Мы с женой задумали подвести его к сути дела исподволь, потихоньку, поэтому сначала сильно скромничали и тушевались, боясь спугнуть его. Наконец, заговорили одновременно и с горячностью, перебивая друг друга. Смешались, замолчали. Потом я решил продолжить, думая, что жена уже не заговорит, но — вот как бывает без репетиции — мой голос опять был перекрыт ее голосом!
Как бы то ни было, а уговаривать Элиаса П. Хатчисона долго не пришлось. Он стал нашим спутником, и выгоды этого события для нас обнаружились весьма скоро. Если, будучи предоставленными самим себе, мы частенько ссорились, то с появлением сдерживающего момента в лице американца мы, наоборот, стали использовать малейшую возможность, чтобы украдкой полюбезничать. Амелия говорила тогда, что впредь она будет советовать всем знакомым молодоженам брать с собой в свадебное путешествие третьего.
Итак, мы вместе отправились в Нюрнберг, по достоинству оценивая путевые заметки нашего нового друга и изумляясь его вкусу к приключениям, благодаря которому он казался нам порой выходцем из авантюрных романов. Кроме того, нас забавлял его североамериканский вариант английского языка. Иногда нам приходилось по душе то или иное нововведение, но в другой раз мы просто поражались тому, с какой легкостью он уродовал дивный язык Шекспира.
В своем плане осмотра достопримечательностей Нюрнберга мы оставили напоследок самый любопытный объект — старый город, окруженный крепостными сооружениями. В день, назначенный для знакомства с ним, мы встретились на восточной стороне внешней стены и оттуда начали свой путь.
Старая крепость находилась на скале и возвышалась над городом, защищенная с севера глубокими искусственными рвами. Нюрнбергу посчастливилось — как, кстати, мало какому еще европейскому городу — ни разу не стать добычей вражеских орд. Его никогда никому не отдавали на разграбление и никогда не предавали огню. Поэтому он имел такой чистый первозданный вид. Фортификационные сооружения на протяжении столетий почти не использовались, рвы со временем заросли чайными и фруктовыми садами, причем некоторые деревья достигли уже весьма внушительной высоты.
Жарясь под немилосердным июльским солнцем, мы прохаживались вдоль крепостной стены и часто останавливались, чтобы полюбоваться на восхитительный ландшафт, который с такой высоты весь открывался нашим взорам. Особенно поэтично смотрелась зеленая равнина с голубыми пятнами холмов, на которой тут и там были живописно разбросаны деревеньки со вспаханными полями и выгонами окрест. Совсем как на пейзажах Клода Лорэна.
Удивительно привлекательным выглядел с крепостной стены и сам город с его причудливыми старинными фронтонами, красными крышами шириной в акр, с расположенными по ярусам мансардными окнами. Справа от нас виднелись башни старого города, в ближе всего возвышалась мрачная Башня пыток, которая считалась самым волнующим среди памятников города. Из века в век переходили рассказы о знаменитой нюрнбергской Железной Деве, как примере наиболее утонченной жестокости, на которую только способен человек. Мы с самого первого дня здесь наводили справки об этом ужасе, и вот — дом Девы перед нами.
На одном из наших коротеньких привалов мы перегнулись через перила и заглянули в глубину рва. Перед нами раскрылась пропасть в пятьдесят-шестьдесят футов, на дне которой залитый солнцем цвел сад. Жара была, как в духовке, воздух плавился и от этого сад словно плыл перед нами. По ту сторону рва в небо поднималась мрачная высоченная стена из серого камня. Справа и слева на поворотах она упиралась в бастионы. Там же, соперничая в высоте с вековыми деревьями, послышались и старинные дома, которых безжалостное обычно время только еще более облагородило.
Нас разморило, и мы уже не хотели никуда уходить с этого места. Мы неподвижно застыли, перегнувшись вниз через земляную стену, на краю рва. Нам доставляло удовольствие смотреть на умилительную картинку — внизу, нежась на солнце, лежала огромная черная кошка, а вокруг нее, играясь, прыгал крохотный и очень симпатичный котенок. Мать вертела в воздухе хвостом, а котенок пытался поймать его лапками; когда ему это удавалось, она отталкивала его, и все начиналось сначала. С высоты наших пятидесяти футов это смотрелось на редкость забавно. Чтобы разнообразить игру котенка Элиас П. Хатчисон взял в руку небольшой камень.
— Смотрите! — сказал он весело. — Я кину камешек, и они будут думать: уж не с луны ли он свалился? Вот увидите: будет потеха!
— Осторожней! — предупредила его моя жена. — Вы можете угодить прямо в малышку!
— Только не я, мэм, — уверенно ответил Элиас П. — В меткости мне позавидовал бы сам Робин Гуд. Клянусь, малыш даже не заметит. Хотите пари? Нет? Ладно, смотрите. — Несколько секунд он прицеливался, взвешивая камень на руке, и потом, сильно размахнувшись, послал его вниз. Кошка с котенком в тот момент были у самого подножья стены рва, и поэтому мы не могли видеть точку приземления камня, так как для этого пришлось бы слишком рискованно перегибаться вниз. Мы не видели места падения камня, но по хлюпающему звуку, долетавшему до нас, с ужасом поняли, что снаряд попал прямо котенку в голову!.. Под ударом череп малыша раскололся, как орех, и из его глубин на свет брызнули его маленькие мозги… Черная кошка прыжком выскочила на место, откуда можно было посмотреть наверх, и сверкнула на Элиаса П. Хатчисона огнем своих зеленых глаз. Затем она бросилась к котенку, который лежал на земле неподвижно, если не считать подрагивания его маленьких лапок. Из огромной раны струей растекалась кровь. С пронзительным вскриком — так кричат люди — кошка стала вылизывать рану. Нам было слышно, как ужасно она стонет. Поняв, наконец, что котенок умер, она, вся измазанная мозгами и кровью, опять подняла на нас свои наполненные болью и ненавистью глаза. Я никогда не забуду этих глаз и этих взглядов — столько в них было чувства!.. Неподвижно глядя на нас, она то и дело оскаливала белые зубы, на которых была кровь убитого котенка. До нас долетел неприятный звук — она царапала землю длинными когтями. Вдруг она совершила отчаянный прыжок вверх по стене рва — видимо, с целью достать до нас, — но высота была большая и, на миг зависнув в воздухе, кошка упала вниз. К ее ужасному облику добавилось еще и то, что она упала прямо на котенка и измазалась еще больше.
Амелия едва не падала в обморок, и я был вынужден подхватить ее за плечи и отвести от стены. Поблизости, под сенью раскидистого платана, была поставлена скамейка, и я усадил жену на нее, чтобы она пришла в себя. Затем я вернулся к Хатчисону, который стоял, не двигаясь, на краю рва и не мог оторвать глаз от завораживающего вида разъяренной кошки. Когда я подошел, он, не глядя в мою сторону, заговорил:
— Вряд ли я когда-либо еще видел столь свирепое существо. Может быть, только… — Он поморщился и продолжил, нисколько не заботясь и не уважая чистоту истинного английского языка: — У апачей была скво, а у меня был приятель. Индейцы звали его — Заноза. Он был полукровка, хоть внешне выглядел совсем как белый. Однажды во время набега он выкрал у этой скво ее ребенка. Ее саму пытали на огне, а ублюдка он… Он убил его. На ее глазах. Она тогда еще как-то странно на него посмотрела. Нет, она не выла от горя! Она только посмотрела на него… Всего один взгляд!.. Ведьма три года охотилась за Занозой, а когда воины сграбастали его и передали ей… Знаете, никто так ловко не пытает, как апачи… Человек умирает долго… Я видел ее лицо, когда убивали ее сына — вот точно такое же, как и у этой кошки. А потом я видел, как она улыбалась. Я поспел в их лагерь как раз в тот момент, когда Заноза испускал дух. Она стояла рядом и улыбалась!
Я его не оправдываю. То, что он сделал с ее ребенком… После этого я ни разу не сел с ним за один стол. Но в когтях той скво он искупил свою вину на тысячу процентов! Я взял на память кусочек его кожи… Там их много валялось. Вот он! — С последними словами он запустил руку внутрь своего жилета и извлек оттуда небольшой бумажник из темной высушенной кожи.
Пока он говорил, кошка все не оставляла своих попыток добраться до нас. Но стена для нее была слишком высока, и она каждый раз, на миг повиснув в воздухе, падала вниз. Поначалу она прыгала с места, но потом стала разбегаться несколько футов по ровной поверхности и пытаться вскарабкаться по стене. Ей было, наверно, больно падать, но она после каждой неудачи с удвоенной силой повторяла прыжок. Скоро на нее уже невыносимо было смотреть — так ужасен был ее вид.
Хатчисон был в общем-то добрым человеком. Мы с женой несколько раз имели случай убедиться в этом. Он всегда помогал людям и животным. Ему тоже тяжело было переживать случившееся. Он сочувствовал кошке, если так можно говорить об убийце ее котенка.
— Эй! — крикнул он. — Ты обезумела, бедняжка! Пойми — это произошло случайно! Твоего малыша все равно уже не вернуть, сколько бы ты ни бесилась! Я не хотел, как ты не понимаешь! Я и за тысячу не сделал бы этого нарочно! — Он повернул свое лицо ко мне и обронил: — Этот случай лишний раз доказывает, до каких глупостей можно дойти, когда человек решает поиграть. Будь я проклят, что взял тот камень! Послушайте, полковник, — сказал он, глядя на меня. Он постоянно наделял меня какими-то высокими титулами, каких я не имел. Наверно, у них в Америке все так делают. — Я надеюсь, ваша жена не обиделась на меня за это? Я не хотел, ведь вы понимаете.
