Мария Жукова-Гладкова - Трудно быть богатой

Вчера явился бывший муж. Он нечасто баловал нас своими посещениями — пожалуй, последний раз я видела его года два назад, если не три (я имею в виду живьем, потому что в прессе и на экране его светлый лик мелькал довольно часто). А вчера он вдруг взял и приехал да еще оставил денег: «чтобы что-нибудь купила детям».

Мы познакомились в университете, где вместе учились первые два курса. А дальше… Я вуз закончила с красным дипломом, Лешка же был отчислен со второго курса за хроническую неуспеваемость, после чего косил под психа, чтобы не загреметь в армию, а затем внезапно оказался у нефтяного корыта. Правда, к тому времени мы уже не были мужем и женой.

Он до сих пор остается красавцем, и несколько «гусиных лапок», появившихся вокруг глаз, только добавили ему мужской привлекательности. Наверное, посещает тренажерные залы, бассейны, массажные кабинеты — и куда там еще принято ходить у наших состоятельных бизнесменов. Вчера, впрочем, как и всегда, он благоухал дорогим парфюмом и был одет в шмотки, на которые мне пришлось бы потратить как минимум двухлетнюю зарплату.

Семнадцатилетняя первокурсница матмеха, я влюбилась в него сразу и до беспамятства — не отличаясь в этом от всех остальных девчонок нашей группы. Он перепробовал не только наш курс, но и старших девиц, перелезая из одной постели в другую, точнее — перескакивая: он сразу же взял быстрый темп. В те времена очень приветствовалось выполнение пятилетки за три года, так что Лешка, соответствуя духу времени, проникся, так сказать, призывами партии и правительства, только с уклоном не в ту сторону. Партия и правительство имели в виду несколько другие вещи, но Леша все понимал по-своему.

В конце концов его возненавидели и все брошенные девчонки, и парни, от которых он отвлекал внимание особ женского пола. До меня очередь дошла перед самым Лешкиным отчислением. Я никогда не отличалась особой красотой. Если быть абсолютно откровенной, такую девушку даже нельзя было назвать симпатичной: бесцветное лицо, белесые волосы, такие же брови и ресницы, блекло-серые глаза. Этакая чухонская белая мышь. Правда, через несколько лет, узнав дорогу в косметические салоны, я поняла, как могу преобразить себя и добиться очень-очень неплохих результатов. Но было уже поздно: Лешка давно ушел к другой, а потом и к другим, не задерживаясь ни в чьих объятиях и не снижал взятого в начале своего кобелиного пути темпа.

Тринадцать лет назад, после того, как Лешка уже меня бросил, я поняла, что беременна. Узнав о своем предстоящем отцовстве (я настояла на встрече), Лешка долго орал, обвиняя меня во всех смертных грехах. Хотя, в чем я была виновата? В том, что еще не умела предохраняться и надеялась на него, своего первого и единственного мужчину, который, кстати, убеждал меня, что «все обойдется»?

Наоравшись вдосталь, Лешка велел мне делать аборт и даже оставил деньги. А через три дня принесся с беспокойным видом и едва ли не на пороге начал уточнять, не успела ли я совершить грех. Я смотрела на него, раскрыв рот, и не понимала, чего он от меня хочет. На самом деле я еще не разобралась со своими чувствами к Лешке: одновременно была на него страшно обижена и продолжала любить. В этот момент в душе начала подниматься радость: он все-таки вернулся, одумался, а три дня назад я просто не подготовила его к «радостному» известию как следует. Молодой парень хочет погулять, да и вообще я действительно сама виновата — надо было дождаться свадьбы… Стоп! О какой свадьбе речь — меня уже променяли на другую!

Лешка быстро опустил меня с небес на грешную землю. Отчисление из университета уже произошло, и никакие мамины связи (а его мать была видным в городе партработником) не могли удержать сыночка на месте учебы. Дело было не только в плохой успеваемости (это слово к Лешке вообще было неприменимо, потому что он не мог «успеть» ни по одному предмету). Вообще непонятно, каким ветром его занесло на матмех и как ему удалось закончить десять классов средней школы, еще и с углубленным изучением французского языка, из которого он, кроме «шерше ля фам», не знал ничего. «Аморальное поведение» — обвинение куда серьезней, в те годы к моральному облику будущего строителя коммунизма относились соответствующим образом.

Лешка понял, что рождение ребенка даст ему отсрочку от армии — вернее, это понял не Лешка, а его драгоценная мамочка. И я вполне устраивала ее как потенциальная невестка: тихая, непривлекательная, нескандальная мышка, собирающаяся заниматься научной работой, да еще и с ленинградской пропиской. Иными словами — идеальная жена для ее любимого и единственного Лешеньки.

Следует отдать должное Надежде Георгиевне — она всегда была со мной честна. Я вынуждена признать: Надежда при любых обстоятельствах говорит то, что думает, невзирая на лица и должности, никого и ничего не боится, знает себе цену, и чего именно хочет на данный момент. Она и мне все разложила по полочкам, когда речь зашла о преимуществах брака с ее сыном. На самом деле, это было настоящее деловое соглашение: каждая сторона должна что-то дать другой и в результате что-то получить взамен. Самое главное: мой ребенок никогда ни в чем не будет нуждаться, а я — не пополню ряды старых дев. Мне найдут спокойную, но хорошо оплачиваемую работу, я смогу одеваться у хороших портных (Надеждиных), меня отведут к лучшим косметологам (Надеждиным). Кроме того, нас с ребенком будут лечить в лучших поликлиниках, кормить дефицитными продуктами (в те годы это было важно) и даже привозить нам подарки из вожделенной (тогда) заграницы, куда Надежда Георгиевна выезжала слишком часто для советского человека. Итак, мое дело — заниматься ребенком, наукой (если пожелаю) и не мешать Леше жить так, как он хочет.

— Оля, — внимательно оглядела меня будущая свекровь с головы до пят, — ты в зеркало на себя когда последний раз смотрела?

Я промолчала.

— Для бабы, Оля, очень важно, чтобы она была замужем, — невозмутимо продолжала Надежда. — Пусть муж шляется направо-налево, денег не зарабатывает, все у него валится из рук и носит он фамилию Сутрапьянов. Это неважно. Важно, что ты — замужем. Статус у тебя такой. Тогда окружающие к тебе по-другому относятся. А у тебя вся жизнь впереди. Поверь мне, я в этой стране не первый год живу. Скоро познакомишься, кое с кем.

Свекор оказался как раз таким, как описала Надежда Георгиевна. Из нужного места у него росло только мужское достоинство, все остальное — из задницы (мне кажется, больше всего ему подошла бы двойная фамилия Сутрапьянов-Криворуков, можно бы и третью добавить — Кобелев). Но, как партийная работница с многолетним стажем, Надежда Георгиевна не могла себе позволить развод или банальную супружескую измену. Однако в постперестроечные годы она быстро исправила ситуацию и, как мне было известно, оторвалась на полную катушку.

Свекровь любила передо мной прихвастнуть. Впрочем, кому она еще могла сообщить о своих похождениях? Если мужик шляется направо-налево — это нормально, даже способствует укреплению его имиджа, а если женщина… Общественное мнение на этот счет не смогли поколебать никакие перестройки и прочие изменения в государстве. Но Надежде Георгиевне хотелось рассказать о своих сексуальных подвигах и достижениях, была у нее такая слабость, к счастью (или несчастью?) одна из немногих.

В общем, мы с Лешкой поженились, хотя мои родители были категорически против этого брака и особенно — новой родственницы, которую возненавидели с самой первой встречи. Правда, мой отец довольно быстро сдружился с Лешкиным. Сейчас они вообще не разлей вода и совместно проживают на нашей даче с моими детьми — собственными внуками. Я же после начала их крепкой дружбы была вынуждена освоить навыки сотрудника вытрезвителя.

Через положенный срок я родила сына, еще через полгода Лешка благодаря маминым связям отправился в психушку, а я — в квартиру родителей, двухкомнатную смежную «хрущобу», где и живу до сих пор.

Мы развелись через год, к тому времени я его уже видеть не могла, чувств к нему никаких не испытывала (вернее, чувство было — одно: дать по голове чем-нибудь тяжелым). Я сама ему надоела намного раньше (как уже упоминала), состоять в браке нам больше не требовалось, времена менялись, поэтому все заинтересованные стороны были только «за», включая Надежду Георгиевну, которая к тому же обещала помогать мне деньгами. Витя все-таки был ее единственным внуком, и в том, что это сын ее драгоценного Лешеньки, она нисколько не сомневалась.

Мои родители отметили наше расставание с Лешкой гораздо пышнее, чем свадьбу, и веселились на этот раз очень искренне, как и все мои подруги, знавшие, от какого «сокровища» я избавилась. Дело в том, что мой драгоценный успел переспать с каждой и отправить их всех по известному русскому адресу (Лешка обычно расставался с женщинами со скандалом, и ни одна, насколько мне известно, не вспоминала его добрым словом).