Ознакомительная версия.
Болотов зашел в буфет и выпил кофе. Не то чтобы ему хотелось кофе, но он нарочно отсрочивал встречу, задерживался, воспитывая в себе характер – ему хотелось быть уже скорее там, в кабинете, увидеть холодные, волчьи глаза убийцы и потушить их звериный блеск суровым взглядом человека доброго, честного и с принципами.
Чирков в гражданской одежде, но в предусмотрительно надетых наручниках дожидался следователя в его кабинете. Несмотря на настойчивые просьбы заключенного допустить к допросу без наручников, несмотря на его повелительный магнетизм в голосе, конвойные остались неумолимы. Сейчас, когда этот душегуб и кровопроливец был привезен из Бутырской тюрьмы – того единственного места, которое казалось для него подходящим, – сюда, в прокуратуру, уже странно было предполагать, что еще не так давно он катался на лыжах, приветливо общался с соседями по даче, ездил и ходил по улицам Москвы – неприметно, как один из горожан.
– Ты глянь, сидит как овечка, – полушепотом обращался один конвойный к другому, – не скажешь, сколько зарезал-перерезал…
– А ты, что ли, знаешь сколько?
– Не знаю. Знаю, что на десятки, поди, счет идет.
Чирков, не слыша этого перешептывания за своей спиной, но догадываясь о содержании неинтересного ему разговора, скользил взглядом по столу следователя. Стол был в совершенном порядке, видимо уже изо дня в день поддерживаемом на протяжении многих лет. Несколько маловажных бумаг были сложены в аккуратную стопку и прижаты сверху сувенирной медалью с профилем Ленина – не оттого, как видно, что Болотов был поклонником вождя, а от привычки видеть этот профиль долгие годы. Здесь же стояла пепельница в форме руки скелета, на которой лежал непропорционально маленький череп. Под стеклом, покрывающим стол, были расположены календарь, какие-то графики, пара фотографий семейного содержания – следователь Болотов с женой, он же с дочкой, жена и дочь в отсутствие его, – видимо, некому было снимать, фотографировались по очереди. От нечего делать Чирков стал смотреть на лица жены и дочери следователя – перевернутые, они выглядели очень ненатурально со своими заготовленными для камеры улыбками.
Дверь растворилась, вошел Болотов.
– Встать, – тихо скомандовал один из конвойных, но сказал как-то ненастойчиво, робея, так что Чирков остался сидеть.
Болотов кивком поздоровался с подследственным и, изобразив на лице крайнюю озабоченность, принялся разбирать бумаги на столе. Он хмурил брови и покачивал головой. Достаточно показав преступнику себя в начальственном качестве, Болотов сел, взял в руки карандаш со следами покусов и пристально взглянул в глаза Чиркову.
Он встретился с холодным, нелюбопытствующим взглядом бандита. Глаза Чиркова не выражали ни страдания, ни ужаса, ни ненависти, в них не было также и тайной уверенности в себе, скрытой силы, и в то же время их нельзя было назвать невыразительными – у них была очень сильная внутренняя окраска, непонятная Болотову, а потому заставившая его внутренне сосредоточиться. Болотов подбавил металлу во взгляд и перевел его на переносицу Чиркова, чтобы добиться полной непроницаемости. Ему показалось, что Чирков улыбнулся, но это было ошибкой.
– Гражданин Чирков, – начал Болотов, – вы обвиняетесь в убийстве гражданина Крайнего Григория Анатольевича. По вашему делу собраны неоспоримые доказательства. Факт вашего присутствия в доме Крайнего в момент совершения преступления является установленным.
Болотов остановился, с тем чтобы насладиться впечатлением от своих слов. Речь его была звучна, спокойна и изобличала совершенную его уверенность в своей правоте и неоспоримости.
Чирков слегка склонил голову и взглянул на следователя исподлобья, ожидая продолжения.
– Мне поручено произвести следствие по вашему делу. Я – следователь прокуратуры Болотов Павел Николаевич. Официальное обвинение вам будет предъявлено через пару дней.
Болотов сызнова металлически взглянул в переносицу Чиркова.
– Можно снять наручники?
Голос у Чиркова был тусклый, невыразительный, но в то же время в нем чувствовалась внутренняя глубина и сила – так, во всяком случае, ощутил Болотов. Может быть, правда, Павел Николаевич ждал от Чиркова чего-то необыкновенного, наслышанный о его преступной славе, и только оттого находил во взгляде подследственного мощь, а в голосе выразительность.
Болотов выдержал паузу, словно желая дать понять Чиркову обоснованность своих колебаний, и кивнул конвойному. Этим величественным кивком Болотов обозначил, что разговор пойдет доверительный и открытый, что называется, «мужчина с мужчиной». Ему было известно, что Чирков оказал Грязнову бессмысленное и напрасное сопротивление, но в отношении себя он если и предполагал агрессию, то был полностью уверен в своих силах, чтобы ей противостоять.
Руки Чиркова освободились от оков. Он несколько раз сжал кисти в кулаки, чтобы размяться, и покойно сложил руки на коленях. Вся его поза выражала безмятежное спокойствие, словно он сидел не на допросе в прокуратуре, а просто за неизбежным скучным разговором.
– Надо ли говорить, – продолжал Болотов, отослав за дверь конвойных, – что кроме убийства Крайнего вы подозреваетесь в совершении и других опасных преступлений. В ходе следствия я буду вынужден обращаться к некоторым фактам вашей жизни, уже давно, может быть, вами забытых.
Болотов тонко улыбнулся. Среди «забытых» фактов было несколько ошеломивших общественность кровавых убийств.
– Если у вас есть обстоятельства, неизвестные следствию, которые снимают с вас вину или смягчают ее, я прошу вас незамедлительно их сообщить.
Чирков продолжал спокойно глядеть в глаза Болотову. Болотов тоже рискнул поменять точку зрения и глядел уже не в переносицу собеседника, а непосредственно око в око.
– Да какие там обстоятельства, гражданин следователь, – тускло отвечал Чирков, – убил я гражданина Крайнего. Да и то сказать – убил. Дрянь человечишко-то был. Пристрелил, как собаку.
Руки Чиркова все так же покойно лежали на коленях.
Болотову не понравился ответ. Во-первых, было что-то уж очень презрительное в обращении «гражданин следователь». Во-вторых, Чирков уж слишком покорно сознался в преступлении, как-то вызывающе покорно. По всему судя, и в дальнейшем разговоре он намеревался выдержать этот тон развязной откровенности. Болотов насторожился. Благотворительность не была в списке добродетелей Чиркова (если этот список вообще мог существовать), и такое неожиданное признание казалось подозрительным.
Болотов начал обычный цикл вопросов, связанных с обстоятельствами и мотивами убийства Крайнего, хитро перемежая ничего не значащие, расслабляющие внимание, зачастую наивные вопросы и самые конкретные, важные для дела. Чирков отвечал несловоохотливо, но связно, точно. Несколько туманными виделись мотивы преступления, но Болотов был готов к тому, что в этом пункте Чирков начнет юлить, чтобы не выдать сообщников. Желая отвлечь Чиркова, запутать, с тем чтобы нанести удар врасплох, Болотов свел разговор на темы вовсе незначительные, заговорил о детстве, о первых впечатлениях жизни, сам разговорился, словно забыв о цели допроса.
– А что, хотите знать все грешки? – спросил вдруг Чирков, и что-то бесенячье, задорное мелькнуло в его прежде холодных глазах.
Болотов умолк. В том, как обратился к нему Чирков, было что-то до крайности непочтительное. По форме было все вроде бы нормально, но внутреннее чувство говорило следователю, что бандит относится к нему с превосходством, с каким-то непочтительным потаенным «ты». Однако он быстро овладел собой и, как ему показалось, с сарказмом отвечал:
– Да уж, хотелось бы знать.
Чирков улыбнулся, и Болотову опять показалось, что Чирков разгадал его неумелую попытку сарказма и все меньше уважает его.
– Да что, я расскажу. Вам как, по порядку? Или то, что поинтереснее, поначалу?
Болотову захотелось вдруг нагрубить подследственному и вообще поставить его на место. «Что он себе позволяет, – кипятился он про себя, – совсем забылся. Мне плевать, что он Чирков. Подумаешь – пятнадцать человек убил. У меня тут до него пятнадцать раз по одному было – ублюдков всяких. Пятнадцатикратный ублюдок ты, вот ты кто, Чирков».
– Шуточки? – спросил он коротко, поборов ярость.
– Отчего же шуточки? Я от вас ничего не скрываю. Может быть, первый раз рассказываю. Мне же тоже интересно. Кто меня еще, кроме вас, слушать будет?
«Вот артист! – подумал Болотов, смешивая на этот раз гнев и восхищение. – Как обернул! Ну да ладно, попробуем поддаться».
– Курите? – спросил он, вытаскивая пачку.
– Так, иногда. Вообще-то нет, здоровье берегу.
– Да теперь-то что беречь, – цинично заметил Болотов.
– И то правда. Угощаете?
– Берите, берите, – услужливо протянул Болотов пачку. Он расстегнул пиджак, этим жестом давая понять, что разговор приобретает как бы доверительный характер. Чирков, скромно потупясь, принял сигарету, а за ней и огонь из руки Болотова.
Ознакомительная версия.
