Ознакомительная версия.
Тут был один диктатор бальный,
Прыгун суровый, должностной;
У стенки фертик молодой
Стоял картинкою журнальной,
Румян, как вербный херувим,
Затянут, нем и недвижим.
«Евгений Онегин», глава восьмая
– Степан Александрович, пойди сюда!
Бывший акцизный поднял глаза от объявления, которое он составлял для очередной газеты, и неприязненно поджал верхнюю губу. В объявлении указывалось, что всякого, кто укажет местонахождение Натальи Георгиевны Севастьяновой, урожденной Лапиной, скрывшейся из дома 9 сентября 188… года, ждет награда от автора объявления, буде сии сведения окажутся верными. Это, конечно, было куда важнее, чем призыв тетки, поэтому Севастьянов нахмурил брови и стал поправлять текст, который, по его мнению, получился недостаточно выразительным.
– Степан Александрович! – плачущим голосом воззвала Настасья Сильвестровна.
Серенькая кошка по кличке Мышка, которую Севастьянов подобрал в прошлом году у городских ворот, подошла к хозяину и стала тереться о его ногу. Степан Александрович рассеянно погладил животное, которое замурлыкало от его прикосновения, и зачеркнул конец фразы.
– Племянник, ну где же ты? – Произнося сей вопрос, Настасья Сильвестровна вошла к нему в комнату. – Вообрази, что такое! Жена Саввы Аркадьича, оказывается, не умирала!
– Как это? – мрачно спросил Степан Александрович.
– А вот так! – И Настасья Сильвестровна развела руками. – Оказывается, она ушла от мужа, когда они были за границей, и все! Ну Савва-то Аркадьевич, ясное дело, мировой судья, уважаемый человек, ему срам ни к чему, вот он возьми и скажи, что она умерла там. Кто бы проверил, в самом деле! И теперь она вернулась!
– Зачем? – уже в изнеможении осведомился племянник.
– Как зачем? – удивилась Настасья Сильвестровна. – Наследство получить, конечно. А зачем же еще? У нее с тем кавалером и детишки имеются, кажется. Деньги не помешают!
Степан Александрович кашлянул.
– Так ведь Нарышкин все уже завещал своей родственнице, баронессе Корф, – буркнул он. – Разве не так?
– Так-то оно так, – с сомнением ответила Настасья Сильвестровна, – только ведь по закону он не был с ней разведен, с Любовью-то Осиповной. И я так думаю, она за свое поборется. – Женщина вздохнула. – Хотя родственница судьи, баронесса, та еще особа, должна я тебе сказать. Ты слышал, что говорила Марья Никитишна?
– Нет! – огрызнулся Севастьянов, которому городские сплетни были в высшей степени скучны и неприятны.
– Савва Аркадьич покойный, – доложила Настасья Сильвестровна, садясь в кресло и одергивая оборку на платье, – выдал крестному сыну вексель на значительную сумму. Тысяч двадцать, должна тебе сказать. – Настасья Сильвестровна сделала большие глаза. – И вот вчера явился Пенковский к баронессе. Так, мол, и так, есть бумага, пожалте денежки. А она возьми да кинь вексель в огонь.
– В самом деле? – в легком ошеломлении спросил Степан Александрович. – А вексель что, подложный был?
– Ну почему подложный? – обиделась было Настасья Сильвестровна. Но тотчас же заинтересовалась. – А ты что, думаешь, он ненастоящий?
– Я не верю, что судья мог дать Пенковскому бумагу на такую сумму, – коротко ответил Степан Александрович. – Сто рублей – может быть, и то если бы Сергей Сергеевич умирал от голода и начал просить подаяние на паперти.
– Степан Александрович, какие страшные вещи ты говоришь! – переполошилась тетушка. – Но так или иначе, заезжей даме пальца в рот не клади. Марья Никитишна говорит, она как увидела Саввину жену, так у нее в лице ни жилочки не дрогнуло. Ах, говорит, так вы его жена? Очень приятно, но завещание в мою пользу, имение пока принадлежит мне, так что потрудитесь убираться подобру-поздорову.
– А Марья Никитишна что, присутствовала при том разговоре? – раздраженно спросил Севастьянов. – Откуда она знает, что именно госпожа баронесса сказала и как себя вела?
– Конечно, не присутствовала, – в легком изумлении отозвалась Настасья Сильвестровна. – Но ей рассказали!
И она пустилась в длинное и довольно сбивчивое описание дружбы, которая связывает Дмитрия из Синей долины с дворником Марьи Никитишны, почему, собственно, Марья Никитишна и оказывается в курсе всего, что там творится.
– Я одного не понимаю, тетушка, – спокойно проговорил Степан Александрович, когда она умолкла. – При чем тут мы? Какое нам дело до Любови Осиповны, или до Синей долины, или…
Настасья Сильвестровна остолбенела.
– Как это какое дело? Степан Александрович, ты меня удивляешь, честное слово! Я двадцать лет была знакома с покойным Саввой Аркадьичем. И его жену, между прочим, тоже хорошо помню. И Синяя долина – великолепное имение, каких осталось в России мало. Разумеется, его судьба мне небезразлична. Тем более что петербургская баронесса… совершенно не понятно, что она собой представляет! Вот скажи: какое впечатление она на тебя вчера произвела?
Степан Александрович скривился, как от зубной боли. Вчера два часа кряду он пытался отнекиваться, приводил самые разные доводы, но все оказалось напрасно – почтенная тетушка все-таки вынудила его нанести визит новой хозяйке Синей долины. Счастье еще, что Севастьянов оказался там не один, и оттого его появление не произвело впечатления неуместной навязчивости, да и так он просто не знал, куда ему деться от смущения. И как будто того было мало – по возвращении домой тетушка подвергла его перекрестному допросу: как петербургская дама держала себя, что говорила, что делала и какие у нее вообще виды на знаменитое имение.
– Любовь Осиповна утверждает, что эта особа – настоящая авантюристка, – с торжеством объявила Настасья Сильвестровна. – Одно то, как она обошлась с бедным Сергеем Сергеевичем…
Степан Александрович закашлялся, посадил Мышку себе на колени и стал гладить ее, с преувеличенным вниманием глядя в окно. Больше всего в то мгновение он хотел, чтобы тетка исчезла куда-нибудь и, по возможности, более никогда не возвращалась.
– Она даже не позволила Любови Осиповне переночевать в собственном доме! – продолжала Настасья Сильвестровна увлеченно. – Бедной женщине пришлось ночью возвращаться в Д. и искать ночлега!
Севастьянов заинтересованно взглянул на тетушку. По правде говоря, чем больше он узнавал о баронессе Корф, тем больше она ему нравилась. Сам он никогда бы не осмелился выставить кого-то, тем более женщину, за дверь, даже если бы мысль о пребывании с ней под одной крышей была совершенно невыносима.
– И где же вдова судьи теперь? – спросил он.
– В «Бель Вю», конечно, – с готовностью отозвалась тетушка. – Кричит, что устроит шум на всю Россию, но все равно отсудит свое имущество. Как ты думаешь, она может?
– Ну, – задумчиво пробормотал Степан Александрович, почесывая правой рукой левую бакенбарду, – насколько я ее помню, с нее станется.
Настасья Сильвестровна с укором поглядела на него.
– О! Мужчины! Так я и знала, что она тебе не по душе, потому что ушла от судьи. Но подумай сам: он совсем старик, а она – молодая женщина!
– Что ж она тогда выходила замуж за старика? – с раздражением, какого сам от себя не ожидал, спросил Степан Александрович. – Он ведь не за один день после свадьбы постарел!
Тетушка всплеснула руками, показывая, что племянник решительно, совершенно не хочет ничего понимать. Но тут вошел лакей Андрюшка и доложил, что Вера Дмитриевна пришла.
– Ах! Прекрасно! Прекрасно! – оживилась тетушка. – Зови!
Она уже предвкушала, как они со Степаном и Верой Дмитриевной будут перемывать косточки баронессе Корф и так кстати воскресшей Любови Осиповне, но у Севастьянова, по-видимому, были свои планы. Он ссадил кошку на пол, поднялся и буркнул, что ему пора нести объявления на почту.
– Степан Александрович! – горестно воскликнула тетушка. – Ну что ж это такое? Ведь невежливо же, невоспитанно, просто моветон какой-то!
Но племянник уже скрылся за дверью. Кошка покрутилась в солнечном луче и улеглась на пол, щурясь на старую женщину в кружевном чепце.
– А ты вообще молчи! – сердито сказала ей Настасья Сильвестровна.
Вошла Вера Дмитриевна, хорошенькая темноволосая девушка, которая жила по соседству с домом Севастьянова. У нее были блестящие ореховые глаза, маленькие розоватые ушки и очаровательная улыбка. Настасья Сильвестровна ничего так не желала, как увидеть дорогую Верочку женой Степана, но тут имелись две сложности: во-первых, племянник до сих пор, несмотря на бегство неверной супруги, числился женатым, и, во-вторых, он не питал к Вере совершенно никаких чувств, кроме дружеских. Повздыхав, Настасья Сильвестровна решила, что мужчины сами не видят своего счастья, и раз так, она сама обязана сделать все, чтобы открыть Степану глаза. Для начала она на всякий случай свела дружбу с секретарем консистории[15] и стала изучать российские законы, в которых говорилось о разводе.
Ознакомительная версия.
