Красное солнце валькирии - Елена Дорош

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Дорош Е., 2023

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2023

Ночью ей стало хуже. Начался настоящий кошмар. Ее трясло даже под двумя байковыми одеялами и шерстяным пледом, который передал Карл, а бредовые видения, наоборот, были жаркими, душными.

Они с братом любили сидеть у камина. Там, в Люблине. За окном бушует метель, а им с Игорем жарко. Они смотрят на гуляющий по сухим дровам огонь и мечтают стать пиратами на корабле с черным флагом.

Душно и дымно было в «Привале комедиантов» на Марсовом. Тогда она впервые увидела его, такого странного, уродливого… любимого… Он звал ее Лери и обожал ее волосы. Ионический завиток. Ее первая ночь с Гафизом. Горячая, безумная. Она была готова на все, и даже то, что он привел ее в бордель на Гороховой, ничего не меняло. Она пылала от страсти и никогда после ничего подобного не испытывала. Если только тогда, в Кабуле…

Продолжая метаться, она облизала пересохшие губы. В ту ночь матросы взяли ее на катер-истребитель и поперли прямо под шквальный огонь белочехов. Хотели испытать, как поведет себя баба. Как же жарко ей было тогда! Как весело! Когда очумевшие от кинжального огня матросы повернули назад, она кричала: «Почему поворачиваете? Рано! Надо еще! Вперед!»

Она так рвалась в бой, что однажды Ильину пришлось увести с капитанского мостика и запереть в каюте. Она бесилась, рвалась. Тогда на Волге было очень жарко, палуба буквально плавилась от палящего солнца.

Бритая горячечная голова мотнулась на мокрой от пота подушке. Как холодно! Как жарко!

Какие смешные лица были у афганских крестьян, когда они смотрели на нее, скачущую верхом под палящим солнцем с открытым лицом и в мужском костюме. А она смеялась и вместе со всеми пела песни под гармошку. А потом бежала обратно в Россию по горной Гератской дороге и уже не смеялась. Был май, но палило нещадно. И в поезде Ташкент – Москва тоже было душно и жарко. Окна не открывались, а солнце лупило вовсю.

Через несколько месяцев были баррикады в Гамбурге, и ей снова стало весело и жарко. Она вся пылала от бьющего в мозг адреналина! Адреналин! Ей нравилось это новомодное словечко.

Она облизнула стянутые жаром губы и попыталась открыть глаза.

В Кабуле было пекло. Всегда и всюду. Порой ей казалось, что она жарится на вертеле, как индюшка. Даже бассейн нагревался за день так, что вода едва не кипела. Они с принцем дожидались ночи и входили в нее голыми. Но вода не охлаждала, а только разжигала, распаляла, торопила…

Боже, как хочется пить. Хоть глоток воды, прошу… Хоть каплю…

Они со Львом любили отпаиваться горячим чаем у него в вагоне. Кипяток обжигал губы, и они распухали. Он целовал ее горячие уста и улыбался хитро, по-иезуитски. Карл чем-то похож на него. Та же кривая ухмылка, тот же огонь в глазах.

Солнце. Красное и раскаленное. Как же безжалостно ты сжигаешь меня.

– Пей, – прошептал кто-то у нее над головой, и рта коснулась ложка.

Она глотнула. Еще раз. Еще.

Ей все же удалось открыть глаза. В темноте палаты к ней склонился кто-то черный в белой марлевой маске. Ангел? Демон?

– Где он? – спросил незнакомец и наклонился ниже.

Она вгляделась в чужое лицо. Какие безнадежно черные у него глаза. Как южное небо, в котором погасли все звезды. Нет, это не ангел. Это дьявол явился по ее душу.

– Ты же знаешь, я все равно его найду. Скажи сама, и останешься жива.

Она мотнула головой.

– Зря. Ты ведь еще так молода, так прекрасна… Ты рождена для счастья…

Она зажмурилась. Изыди! Пропади! Отстань! Не для того она так долго хранила… Она не может сдаться! Только не она! Валькирия! Муза революции! Богиня!

Она хотела плюнуть ему в лицо, но слюны не было, а перед глазами все быстрей крутилось красное обжигающее солнце.

Он наклонился, всматриваясь, и… как ей показалось… вздохнул.

В этот миг на лицо опустилось что-то тяжелое. Ей показалось, что она изо всех сил забилась, пытаясь освободиться, но на самом деле слабо дернулась и смогла сделать лишь один вдох.

Последний.

Красное солнце погасло, и она уже не слышала, как, уходя, кто-то негромко сказал по-английски:

– Никогда не пейте сырого молока.

Софья уже открыла дверь квартиры и даже ногу над порогом занесла, как вдруг боковым зрением увидела в коридоре что-то странное, а именно: непорядок в стройных рядах соседских банок.

Она вернулась, откинула половинку коврика с оленями, укрывавшего стратегические запасы, и уставилась на пустое место между трехлитровками с помидорами.

Это еще что такое? Вчера никакого провиса в коврике не было. Она бы заметила. Значит, банка исчезла сегодня. Каким, интересно, образом это могло случиться? Соседи? Они никак не могли вернуться. Им еще недели три у дочки в Саратове торчать. Ключи оставили ей, чтобы цветы поливала. Третьего ключа от общего коридорчика на две квартиры ни у кого нет.

На всякий случай она позвонила в соседнюю дверь. Разумеется, тишина.

Тогда как?

Софья немного потопталась в коридоре, устланном второй половинкой оленей, и пошла к себе. Пока раздевалась и мылась, продолжала перебирать варианты, но потом принялась готовить ужин, и версии пропажи соседских помидоров вытеснились запахами мяса и кофе.

Как же она сегодня устала! При таком уровне выжатости зарок не есть вечером мясо и не пить кофе можно смело послать к черту! Или не очень смело, но все же послать. Она покосилась на выпирающий, хотя и не слишком сильно, животик. Последний год жизни с Кириллом был таким токсичным, что заставил ее постоянно жевать сладкое. И вообще – постоянно жевать! Заедание стресса закончилось животом и пышными боками, а грудь приняла такой героический вид, что каждый раз, когда Софья видела ее