- Валерия, открой, это я.
Я откинула металлическую скобу и распахнула дверь. Денис стоял, облокотившись о косяк. Боже, как он выглядел! Светлые джинсы были выпачканы на бедрах и коленках, будто его волоком тащили по сырой земле. Некогда белоснежная майка с маленькой эмблемой "Diodora" давно потеряла свою свежесть. А запах! От Дениса разило как от ломового грузчика после рабочего дня.
Он вошел, слегка пошатнувшись, и рухнул в белое пластиковое кресло, стоявшее у входа в кухню. Открыв холодильник, я налила стакан апельсинового сока и протянула ему. Денис жадно выпил.
Его кроссовки тоже имели вид еще тот. Я наклонилась и, задержав дыхание, расшнуровала и стянула их вместе с носками. Потом расстегнула пуговицы на джинсах и сняла с Дениса майку. Он сидел в кресле и как будто не замечал моих манипуляций.
- Пошли в ванную, - сказала я.
Пришлось тянуть Дениса за руку. Он покорно встал и, не говоря ни слова, поплелся за мной. Я не решилась оставить Дениса одного и, усадив его в ванне, принялась энергично намыливать ему спину. При этом совершенно бессознательно я приговаривала совершенно так же, как если бы купала годовалую Дашку:
- Вот какие мы хорошие. Сейчас помоем спинку, чтобы спинка была чистая-пречистая. А сейчас посмотрим, какие у нас ручки. Грязные? Нет, уже тоже чистенькие. И ножки. Все-все помоем и будем чистые и купанные.
Денис не издавал ни звука. Наконец, смыв последние хлопья мыла, я завернула его в самое большое полотенце, которое было у меня, и помогла выйти из ванны.
- Спасибо, - прошептал он.
- Есть будешь?
Он кивнул.
Я поставила на стол все, что было в холодильнике - сыр, банку творога. Достала из морозильника пару шницелей и сунула их в микроволновку. Чайник уже закипел. Я налила Денису большую чашку крепкого кофе с молоком, подвинула тарелку с бутербродами и села напротив.
Он заговорил, когда выпил примерно полчашки кофе и съел два бутерброда с сыром.
- Когда я шел к тебе, - начал он, - ты была моя последняя надежда. Как мне сейчас хорошо! Я пять дней ночевал неизвестно где, боялся позвонить. Все вещи, документы, телефон остались в номере. Мама, наверное, с ума сошла от беспокойства. Ведь они подумают, что это я сделал! - он поднял на меня глаза, полные боли.
- Успокойся, милый, не нужно так переживать. Давно бы пришел и не мучился один, - я встала и, подойдя к Денису сзади, обняла за плечи. Он затрясся от рыданий. - Ничего, это пройдет, все страшное позади, ты дома, тебя здесь любят, все будет хорошо.
- Мама, - послышался голос моей дочери из спальни, - кто это?
- Это Денис. Спи, все в порядке.
Я пошла к ней, поправила сбившуюся простыню и осторожно прикрыла дверь в детскую. Когда я вернулась, Денис был уже спокоен, и отсутствующее выражение исчезло с его лица.
- Иди ко мне, Валерия, - я наклонилась, и он, обняв меня, зарылся головой в мои волосы. - Какой родной запах, - буквально простонал он.
- Зато ты недавно источал такое амбре, что там Хусейн с его газовой атакой...
Мы грохнули со смеху.
- Тише, - шикнула я на него, - Дашку разбудим. Хочешь еще кофе?
- Да, если можно.
- Можно, можно. Матери-то звонить будешь?
- Нет пока, - протянул он нерешительно, - я не хочу ее тревожить.
- Да она от твоего отсутствия еще больше с ума сходит!
- Знаю, но звонить не буду. Будет еще хуже.
- Как хочешь, - я пожала плечами. Знаешь что, расскажи мне все по порядку.
- Ладно, только давай постелим, ужасно хочется принять горизонтальное положение. Ты еще не выкинула мою зубную щетку за ненадобностью?
Нет, ну каков нахал! За каких-то пять дней с него слез весь лоск цивилизации, а сейчас, чистый и накормленный, он ведет себя барином. Еще и любви на десерт потребует.
Да что я завелась, в самом деле? Он же ко мне пришел, значит доверяет больше всех. Завтра отправлю его к матери, и все. Только вот, что я скажу Борнштейну? Ведь я обязана его предупредить. Может, уговорить Дениса пойти к следователю?
Денис вышел из ванной, подошел ко мне и обнял. Легонько целуя меня в лоб и волосы, он прошептал:
- Лерочка, я виноват перед тобой. Простишь ли?
Я отстранилась.
- Ты хотел что-то рассказать...
- Сердишься, - он хмыкнул и лег на тахту, которую я по такому случаю раскрыла и превратила в двуспальную. - Хорошо-то как, - застонал он, вытягиваясь. - Когда я последний раз лежал на чистых простынях? Не помню. Иди ко мне.
Упав в его протянутые руки, я не удержалась от язвительного замечания:
- Последний раз, мне кажется, ты лежал на чистых простынях в отеле "Дан-Панорама".
- Ревнуешь, - констатировал Денис. - Что ж, ты права. Я действительно потерял голову. Я не оправдываю себя. Если бы не мое увлечение Татьяной, все было бы по другому. Ее бы не убили, - его голос дрогнул.
- Как это произошло?
- Трудно объяснить. Нужно начинать с самого начала. Я заранее прошу меня простить, если сделаю тебе больно, но иначе ты просто не поймешь, как все это было.
- Ничего, надеюсь, что пойму. Говори.
- Мы познакомились с Татьяной на совещании в нашей фирме. Она привезла недостающие документы из Москвы. Я переводил, а потом Малявин обратился к моему шефу Менахему с просьбой.
- Малявин - это лысый, с кривым носом? - перебила я его.
- Да, - удивился Денис, - а ты откуда знаешь?
- Видела как-то, продолжай.
- Просьба заключалась в том, чтобы я сопровождал московских гостей по достопримечательным местам Израиля. Шеф согласился, ведь желание такого богатого клиента - закон.
- И куда вы ездили?
- Татьяна - христианка, верующая, очень хотела увидеть святые места. Мы были с ней в храме Гроба Господня в Иерусалиме.
- Ты ездил только с ней? - я пыталась придавить в себе червячка ревности, но он вертелся во мне и не давал дышать.
- Нет, почему же. Я и с Малявиным, и с Кругловым ездил.
- А это кто такой?
- Круглов? - переспросил Денис. - Он-то и есть их главный программист. Головастый мужик. Но он побыл несколько дней и улетел обратно в Москву, а Малявин и еще парочка остались утрясать контракт.
- Малявин тоже верующий?
- Да никакой он не верующий, просто просил меня сопровождать его по районам, где нет туристов. То в Гедеру поехали, осматривали какое-то поселение, потом на север, возле Афулы крутились.
- Ты не спрашивал, зачем ему надо мотаться по стране?
- Он как-то сам сказал, что хочет дом купить, а в центре дорого.
- А Татьяна? Она тоже с вами ездила?
- Н-нет..
- Знаешь что, не темни, - разозлилась я, - или рассказывай по-человечески, или давай спать.
- Ну, в общем, я сам предложил ей встречаться без свидетелей. Она очень легко согласилась. После поездки в Иерусалим, это было пару месяцев назад, я проводил ее до гостиницы и... остался там.
- Дальше...
- Она очень меня влекла. В ней была такая звериная чувственность, она была вся раскрытая, раскрепощенная. Я чувствовал себя с ней хозяином, повелителем... - он замолчал.
"Да, - подумала я, - что и следовало доказать... Я старше, со мной он чувствовал себя мальчиком, сынком. Ну что теперь, измениться? Начать хлопать ресницами и восторгаться его словами? Черт побери, это же противно самой природе наших отношений! Господи, о чем я вообще думаю? Завтра, поцеловав меня на прощанье, он выйдет за дверь и, вполне вероятно, будет сам решать свои проблемы, а мне в его жизни просто не запланировано место. Я всегда говорила, что ваши отношения временные, но старалась не верить этому. И надо же, в тот момент, когда я уже вполне оправилась от этой болезни, он появился вновь. И мне снова жутко хочется видеть его рядом, прижаться к нему и чувствовать себя счастливой".
- Ну ладно, давай спать, - я нарочито зевнула. Его молчание затягивалось.
- Нет, Лерочка, я хочу досказать, - Денис повернулся и стал поглаживать мое бедро, укрытое простыней. - Мне действительно было с ней хорошо. Великолепная в сексе, неутомимая, как молодая кобылица, Татьяна отдавалась вся, целиком. Для нее не существовало понятия времени. Когда я говорил, что утром мне нужно быть на работе, она просто не слушала. Я ходил с такими синяками под глазами, что мои сотрудники в открытую хихикали. Дома я только и делал, что отсыпался. И ты знаешь, мы с ней практически не разговаривали. А то, как она реагировала на вполне реальные вещи, меня зачастую ставило в тупик.
- Какие именно? - я была заинтригована.
- Как тебе сказать? Однажды я включил новости. Показывали репортаж из религиозного квартала Иерусалима. Ортодоксы протестовали против закона о мобилизации ешиботников. Она посмотрела на экран и неожиданно произнесла: "Ну не хотят евреи в армии служить, и не надо". "Постой, - сказал я ей, разве только они евреи? А такие, как я, как все, что не ходят с бородами и в черных лапсердаках?" И ты знаешь, Лера, что она мне ответила? Что мы были евреями там, где нас можно было отличить. А здесь такую же роль выполняют ортодоксы по отношению к светскому населению. С ума сойти!
- Прямо так и сказала?
