Двое городских следователей вышли из парка и побежали к окружной тюрьме, чтобы предупредить надзирателя Лемюэля Дэвиса о приближающейся толпе[103]. Надзиратель понял, что уже не успеет перевести заключенных в другое место, поэтому ему и его подчиненным придется сдерживать толпу. Он тотчас велел запереть двери тюрьмы изнутри и позвонил в центральное управление полиции, запросив подкрепление. Затем он направился к пленникам, ожидавшим освобождения на втором этаже, в обширной слабо охраняемой зоне, так называемой «Палате Звезд». Узнав о приближающейся толпе, самый влиятельный из заключенных, Джозеф Мачека, попросил надзирателя раздать арестантам оружие, чтобы они смогли защитить себя. Дэвис не решился выполнить просьбу, но согласился выпустить заключенных из камеры ради их безопасности. Он послал охранника в женский корпус тюрьмы с приказом освободить здание, чтобы там смогли укрыться итальянцы. Затем он отдал заключенным ключи и позволил им рассеяться по огромному зданию.
Толпа к тому времени достигла ворот тюрьмы. Офицеры четвертого полицейского участка, находившегося в том же здании, тщетно пытались отогнать ее. Один из заместителей шерифа оттолкнул от ворот мужчину, и тот в ответ молча приставил к его голове пистолет.
– Я сделал все, что мог, – сказал офицер, отходя от ворот с поднятыми руками[104].
В конце концов, к железным воротам подошел сам Паркерсон[105]. Он позвал надзирателя Дэвиса и настоял на том, чтобы ему передали ключи от ворот, ибо такова воля жителей Нового Орлеана. Дэвис отказался и не уступил, даже когда Паркерсон пригрозил выбить ворота. Тогда Паркерсон послал отряд к неприметной деревянной двери с боковой стороны большого здания тюрьмы. Дверь вела в кабинет надзирателя. Охранники заколотили ее изнутри досками, но повстанцы Паркерсона без большого труда устранили это препятствие и проникли внутрь. Паркерсон поставил охрану у входа и приказал отряду карателей разыскать нужных заключенных. Ни один замок, ни одни ворота не смогли сдержать натиск ненавидящей оправданных преступников толпы.
Вооруженные мстители рассеялись по огромному зданию, а заключенные – среди которых был и Филипп Лобрано, ожидавший в тюрьме начала процесса по делу об убийстве Питера Дойблера[106], – наблюдали за ними. По некоторым свидетельствам, Паркерсон заранее составил список тех заключенных, которых нужно убить или же пощадить. Мальчишку Аспери, к примеру, трогать запрещалось, – наверное, из-за возраста – как и тех двоих, кого признали невиновными в убийстве Хеннесси. Но остальных нужно было схватить, вывести наружу и торжественно казнить.
– Мы не собирались никого расстреливать[107], – позже признавался Паркерсон в интервью. – Но когда мои люди вошли внутрь – их было примерно пятьдесят, – они рассвирепели. После того как они ощутили вкус крови, их уже было не остановить.
Несколько палачей выбежало на опустевший двор тюрьмы. Один из них увидел лицо в окне второго этажа.
– Скаффиди там![108] – закричал он, узнав одного из обвиняемых, а затем поднял револьвер и выстрелил.
Для остальных это был сигнал к действию. Забыв о дисциплине, они тоже взялись стрелять в окно. Пули раскрошили раму, и вниз хлынул дождь из щепок и белой пыли. Надзиратель Дэвис выбежал во двор, призывая к спокойствию и порядку, но вооруженные люди рванулись по лестнице на второй этаж.
Там и разгорелась настоящая бойня. Подзуживаемые собравшейся снаружи толпой, заулюлюкавшей с первыми выстрелами, палачи принялись искать жертв. Мачеку заметили еще снизу: в поисках выхода из тюрьмы он убежал на третий этаж – несмотря на предостережения надзирателя – и теперь вместе с еще двумя заключенными стоял в коридоре у двери в четвертый полицейский участок, пробуя один ключ за другим[109]. Когда его преследователи взбежали по лестнице, он бросил ключи и пытался выбить замок, но безрезультатно. В тот момент, когда дверь между лестницей и коридором открылась, Мачека развернулся – и в этот же миг схлопотал пулю в лицо. Двое его спутников тоже погибли. Одного из них убило выстрелом с нижнего этажа. Другого, отца Аспери Марчези, отбросило к стене, когда открылась дверь. От сильного удара головой он застыл без чувств, двое повстанцев расстреляли его из своих двустволок на месте.
Еще семеро итальянцев успели укрыться в женском корпусе, но карательный отряд вскоре обнаружил их и загнал в угол тюремного двора. Они молили о пощаде, но мстителей уже было не остановить: расстрел на месте поразил сразу пятерых. Шестого вначале тяжело ранили и, заметив, как он шевелится в груде трупов своих товарищей, добили последним выстрелом в упор.
Позже обнаружилось, что в живых остался еще один заключенный, Антонио Багнетто. Его также притащили в тюремный двор и повесили вместе с невменяемым Эммануэлем Полицци. Первого – на дереве, второго – на фонарном столбе на углу улиц Трем и Сент-Эннс. Тела повешенных на глазах у многотысячной толпы изрешетили пулями.
Когда бойня закончилась, из тюрьмы под одобрительные возгласы вышел Паркерсон. Сам он не сделал ни одного выстрела, но принял на себя полную ответственность за произошедшее.
– Багнетто, Скаффиди, Полицци, Джо Мачека, Монастеро и Марчези мертвы, – объявил он толпе, взобравшись на перевернутый трамвай. – Я исполнил свой самый трудный долг… Если вы доверяете мне и моим сподвижникам, прошу вас мирно разойтись по домам. Вы проявили мужество. И теперь проявите себя, как мужчины[110].
Но некоторые из собравшихся были не готовы разойтись по домам. Они триумфально пронесли Паркерсона на плечах к статуе Клея на Канал-стрит. Там адвокат произнес еще одну речь – «Сегодня вы смыли пятно с доброго имени нашего города!»[111] – и снова попросил толпу разойтись, пообещав разобраться с теми, кто подкупил присяжных. На сегодня дело было окончено.
В Окружной тюрьме соратники Паркерсона позаботились о том, чтобы жители Нового Орлеана видели, что было сделано ради их благополучия[112]. Двоих повешенных оставили висеть на всеобщее обозрение, а тела остальных разложили в просторном тюремном помещении, чтобы на них могли прийти и посмотреть посетители. В следующие пять часов через это прошло почти пять тысяч мужчин, женщин и детей. Говорят, что некоторые женщины макали кружевные платочки в лужи крови, чтобы сохранить их на память, а другие забирали одежду и шнурки от обуви умерших. Один ушлый горожанин даже содрал кору с дерева, на котором висел Багнетто, чтобы принести ее домой в качестве сувенира.
* * *
В тот день в Окружной тюрьме погибло одиннадцать человек. Трое из убитых были оправданы, в отношении еще троих присяжные разошлись во мнениях, а пятеро оставшихся так и не предстали перед судом. Когда Паркерсона позже спросили, не сожалеет ли он о произошедшем, он был непреклонен.
– Конечно, нехорошо стрелять в безоружных людей[113], – признал он. – Но мы воспринимали этих людей как негодяев. Это был чрезвычайный случай, ничего подобного не случалось ни в Нью-Йорке, ни в Чикаго, ни в Цинциннати… Убийство Хеннесси ударило в самый корень американского общества. На преступления мафии, подкупающей присяжных, можно ответить только самыми решительными мерами. Я не признаю власти превыше народа.
Паркерсон был не одинок в своем мнении. Многие жители Нового Орлеана чествовали его и его сторонников как героев. Деловое сообщество одобрило произошедшее почти единогласно[114]; Резолюции, одобряющие самосуд, вскоре вынесла торговая палата, а также сахарная, хлопковая, товарная, древесная и фондовая биржи. Местные газеты тоже встали на защиту толпы. «Именно народ наделяет власть полномочиями, и именно он волен лишить ее этих полномочий, если чувствует, что власть неэффективна»[115], – писала «Дейли Пикайюн». «Дейли Айтем» вторила ей: «Когда обычные способы достижения справедливости не действуют, приходится прибегать к крайним мерам. Это отличительная черта американского народа, и сегодня наш народ продемонстрировал это весьма впечатляющим образом»[116].
Вдохновившись решительным ударом, нанесенным мафии, Паркерсон и его Комитет правосудия пообещали принять дальнейшие меры по борьбе с этой угрозой. Паркерсон пригрозил спалить Итальянский квартал[117], если его жители попытаются отомстить за своих граждан, и продолжил самостоятельное расследование предполагаемого подкупа присяжных (несмотря на то, что параллельно велось и официальное расследование). В итоге обнаружилось, что некоторым присяжным действительно предлагали взятку, но обещанного они так и не получили. Многим из двенадцати присяжных, вынесших вердикт по делу Хеннесси, пришлось покинуть город[118]. Среди них был и председатель коллегии Джейкоб М. Зелигман, которого уволили с биржи и исключили из молодежного клуба гимнастов. В конце концов, он решил, что не может жить в Новом Орлеане, и переехал в Цинциннати.
