Ознакомительная версия.
С Михаилом Степановичем они занимались теперь только по выходным. Впрочем, это были и не занятия, а долгие прогулки, во время которых Гройс что-то рассказывал, объяснял, а Ирка слушала и запоминала.
Она не замечала, что старик постоянно исподтишка наблюдает за ней. К концу первого месяца он признался сам себе, что девочка удивляет его. Он взял Ирку к себе в минуту душевной слабости, без особой надежды на то, что из этой затеи выйдет что-нибудь путное. Просто пожалел ее, честно говоря. Такая она была несчастная, такая затравленная, когда стояла у подъезда и что-то объясняла ему про свою семью, боясь, что ее прогонят… И вместе с тем так безрассудно храбро бросилась ему на помощь в парке, что Михаил Степанович, хоть и сердился на девчонку за это, все-таки не мог не отдать должное ее смелости.
Она казалась ему совсем маленькой для ее шестнадцати лет. Ровесницы – юные красотки, расцветающие женщины, а эта – хилый заморыш. И характер у нее был совсем девчоночий, полудетский. С боязливой привязчивостью недолюбленного ребенка Ирка ходила за ним по пятам, очень старалась угодить и торопилась по-собачьи исполнить любое указание.
И в то же время старик видел, что внутри нее есть стерженек – тот самый, который позволил ей ударить отчима, а затем дать отпор парням в парке. Фактически предоставленная себе самой с десяти лет, Ирка много, запойно читала и старалась хорошо учиться, хотя матери это было безразлично. Она продолжала читать, и поселившись у Гройса – библиотека у него скопилась весьма неплохая.
За несколько месяцев спокойной жизни у старика Ирка похорошела, распрямилась, как цветок, прибитый к земле градом. Они частенько выбирались в кино: девочка обожала фильмы, тащила Гройса на любую гадость, которая шла в соседнем кинотеатре, и он подчинялся, чувствуя в этом особое удовольствие – находиться рядом с восторженной натурой, бьющей через край. «Ни дать ни взять щенок с хозяином», – усмехался Михаил Степанович, не замечая, что ждет этих походов почти с таким же нетерпением, как и сама Ирка.
Однажды он приехал вместе с ней на «урок» к Зое Семеновне, и девочка радостно показала, чему научилась. Она дурачилась, играла и лишь много позже поняла, что это был первый экзамен, проверка на способность усвоения материала. Старик, кажется, был доволен и, пока Ирка смывала грим, увел Зою на кухню.
Девочка управилась быстро и пошла искать взрослых. Когда она подходила к комнате, из-за приоткрытой двери послышался голос Зои Семеновны:
– Миша, все понимаю, умненькая девочка, богатый материал… Только скажи честно – тебе-то это зачем?
«Богатый материал» встал как вкопанный и затаил дыхание, прислушиваясь. В комнате помолчали, потом послышался звук отодвигаемого стула, и голос старика донесся от окна.
– Старый я уже, Зоя… Не в том смысле, что лет мне много. Хотя много, что уж тут возрастом кокетничать…
– Да и перед кем? – хмыкнула женщина.
– Вот именно. Так что не в годах дело. А в том, что не вписываюсь я в нынешний формат, как принято говорить. Но жить-то на что-то надо, верно? Ты сама говоришь, девочка способная. Сегодня я ей помогу, завтра она мне.
– Уже решил, какой процент возьмешь? – с непонятным Ирке ехидством спросила Зоя. – А если оставят тебя без процента? Молодые – они ведь как щучки!
– Значит, не судьба. Не каркай, там видно будет.
Девочка бесшумно отступила и скрылась в дальней комнате, обдумывая услышанное.
– Ир! Иринка, подожди!
Был конец мая, и девочка бежала из школы к остановке – Зоя Семеновна обещала показать ей что-то новенькое. Ирка торопилась и даже не услышала, что сзади ее громко зовут.
К тому же по имени одноклассники обращались к ней редко, все больше звали Лебедой – от фамилии «Лебедева». Поэтому девочка обернулась только тогда, когда ее уже почти догнали. Перед ней стоял запыхавшийся Костя Лапин и белозубо улыбался:
– Зову тебя, зову! Думал, ты в наушниках.
– Нет… – чуть удивленно ответила Ира. Костя никогда прежде не заговаривал с ней первым, и совсем удивительным было то, что он бежал за ней. – У меня нет наушников. Я не слушаю музыку.
– А зря! Слушай, мы сейчас идем классом в парк, типа отметить конец этой каторги… – Костя махнул рукой в сторону школы. – Хочешь с нами? Ваши тоже идут – Гаврилова, Сенежкина и еще кто-то.
Ирка смотрела на Лапина, раздираемая противоречивыми эмоциями. Она очень хотела, чтобы однажды все случилось именно так – он догнал бы ее и куда-нибудь пригласил. Но Зоя Семеновна, и ее «новенькое», и дед, который обязательно взглянет разочарованно, хоть ничего и не скажет…
– Извини, Костя. – Она с сожалением покачала головой. – У меня сегодня дела. В другой раз, хорошо?
– Ир, другого раза может и не быть, – проронил Лапин. Парень не ожидал отказа и не хотел быть предметом шуток приятелей, видевших, как он рванул за Лебедой.
Ирка бросила на него взгляд, в котором что-то промелькнуло: не сочувствие, не сожаление, но что именно – Костя не понял. Пожала плечами:
– Значит, не судьба.
– Сегодня с тобой позанимаюсь не я, – с порога удивила ее Зоя Семеновна. – Проходи, Веруня ждет.
Веруня сидела на диване – не женщина, а глыба, с мощной шеей и выпирающим вперед животом, – и звучно хохотала, слушая радио. Ирке показалось, что от ее смеха даже потолок сотрясается, ходит волнами, как выбиваемое одеяло. Огромная, избыточная, громкоголосая женщина, на фоне которой и Зоя Семеновна, и сама Ирка казались крошечными.
– А-а, это ты наша девочка! – воскликнула Веруня, выключая радио. – Ну здравствуй, здравствуй. Иди сюда, моя радость! Иди сюда, моя крошка!
Толстуха повелительно похлопала рядом с собой по дивану.
У Ирки возникло ощущение, что она – собачка, которую подзывает любвеобильная хозяйка. Оно только усилилось, когда Веруня заставила ее открыть рот и несколько раз высунуть язык. Ирка скосила глаза на Зою Семеновну, наблюдающую за этим действом издалека, и постаралась, чтобы в них читался вопрос.
Но на него ответила не хозяйка, а гостья.
– Связочки-связочки… – пробормотала она. – Горлышко нужно тренировать.
И вдруг запела – высоким, необычайно сильным голосом:
– А-а-а-а-а-ве Мари-и-и-ия…
Ирка даже вздрогнула.
– Вот этим мы с тобой и займемся, – оборвав пение, сказала Веруня.
– В церкви будем голосить?! – изумилась Ирка.
Обе женщины засмеялись.
– В церкви – точно нет, – пообещала Веруня. – Но голосить – обязательно, обязательно! А также гнусавить, скрипеть, пришептывать, ворковать и прочее, прочее, прочее.
И начались новые упражнения. Ирку заставляли представлять себя огромным мячом, из которого понемногу выходит воздух, заставляли зевать, не открывая рта, чтобы запомнить ощущение «купола» – поднимающегося нёба, учили петь «из живота», форсировать звук, говорить фальцетом и басом.
– Рот открыт, челюсть свободна! – командовала Веруня. – Не забудь про опору. Двигай только языком! Ии-и-и-и… Поехали!
Ирку заставляли артикулировать так, что к концу занятия у нее болели щеки и заплетался язык. Заплетался в буквальном смысле, и по вечерам она не могла толком пересказать деду, что они делали с «учительницей». Попугай слушал ее очень внимательно, и девочке казалось, что она читает злорадство в его круглых глазах, словно он хотел сказать: «Ну-ка, попробуй говорить по-человечески, как я!»
– У тебя сегодня нечистоплотный голос, – отчитывала Веруня Ирку на следующее утро. – Надо снимать зажимы. Садись в кресло, я покажу тебе…
Девочка училась расслабляться. К упражнениям на расслабление вскоре прибавились занятия осанкой: Веруня настаивала на том, что только правильное положение тела дает хороший, чистый голос.
– Дыхание идет из диафрагмы, короткий вдох – длинный выдох! – Она сопровождала свою речь плавными взмахами полных рук. – Ты не должна давиться звуком!
Когда с осанкой было покончено, перешли к подражаниям. Наклоняли голову, сгибались пополам, чтобы звук становился ниже, визжали, слушали старческие голоса и детские, подражали интонациям – это у девочки получалось лучше всего. Веруня нещадно гоняла ученицу, и под конец Ирка едва не сорвала голос.
Три дня она ходила охрипшая и пила гоголь-моголь. Потом еще сутки молчала. Потом несмело заговорила – сперва шепотом, затем громче, еще громче…
– Принимай товар! – на всю квартиру рассмеялась Веруня, сдавая Ирку Зое Семеновне. – Певицей ей не быть, актрисой она тоже не станет, но кое-что мы из нее выжали! Так? – бодро обратилась она к Ирке.
Девочка лишь согласно кивнула, подумав, что словечко «выжали» очень верно отражает то, что сделала с ней за два месяца голосистая Веруня.
Пора было переходить к следующему этапу.
– То, что ты можешь приклеить усы Чарли Чаплина, само по себе ничего тебе не даст, – сказал ей Михаил Степанович. – Ты должна быть естественна в своем образе, кого бы ни изображала. Это сложно, но в нашей с тобой… м-м-м-м… работе без этого никуда.
Ознакомительная версия.
