А то, что покушать они оба любили и умели, было очевидно.
Когда прибывшая парочка стала подниматься по лестнице на второй этаж, мы с Виктором уставились на обтянутую парчой задницу шикарной дамы и замерли. Задница была очень внушительная, и ее сверкающие половинки, килограммов по пятнадцать каждая, игриво переваливались из стороны в сторону. Почувствовав наши взгляды, обладательница такого богатства, держась за локоть своего хозяина, оглянулась на площадке и подмигнула нам, показав зубы за двенадцать тысяч долларов.
Мы осклабились в ответ и, когда парочка скрылась за поворотом лестницы, уставились друг на друга, при этом похабно ухмыляясь.
Виктор слегка двинул меня в бок и, подмигнув, просипел:
— Ништяк корма!
— Да-а, — только и ответил я и, стерев дурацкую улыбку с лица, сказал:
— Ладно, пойду проветрюсь. Так, говоришь, Алекс в восемь будет?
— Ага, — ответил Виктор, снова усаживаясь перед игровым автоматом.
Я вышел на улицу и увидел, что на капоте моей «Хонды» свалены пакеты со жратвой, а их хозяйка стоит рядом и разговаривает по мобильнику. Поняв, что забыл поставить телегу на сигнализацию, я чертыхнулся и, пропустив желтую развалину с шашечками, перешел дорогу.
Увидев, что идет хозяин машины, пожилая дамочка в шортах, из-под которых торчали варикозные ноги, заулыбалась мне, закивала и затарахтела в трубку:
— Так я ж тебе что и говорю! Усё, тут оунер[4] машины идэ, усё!
И она, пихнув трубку в один из мешков, быстренько собрала их и, еще раз показав зубы, которые были явно раза в два дешевле, чем у мадам из ресторана, отвалила.
Усевшись за руль, я подумал несколько минут и направился в Бруклин. Там я знал одну кофейню на два столика, которую держал седой турок Али. Не знаю, чем он занимался еще, но там у него постоянно паслась какая-то турецкая братва и выглядели они точь-в-точь как наши чеченские или азербайджанские бандюки.
Тем не менее кофе там был шикарный. Лучше я не пробовал никогда и нигде. От маленькой, игрушечного размера, чашки вольтаж в организме резко поднимался, и я чувствовал, как по моим жилам мчится энергия и вообще способность делать много и хорошо. А сам Али был очень приветлив и любезен. Совсем как хозяин какой-нибудь чайханы.
Пока я ехал по хайвэю[5] Бэлт Парквэй, справа от которого был океан, а слева — Бруклин, я ни о чем особенном не думал. Слишком много думать иногда бывает вредно. Индюк, говорят, думал — и в суп попал.
Глава 3 СТВОЛ — ЛУЧШИЙ ИНСТРУМЕНТ ВРАЧА
Добравшись да шалмана Али, я поставил машину в двух метрах от входа и вошел в гостеприимно распахнутую дверь. Али встретил меня широкой белоснежной улыбкой, которую оттеняли густые черные усы, как у Саддама Хусейна. Он вышел из-за стойки, разведя руки в стороны, и, подойдя ко мне, похлопал по плечам. Потом подвел к столику и бережно усадил на металлический хромированный стул с черными кожаными подушками Я открыл рот, чтобы заказать кофе, но Али, улыбнувшись, остановил меня жестом и скрылся в недрах заведения. Через несколько минут он вышел оттуда, неся на маленьком подносе чашечку кофе и запотевший стакан с простой холодной водой.
Теперь уже я развел руки, сдаваясь перед гостеприимством и предупредительностью хозяина. Так мы некоторое время молча улыбались, жестами показывая полное превосходство другого, затем я взял чашечку, поднес ее к лицу и втянул аромат дымящегося восточного напитка Закрыв глаза от наслаждения, причем не наигранного, а самого настоящего, я поставил чашку на стол и сказал:
— Ну, Али, твой кофе все-таки лучший из того, что мне приходилось пробовать. Почему бы тебе не расшириться? Ты мог бы стать кофейным королем Нью-Йорка.
Али хитро прищурился и ответил:
— Мне это не нужно. Здесь так хорошо, так спокойно… А если я открою большое заведение, тогда кофе будет намного хуже. Ведь его будет готовить другой человек. Правда?
— Правда, — был вынужден согласиться я.
И, наконец, осторожно отхлебнул малюсенький глоточек горячего ароматного кофе. Очень маленький, только для того, чтобы прочувствовать его вкус.
— Великолепно!
Али скромно потупился, а на губах его играла хитрая азиатская усмешка. И тут мне пришла в голову интересная мысль.
Вот я уже целый месяц каждый божий день прихожу к нему пить кофе, мы балакаем о жизни, об Америке, о Турции и даже о России. Когда однажды зашел разговор о России, Али неожиданно перешел на довольно неплохой русский. Это произвело на меня определенное впечатление, и я поинтересовался, откуда он знает мой язык. Али ответил, что несколько лет проработал на стройке в Питере. Ну, тут, понятное дело, нам с ним стало гораздо легче понимать друг друга. Не в смысле языка, а в смысле общих жизненных понятий.
Так вот, этот самый Али производил на меня впечатление человека, который, как и многие другие люди, живет не по прописанным на бумаге законам, а по своим собственным. Как и я, между прочим. И братва эта его турецкая шастает тут по каким-то явно темным делам, да и во взгляде у Али нет-нет да и мелькнет что-то такое, по чему можно быть уверенным в человеке…
В общем, я решился.
— Слушай, Али, — сказал я, отпив уже остывшего до нужной температуры кофе и глотнув холодной водички, — у меня есть к тебе разговор.
Али присел на стул напротив меня, и на его лице появилось выражение, говорящее о том, что он готов разбиться в лепешку, лишь бы угодить дорогому гостю.
Ладно, думаю, посмотрим, какое у тебя сейчас будет выражение, и продолжаю:
— Только, понимаешь, Али, это очень серьезный разговор. Настоящий разговор между двумя мужчинами. И об этом разговоре не должен знать никто, кроме нас с тобой.
Али чуть прищурил левый глаз, прицелившись в меня правым, и его радушная улыбка стала чуть более холодной. Но он сказал:
— Продолжай, Вася, я внимательно тебя слушаю. Я смотрел на него и видел, что действительно он здесь не только кофеек варит. Под маской радушного хозяина показалось лицо делового, серьезного и, возможно, рискового человека. Настоящего мужика. Вот и хорошо.
Я отпил еще кофе и продолжил:
— Понимаешь, Али, попав в чужую страну, я иногда чувствую себя не совсем уверенно, и хотелось бы, чтобы этого не было. Сам знаешь, по улицам бегают страшные американские гангстеры с автоматами Томпсона и палят из лимузинов во все стороны. А я бедный маленький эмигрант, и мне иногда бывает страшно. Поэтому я бы хотел…
Али засмеялся, по достоинству оценив мой юмор, и откинулся на спинку стула.
— Поэтому ты хотел бы, — продолжил он за меня на русском, — купить маленькую железную штучку, которая плюется маленькими свинцовыми косточками.
Я опять развел руками, преклоняясь перед его проницательностью, и сказал:
— Изможденные верблюды моего слабого разума преклоняют колени перед благоухающим оазисом твоей мудрости, Али!
Али снова сладко зажмурился и заулыбался.
— И еще, — добавил я, — я хотел бы, чтобы эта маленькая железная штучка выплевывала свинцовые косточки тихо. Без всякого шума.
Али понимающе кивнул и уже без улыбки спросил:
— Ты понимаешь, Вася, что здесь не Россия, и если тебя задержат с пистолетом, то тебе не удастся откупиться от американского копа, как от продажного русского мента?
— Да, Али, я понимаю это. Но я понимаю еще и то, что может случиться ситуация, при которой я вообще больше никогда ни от кого не смогу откупиться. Это гораздо хуже.
— А ты понимаешь, Вася, что если тебя все-таки арестуют, то ты должен забыть, у кого ты взял пистолет? И не огорчать старого доброго Али?
Ага, думаю, он уже все решил. Серьезный мужик.
— Конечно, Али! Посмотри на меня — разве я похож на человека, который не понимает, что делает?
Я отлично знал, что на такого человека не похож. Похоже, что и Али знал это. Выше среднего роста, широкоплечий, с хорошо развитой мускулатурой, жестким лицом и, насколько мне известно, недобрыми глазами, я никак не производил впечатление наивного простачка и слабака. Вот и вышибала в «Одессе» сразу признал меня за своего.
Али посидел еще минутку молча, глядя на меня и, видимо, что-то соображая, затем встал и, подойдя к входу, закрыл дверь и задвинул засов. Потом он перевернул табличку, и теперь любой, подошедший к двери с улицы, мог увидеть, что заведение Али, извините, закрыто.
— Подожди меня здесь, — сказал Али и ушел внутрь своего шалмана.
Через несколько минут он вышел и положил на столик передо мной небольшой черный кейс из твердого пластика под натуральную кожу. Кейс выглядел шикарно. Но, когда Али открыл его, я понял, что кейс по сравнению с его содержимым — ерунда.
Внутри лежало настоящее оружие. Не убогий «Макаров» и не грубый, как дворницкий лом, «ТТ», а грозный и изящный пистолет, созданный и изготовленный не мозгами коммунистов и руками алкоголиков, а уважавшими свои головы и свой труд оружейниками Запада.
