просто мне не нравится твое имя. Герасим… Что это такое? А где же тогда твоя Муму? Утопил, задрыга?

— Еще раз назовешь меня так — выбью глаз, — холодно произнес мальчик.

В его голосе Усатый услышал нешуточную угрозу. Встретившись взглядом с двумя буравчиками, он вздрогнул. Пес с ним, с мальцом, надо бы проучить за нахальство, но в другой раз. Дело не ждет.

— Ух, какой сердитый волчонок, — миролюбиво сказал он. — Ладно, садись, опаздываем.

Через несколько минут, пока «тойота» петляла по переулкам, один из сидевших на заднем сиденье спросил:

— Ты все понял, что надо сделать?

— Не дурак, — огрызнулся мальчик. — Где деньги?

— Получишь потом.

— Тогда тормози. Я выйду. Потом — лапша с котом.

Усатый обернулся:

— Корж, может, врезать ему, чтоб не возникал? На пользу пойдет.

— Зачем? Не надо. Парень умный, все правильно говорит. Из такого толк выйдет. Дай.

Усатый недовольно открыл бардачок и бросил на колени мальчику почтовый конверт. Тот стал сразу же пересчитывать купюры.

— Пятьсот баксов, — хмыкнул он. — А где еще три сотни?

— Вычли за прошлый раз. Когда ты в машине напукал.

— Ладно, пусть будет по-вашему. — Мальчик сложил деньги обратно в конверт и спрятал его в карман джинсов. — Долго еще ехать?

— Причалили. Обратно доберешься пехом. И не светись нигде, — произнес сидевший рядом с Коржом мужчина. У него был землистый цвет лица — характерный для тех, кто недавно вышел из колонии. Он протянул мальчику туго свернутую газету. — Держи свой любимый «Московский комсомолец». Или ты еще в пионерском возрасте?

— В пенсионерском, — снова огрызнулся парнишка.

— Вон твой клиент. — Усатый показал пальцем на плечистого мужчину средних лет, выгуливающего на газоне карликового пуделя. — Бить будешь в живот.

— А он не хилый. — В голосе мальчика впервые послышались опасливые нотки.

Корж успокаивающе похлопал его по плечу:

— Не шатайся, мы рядом. Вали, пока народу мало.

Герасим скачком выпрыгнул из машины, хлопнул дверцей. Направился в сторону плечистого. Оставшиеся в «тойоте» молча наблюдали за ним сквозь тонированные стекла. Дойдя до газона, мальчишка, нагнувшись, стал завязывать кроссовку. Потом вдруг принялся играть с пуделем, подкидывая вверх ветку.

— Дрейфит, — произнес Усатый.

— Его правда называют «маленьким дьяволом»? — спросил Корж.

— Так точно, ваше благородие. Гляди, гляди…

Герасим подошел почти вплотную к плечистому, продолжая гладить левой рукой собаку. В правой он держал свернутую в жгут газету.

— Дяденька, а как зовут вашу сучку? — писклявым голоском спросил он.

— Альма, — отозвался мужчина.

— Да я же не про собаку, а про жену вашу спрашиваю, — сказал мальчик и тотчас нанес короткий удар.

Остро наточенная спица, смяв газету, вошла в плоть, как в масло, пробив внутренности. Мальчишка бросился наутек, вскочил в отходящий автобус, а плечистый, недоуменно глядя ему вслед и прижимая обе ладони к животу, начал опускаться на газон. Жалобно заскулил пуделек, пытаясь лизнуть хозяина в лицо.

В «тойоте» с пристальным интересом наблюдали за этой сценой.

— Теперь Гнилой либо сдохнет, либо будет на врачей работать, — произнес Корж. — Надо было вовремя долги отдавать. Поплыли.

«Тойота» медленно отъехала прочь, а солнце продолжало светить так же ярко, словно ничего не случилось.

Деньги в своей квартире прятать было бессмысленно, с таким же успехом можно выбросить их в мусорный ящик. Отчим шарил по всем углам в поисках жалких «деревянных», а что находил — тратил на водку. Брал последние вещи и продавал возле ларьков. Бил и его, и мать, а та продолжала цепляться за него, как за бревно в мутном потоке. Дура! «Когда-нибудь я перережу ему горло», — подумал Герасим. Представив, как он сделает это, мальчик зло рассмеялся: заточит столовый нож и — от уха до уха. Вот так! Резко, с глубоким разворотом. А затем отойдет в сторонку и будет смотреть, как тот дрыгает своими граблями. За отца, за мать. За себя. О том, что произошло час назад на залитом солнцем газоне, мальчик не вспоминал. Было — и прошло, проехали. Следующая остановка — станция «Кукиш». Теперь надо спрятать доллары. У него был тайник, где хранились вырученные деньги. Правда, придется вновь «поработать» на Мадам.

Обогнув свой дом, он направился к соседнему. Там, на первом этаже, жила тетка, которая приютила его полгода назад, когда, не выдержав побоев отчима, он удрал из дома и слонялся по улицам, ночуя по подвалам. Она нашла его, пожалела, привела домой, отмыла. Недели две Герасим жил у нее, как кот в мясной лавке. Жрал деликатесы, упивался фантой. Тетка, которую он называл Мадам, работала директрисой гастронома. Жирная, лет сорока пяти. Одинокая. Почему-то Герасим думал, что она хочет его усыновить. Но нет, у Мадам были другие планы. Однажды вечером она предстала перед ним в кружевном белье — эдакая дебелая нимфа. Поманив пальцем, посадила рядом с собой на постель, стала прижиматься, заигрывать. Гера, еще в детстве насмотревшись всякого, понял, чего она хочет. Вот тебе и плата за фураж.