- Значит, никаких следов, что это может быть за фотография и откуда она? - спросил Юрка, когда все уже сидели за столом.
- Никаких! - покачала головой Даша. - Не знаю, что и думать.
- А что вообще ты знаешь об отце? - спросил Юрка. - Ты можешь нам рассказать?
- Ну... - Даша взяла паузу, собираясь с мыслями. - Я знаю, что он попал в Берлин совсем молодым, вместе с родителями. Выехали они довольно поздно, в двадцать шестом или двадцать седьмом году - в один из последних годов, когда выезд за границу был довольно свободным. То есть, если папе сейчас шестьдесят четыре, то ему было семнадцать или восемнадцать лет. Отец говорит, это совпало с назначением дедушки в какую-то советско-германскую комиссию по техническому сотрудничеству, поэтому его родители уехали, не теряя советских паспортов. В Берлине отец закончил медицинскую академию, стал работать врачом. В конце тридцатых, когда стало ясно, что Гитлер готовится к войне со всей Европой, дедушка с бабушкой выехали во Францию, а оттуда чуть ли не в Аргентину, и их след надолго затерялся. Отец остался работать в Германии, и к началу войны ему было... да, тридцать два года. Его должны были арестовать как подданного враждебной державы, но он сумел забрать себе документы своего немецкого приятеля, погибшего под бомбежками, уехал в Дрезден, где его никто не знал, и стал работать в госпитале как Иоганн Штульман. В армию его не призывали, потому что он был очень хороший врач, и такие врачи требовались в тылу. Он всегда любил охотиться, с ранних лет - и всегда в выходные дни уезжал на охоту, бродил по лесам. В последние дни войны у него на излечении находился какой-то крупный чин, то ли из СС, то ли из гестапо, и этот крупный чин проболтался в бреду, в лихорадке, что к приходу советских войск подготовлено полное уничтожение Дрезденской галереи. Отец сумел перейти линию фронта и связаться с нашим командованием - собственно, отец оказался одним из тех людей, благодаря которым гибель галереи была предотвращена. За это он и был удостоен благодарности, а в Москве, когда он вернулся, ему выделили два трофейных "опеля",один - на запчасти. Потом у него были неприятности, как у всех при Сталине, но его не посадили. Наоборот, его опять отправили за границу, врачом при посольстве. Там он сумел вновь разыскать своих родителей, и устроил так - это было уже после смерти Сталина - что получил назначение в Аргентину. Там он встретился с дедушкой и бабушкой, жил бок о бок с ними больше двух лет, и вернулся в Москву вскоре после их смерти, в начале пятьдесят восьмого года. Почти сразу он познакомился с мамой, женился на ней и родилась я. Мама умерла, когда мне было шесть лет. А отец до выхода на пенсию работал во всяких закрытых "ведомственных" больницах. Вот и все. Интересная жизнь, правда? И папа обещал мне рассказать про неё намного подробнее, когда я подрасту.
Друзья переглядывались. Им, свежим глазом, виделось в этой истории множество натяжек и прорех, но они не стали заострять на них внимание и цепляться к Даше с каверзными вопросами. В конце концов, девочка рассказала то и ровно столько, сколько узнала от отца. Юрка спросил только:
- А к себе на работу он тебя никогда не водил?
- Нет, - ответила девочка. - Он говорил, что эта больница обслуживает очень высоких лиц, чуть не из ЦК, и что там особая, очень строгая, пропускная система, поэтому ему надо хлопотать несколько дней, даже чтобы меня провести. Если бы я серьезно заболела, он бы, наверно, меня устроил туда, но я не болела за всю жизнь ничем, кроме простуды... Погоди! - она нахмурилась. - Ты хочешь сказать, что он вполне мог работать... не в больнице?
Юрка пожал плечами.
- Я всего лишь пытаюсь представить картину в целом. Если бы ты там бывала и больше знала его сослуживцев, то можно было бы попробовать позвонить кому-нибудь из них. Вдруг его вызвали на срочную консультацию?
- Тоже может быть, - согласилась Даша. - Но его консультации не длятся больше трех часов, поэтому он скоро должен быть дома. Если его не будет ещё через час - то он не на консультацию поехал, а куда-то еще... Да, и какая же консультация, с ружьем - с таким, тем более, как Старбус?.. В этот Старбус все и упирается. И ещё - в сожженную фотографию. Ребята, я очень боюсь, что с папой стряслась беда!
И тут раздался резкий звонок в дверь.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ДРУЗЬЯ ВЫЗЫВАЮТ ПРИНЦА
- Кто это может быть? - удивилась Даша. И оглянулась на друзей. Может, не открывать?
- Не бойся, мы с тобой, - солидно ответил Димка.
- Хорошо, посмотрим... - Даша пошла открывать дверь, а ребята держались чуть сзади.
Открыв дверь, она увидела на пороге пожилого человека самого интеллигентного вида, в очках и с мятой старомодной шляпой в руке.
- Ребята!.. - прямо в уши Юрке и Леньке прошипел Димка. - Вылитый профессор Плейшнер!
Друзья могли только согласиться с ним.
- Здравствуйте, девочка, - "профессор Плейшнер" выговаривал слова излишне четко, как иностранец или человек, очень долго живший за границей, и это "здравствуйте" вместо "здравствуй" тоже отдавало какой-то неестественностью. - Я ищу Николая Петровича Крамаренко.
- Это мой папа, - сказала девочка. - Но его сейчас нет. Ему что-нибудь передать?
- Нет?.. Странно. Мы с ним договаривались.
- Когда вы договаривались? - тут же спросила Даша.
- Вчера. И он сказал, что будет меня ждать в этом часу. Очень странно...
- Да вы заходите, заходите! - забыв о приличиях, Даша схватила незнакомца за рукав и втащила его в квартиру. - Раз вы договаривались, он наверняка подойдет! Фу, слава Богу! Он так неожиданно исчез, что, я думала, с ним что-то случилось! Но теперь-то он появится... Вы, наверно, по поводу ружья? - продолжала она тараторить. - Проходите на кухню. Мы чай с печеньем пьем, и вы выпьете чашечку. Вот, садитесь, как раз ещё одно место есть!
"Профессор Плейшнер" уже взялся за спинку стула, чтобы его подвинуть, как его взгляд упал на осколки, сверкавшие на совке. На пару секунд он словно окаменел, потом проговорил:
- О, что-то разбилось? Что-то очень красивое, да? Какая жалость! Что это было?
- Венецианская вазочка, представляете? Кот смахнул - и вдребезги! Даша горестно развела руками.
- Кот, вот как? - "профессор Плейшнер" огляделся, будто ища кота.
- Его здесь нет, - сообщила Даша. - Он удрал через это окно - на чердак.
- Через это окно - и на чердак? Да-да, конечно, - "профессор Плейшнер" закивал самому себе. - Именно так и должно было быть, именно так... Знаете, - он отодвинул стул на прежнее место, - я, пожалуй, не буду пить чай. Я пойду, и потом созвонюсь с вашим папой.
- Но он, наверно, расстроится... - пробормотала Даша.
- О, нет, он не расстроится, он будет знать, что мы все равно обязательно увидимся, - сказал незнакомец. - Всего ему самого доброго.
И он поспешно направился к выходу.
- Что за чудак... - растерянно начала Даша, заперев за незнакомцем дверь и возвращаясь на кухню. Но её перебил Димка:
- Поняли, ребята? Теперь я в этом уверен!
- В чем ты уверен? - Даша совсем растерялась.
Димка изложил ей свою версию, что вазочка стояла на подоконнике и должна была служить сигналом: "Опасность! Не входить!"
- Поняли? Это было предупреждение как раз для этого "профессора Плейшнера"! Он увидел, что вазочки нет, спокойно зашел - и, войдя на кухню, обнаружил, что вазочка-то была на подоконнике, и что соваться в квартиру ему ни в коем случае было нельзя! Вот он и смылся! - Димка метнулся к окну. - Он уже должен спуститься, пересечь двор и выйти на улицу... Ага, есть! Смотрите, ребята, смотрите!
Все кинулись к окну и посмотрели туда, куда дрожащим от возбуждения пальцем указывал Димка.
"Профессор Плейшнер" уходил по улице, периодически оглядываясь - как человек, который боится слежки. И - представилось ребятам - слежка была! Конечно, два человека в неприметных одеждах и с неприметными лицами, неторопливо шедшие в ту же сторону, что и "профессор" метрах в тридцати позади него, могли и не иметь к "профессору" никакого отношения, но ребята были убеждены: это - "хвост", самый настоящий "хвост"!
Профессор и "хвост" свернули в дальний переулок, исчезли из виду. Все четверо подростков поглядели друг на друга, потрясенные.
- Происходит что-то очень нехорошее! - заявила Даша. - И этот иностранец... Если он приехал из-за границы, то, выходит, это наши за ним следят?! Но мой папа никак не может быть против наших, вы мне верите? Мой папа не может сделать ничего дурного и подлого! Если вы в этом сомневаетесь, то лучше сразу уходите!
- Мы в этом нисколько не сомневаемся! - быстро ответил Ленька. - У меня другой вопрос, чисто практический. Вот, положим, кот Васька не разбил бы вазочку. Но ведь ты, придя домой, все равно бы так или иначе убрала её с подоконника, верно? И "профессор Плейшнер" в любом бы случае её не увидел! Разве не мог твой отец придумать что-нибудь получше?
Даша размышляла, закусив губу.
- Не знаю, убрала бы я её или нет, - сказала она наконец. - Могла и не тронуть, зная, что отец ничего не делает без цели. Он меня к этому приучил. И потом, я ведь чисто случайно вернулась домой. Я собиралась в Парк Культуры, на аттракционах покататься, и вернулась от самого метро, обнаружив, что деньги забыла. Так бы, я просто схватила деньги - они в прихожей остались - и убежала. Но тут с вами разговорилась, и мне показалось интересней познакомить вас с папой, чем ехать на аттракционы. Так бы, не начни я искать его по комнатам - я могла бы даже не заметить, что его нет, он ведь сказал мне, что все утро будет дома, и тишина могла означать, что он читает. И, кстати... - она зажмурилась, вспоминая. - Когда я первый раз бегала по квартире, перед тем, как спуститься и вас позвать, я заметила краем глаза, что вазочка... Да, она стояла не на столе, а на подоконнике, но я в тот момент не придала этому значения, меня больше взволновал исчезнувший Старбус! А потом у меня как-то отложилось, что Васька снес её со стола! И Васька, кстати, сидел очень тихо и мирно, лизал сметану и не думал пугаться. Он вообще очень спокойный кот, и ходит очень аккуратно и грациозно, на столе может быть полно посуды, и он пройдет так, что ни одной чашечки не заденет, ни одной склянки. Он бы точно обогнул эту вазочку, если бы не был так напуган.
