Патриция Вентворт
Мисс Силвер вмешивается
Роман переносит нас в достаточно новую для этой серии ситуацию. Читательский интерес мисс Силвер делит с представителями закона, что выгодно всем — читатель получает разные точки зрения на дело представителей разных методик ведения расследования, а сама мисс Силвер, пока читатель занят общением с полицейскими, незаметно отправляется в Танбридж-Уэлс и выясняет все, что ей надо. Отношения между старшим и младшим поколением наконец нормализуется — младшее поколение готово признать мудрость старшего, и мисс Силвер приобретает своего «доктора Уотсона» в лице молодого сержанта Эбботта.
Открыто высказывается и общая идея цикла романов с мисс Силвер — акцент на человеческие чувства, отсутствием которых, по мнению автора, грешат современные ей детективы. «В детективных романах зачастую тот же недостаток — отсутствие человеческих чувств. Они похожи на игру в шахматы или математическую задачу — сплошные плюсы и минусы. Это неестественно.» Поэтому в романах с мисс Силвер преобладают положительные персонажи, постоянной чертой являются лирические хэппи-энды и нередки счастливые жизненные истории вроде неприхотливого рассказа мистера Дрейка, который проявляет прямоту и решительность по отношению к юной девушке, которую надо спасти. Рядом с ним, правда, несколькими штрихами обрисованы преследуемая нищетой мисс Гарсайд и неловкая попытка немолодого мужчины пофлиртовать с красавицей, вызывающая бурную реакцию со стороны его жены. Это создает прекрасный фон для развития драмы, тем более выигрышный, что все эти люди слабо связаны друг с другом и их истории по большей части автономны.
На этом фоне тем более заметна забота мисс Силвер о сохранении человеческого достоинства при проведении расследования, нежелание торопиться с выводами и предъявлять обвинения. Она удерживает полицейских, остерегает их от торопливости и, казалось бы, очевидных на первый взгляд выводов. «Когда имеешь дело с жизнью других людей, осторожность — величайшая добродетель», говорит она.
Дедуктивный метод мисс Силвер также кристаллизуется, приобретает характерные особенности, что отражено в концовке романа: до сих пор романы с участием мисс Силвер не заканчивались пространными объяснениями публике, столь характерными для мисс Марпл или Эркюля Пуаро. Она исходит из постоянства человеческих привычек. Даже совершая преступления, люди остаются самими собой, таким образом придавая убийству характерные черты и окраску. К сожалению, это не всегда касается любовных линий: так, мистер Дрейк и его избранница несколько более схематичны, чем остальные, и мы не получаем ожидаемой бурной реакции миссис Лемминг на сей неожиданный брак, а это явно упущенная автором возможность внести дополнительный драматический элемент. Без него возникает впечатление, что миссис Лемминг нужна была исключительно как тиран, и побежденная уже не интересна автору.
На сей раз мисс Силвер получает больше похвал, чем обычно, но именно в этом романе очевидны как нигде ее заботливое отношение и внимание к людям. Она выслушивает мистера Дрейка, прежде чем начать свой рассказ — Пуаро никогда бы не сделал ничего подобного! — и выказывает подлинный интерес к семье инспектора Лэма. Она — настоящий лидер в придуманном специально для нее надежном и стабильном мире, полном хороших и порядочных людей.
Впервые роман опубликован в Англии в 1943 году.
На русский язык переведен В. Тирдатовым специально для настоящего издания и публикуется впервые.
А. Астапенков
Мид Андервуд внезапно проснулась. Что-то ее разбудило — какой-то звук, но она не знала, что именно. Ей снилось, что она прогуливается с покойным Джайлсом Армитиджем — Джайлсом, который снова был живым и осязаемым.
Мид с негодованием прислушивалась к звуку, который ее разбудил. Впервые во сне Джайлс оказался так близко от нее. Раньше она иногда слышала его голос, разрывающий ей сердце, иногда это был только шепот, и ей не удавалось разобрать слова, но в этом сне слов не было — только чувство радости и удовлетворения.
Они нашли друг друга, но она проснулась и снова потеряла его. Мид села в кровати, напрягая слух. Уже в третий раз она просыпалась среди ночи с ощущением, что слышала какой-то звук. Но сейчас было совсем тихо, а память не сохранила услышанное во сне. Что же это было? Ветер? Но ночь была безветренной. Проезжающая мимо машина? Ухание совы? Летучая мышь, бьющаяся об оконное стекло? А может быть, чьи-то шаги за дверью или в квартире наверху? Мид отвергала эти версии одну за другой. Автомобиль вряд ли разбудил бы ее. На сову тоже не похоже — звук был иным, и разве кто-нибудь слышал, чтобы летучие мыши натыкались на окна? Перекрытия между этажами в старом доме были слишком крепкими и плотными, чтобы пропускать звук сверху, а в этой квартире все спали.
Мид инстинктивно обернулась к окну. Лунный свет с трудом проникал сквозь туман, скрывающий ночное небо и два старых вяза — возможно, реликты того времени, когда садовая ограда еще не сменила живую изгородь, а на месте дома было поле. Мид встала и подошла к подъемному окну, слишком тяжелому, чтобы можно было его передвигать без ворота. Верхняя панель была опущена позади нижней, и Мид приходилось всматриваться в туман через двойное стекло.
Она ухватилась за ворот, подняла обе панели — открылась нижняя половина окна. Но белая пелена тумана, сквозь которую едва просвечивала луна, оставалась непроницаемой. Склонившись над подоконником, Мид не могла ничего разглядеть и ничего не слышала. Туманная ночь была безмолвна, дом спал, и только Мид Андервуд бодрствовала, возвратившись из счастливых сновидений в реальный мир, в котором Джайлс Армитидж покоился на дне морском.
Мид опустилась на колени у окна и, опершись локтями на подоконник, погрузилась в печальные размышления. Никакого звука не было. Она проснулась, потому что была трусихой, потому что нервы снова сыграли с ней дурную шутку, напугав ее эхом взрыва, который три месяца назад разбудил их посреди Атлантики. С этим необходимо справиться. Мид хотелось работать — быть занятой так, чтобы не видеть по ночам подобных снов и не слышать таких звуков. Ее ребра зажили, а сломанная рука действовала вновь, но сердце заживает дольше, чем кости. Мид с радостью умерла бы вместе с Джайлсом, но он погиб один, а она очнулась в больничной палате, узнав, что осталась в живых, но потеряла Джайлса.
Она смотрела в окно и, собрав всю силу воли, пыталась бороться с отчаянием. «Скоро я начну работать, — думала Мид, — и тогда станет легче. Я уже занята полдня, упаковывая посылки, — это лучше, чем ничего. Все так добры ко мне, даже тетя Мейбл — я бы хотела любить ее больше. Если бы можно было уехать отсюда и не видеть вокруг себя людей, которые меня жалеют!»
Холодный влажный воздух касался ее лица, груди, обнаженных плеч. Туман давил на глаза, словно повязка. Мид вспомнила жалобы Мэри Хэмилтон: «Мне надели повязку на глаза, и я ничего не вижу!» Ужасно! Совсем как в ту ночь, когда корабль затонул вместе с Джайлсом. Дрожь пробрала Мид с головы до ног. Она тряхнула головой, отгоняя мрачные воспоминания, и поднялась. Сколько раз она говорила себе: «Я не хочу вспоминать об этом». Если закрыть дверь за прошлым, с ним будет покончено раз и навсегда. Никто не может заставить ее переживать это снова, кроме нее самой, — это она сама предательница, она тайком отодвигает засовы и впускает врага. Но в ее крепости ей не нужны предатели. Нужно следить за засовами и ждать, когда враг устанет и отступит.
Мид вернулась к кровати и легла. Ночная тишина стала еще ощутимее. Странно, что в таком большом доме не слышно ни малейшего звука, который бы свидетельствовал о том, что он обитаем…
Хотя так ли это? Где находятся люди, когда они спят? Наверняка не там, где лежат их тела, ничего не видя и не чувствуя. Где была она, прежде чем проснулась? Прогуливалась с Джайлсом…
Дверь в прошлое приоткрылась вновь. «Ты не должна думать о себе! — мысленно твердила Мид. — Думай о других людях в этом доме — только не о себе и не о Джайлсе…»
На месте Ванделер-хауса — четырехэтажного здания с полуподвалом — когда-то, когда деревню Путни еще не поглотил Лондон, было поле. Теперь массивный квадратный дом лишился большей части своей территории и был разделен на квартиры. Здесь жил и творил старый Джозеф Ванделер, которого называли английским Винтерхальтером[1]. Он неоднократно соперничал с этим знаменитым придворным художником, когда писал портреты принца Альберта[2], королевы Виктории[3], маленьких принцев и принцесс. Кисти Ванделера принадлежали также портреты мистера Гладстона[4] и лорда Джона Расселла[5], Диззи[6] и Пэм[7], герцога Веллингтона[8] и архиепископа Кентерберийского[9]. Он изображал всех красивых леди своего времени, делая их еще красивее, и всех некрасивых — интересными. Тактичный человек, радушный хозяин, — щедрый друг, Джозеф Ванделер проторил своим творчеством путь к славе, богатству и жене с солидным приданым.
