Вирхов на всякий случай крепче сжал рукоять револьвера.
– На Никольском, кажется, у Лавры. Сегодня утром! Там эта преступная женщина и завлекла меня в свои сети! Я, как порядочный человек, помог бедняжке, она была едва жива от горя, не могла без посторонней помощи встать с могилы почившего супруга. Я сопровождал несчастную вдову...
– И сопровождали ее до самого будуара? – усмехнулся Вирхов.
– Откуда вы знаете? – изумился коммерсант.
– Оттуда, – отрезал Вирхов. – Очередная хипесница. Работает с напарником. Ограбили подчистую?
– Нет, господин следователь! Документы остались, немного денег. Взяли портмоне с деньгами, – смуглые щеки жертвы столичных преступников окрасились легким румянцем, –булавку для галстука с топазом, подарок отца. Да туфли унесли...
– Вам повезло. Могли и задушить, хотя на убийство воры и воровки, обкрадывающие мужчин, приводимых проститутками в специальную квартиру, решаются редко. А ботинки, туфли они специально снимают, чтобы обезоружить жертву, оттянуть преследование.
– Вот-вот... – подхватил коммерсант, обрадованный, что добился понимания. – И я... Очнулся, проверил карманы, заметался по квартире – да куда побежишь босиком? Ночи дожидался. Но какие в Петербурге ночи? Одно название. С отчаяния решился – выбрался, добрые люди подсказали, куда бежать, – одолел марафонскую дистанцию! Слава Богу, в роду нашем немало олимпийских чемпионов.
Расслабившийся было Вирхов вновь подобрался и пристально взглянул на собеседника:
– Вы грек?
– Да, господин следователь. Из почтенного рода Канопа, кормчего великого Менелая... Помните?
– Не помню. – В сознании следователя забрезжило что-то о Троянской войне. – Откуда вы приехали? Не из Греции, как я понимаю?
– Нет, господин следователь, уже несколько поколений нашего рода обитает на российских просторах. Отец мой, Орест Ханопулос, – известный крымский торговец, меценат, уважаемый человек. Я наследник его дела. Приехал в Петербург из Очакова по отцовскому поручению – дело сулит хорошую прибыль.
– В чем же ваше дело? – осведомился Вирхов.
Господин Ханопулос замялся:
– Коммерческая тайна, но ничего антигосударственного, ничего опасного для благополучия столицы и ее обитателей.
– Хорошо, – отступил Вирхов. – Так чего же вы хотите? Обувь какую-нибудь мы вам до утра найдем. Вы где остановились?
– В гостинице «Гигиена», – охотно ответил беспокойный грек. – Я хочу, чтобы вы поймали грабителей.
– Место происшествия запомнили?
– Запомнил! Могу указать! Здесь недалеко! Злодеи не должны уйти от возмездия! Я призываю на их головы гнев Фемиды! А если Фемида медлит, то мой покровитель Арес вложит меч в мою руку!
– Попрошу без самоуправства, господин Ханопулос, – осадил страстного грека Вирхов. – Самосуд в России вне закона.
– Но во мне вопиет память предков! Почему вы медлите? Почему не едете на место преступления? Там могут быть доказательства, следы!
– Предпочитаю ночью не врываться в частные жилища, – неуверенно сказал Вирхов.
– Но светло, как днем! – Грек простер руку к зарешеченному окну. – Нас в путь зовет розоперстая Эос!
По размеренным завываниям, в которых распознавался ненавистный со школярских лет гекзаметр, Карл Иванович догадался, что посетитель цитирует Гомера. Он прикидывал – что делать? Отпускать перевозбужденного грека опасно. Поколебавшись, Вирхов встал и, захватив с собой дежурного агента, отправился вместе с коммерсантом Эросом Ханопулосом на Коломенскую.
По пути он выяснил у жертвы преступления, как выглядела хипесница. Из описания следовало, что это небезызвестная Розочка. За ней многое числилось, но, к удивлению Вирхова, Розочка оставалась безнаказанной, все ей сходило с рук. Наверняка след известной в криминальных кругах красотки простыл, но гость столицы прав, какие-то свидетельства могли остаться.
Дом на Коломенской Вирхову был знаком. Он принадлежал злобной, не слишком разборчивой дамочке: за хорошие деньги она сдавала квартирки людям беспокойного нрава и сомнительной репутации. По долгу службы ему случалась наведываться туда.
Без всякого сожаления Вирхов забарабанил в дверь квартиры, где обитала домовладелица. Он даже позволял себе сыпать проклятиями, отводя душу после переживаний, выпавших на его долю в минувший день. Дверь открыла перепуганная горничная. После коротких объяснений, она побежала по коридору. Наконец недовольная, завернутая в капот цвета неспелой вишни, в чепчике на папильотках показалась в проеме дверей немолодая хозяйка. Увидев Вирхова, она поджала сухие тонкие губы.
– Кто снимает квартиру номер четырнадцать? – без предисловий начал Вирхов.
– Во второй парадной? На втором этаже? – хрипло уточнила дама.
– Она самая...
– В квартире проживает мадемуазель Райцына.
– Какая мадемуазель? – выкрикнул из-за плеча Вирхова грек. – Никакой Райцыной! Вдова лейтенанта Митрошкина!
– А я говорю, Райцына, – нагло возразила хозяйка.
– Полненькая такая, аппетитненькая, – растерянно уточнил грек.
– У вас лишь одно на уме, – отрезала хозяйка. – А в чем дело? Зачем я должна ее тревожить?
– Без разговоров, сударыня, ведите нас в четырнадцатую квартиру, – велел Вирхов. – А там мы сами разберемся.
Накинув на плечи цветастую шаль, домовладелица неспешно покинула свою крепость. У дверей указанной квартиры ее спесь слегка потускнела: входная дверь оказалась незапертой, хотя и прикрытой. Ступив на порог и не услышав никакого отклика на свой робкий, подобострастный зов, хозяйка растерялась.
– Узнаете свою Голгофу, господин Ханопулос? – спросил Вирхов.
– Да, да, видите софа, столик, поднос с опрокинутыми рюмками. Уверен, что в квартире можно найти и орудие преступления – розовый кушак.
Колючие глазки домовладелицы перебегали с одного мужчины на другого – не шутят ли?
– Вы утверждаете, что в квартире проживала мадемуазель Райцына? – Вирхов грозно навис над съежившейся домовладелицей. – Какой документ она предъявляла при съеме жилища?
Домовладелица медлила с ответом, изучая красивого брюнета в белом костюме, вид которого портили стоптанные сапоги.
– Видите ли, господин следователь, здесь дело тонкое, интимное, – ответила она охрипшим от волнения голосом, – не знаю, как вам и сказать?
– Так был документ или нет? – наседал Вирхов.
– Квартиру для мадемуазель Райцыной снимал ее высокородный благодетель.
– Кто? – не смутился Вирхов. – Говорите!
– Не смею-с, – поежилась дама, – опасаюсь немилости.
– Что за чертовщина? – В голосе Вирхова мешались раздражение и недоумение. – Идите ближе.
Дама неохотно приблизилась к следователю, приподнялась на цыпочки и шепнула Вирхову имя, заставившее его в ужасе отшатнуться.
На следующий день Мура, к своему удивлению, проснулась рано. Она не стала нежиться в постели, а быстро вскочила и устремилась в ванную комнату. Никакой усталости она не ощущала, бегло вспоминая вчерашние события, удивлялась: как же она, оказавшись в своей спальне едва ли не на рассвете, смогла так быстро заснуть? Ведь она хотела проанализировать, обдумать несуразную круговерть прошедшего дня!
Стоя перед большим зеркалом, Мура с недоумением рассматривала свое лицо, шею, руки, плечи, грудь. Она как-то по-иному, чем прежде, их ощущала. От одной мысли, что воображаемая мужская рука могла прикоснуться к ней в знак тайного любовного помысла, она чувствовала, как разбегались по телу волны необычного томления...
Мура прислушивалась к себе – что все это значило? Перед ее мысленным взором промелькнул великолепный безумец в сиреневых носках, ползавший у ее ног и называвший ее богиней, вызвав холодную усмешку. Не так пошло представляла она себе свою единственную и настоящую любовь. Значит, это не Он!
Холодный душ взбодрил Муру – она не собиралась предаваться бесплодным мечтам... Необходимо во что бы то ни стало разыскать проклятого кота госпожи Брюховец! Иначе она потеряет уважение в своих собственных глазах. А если котовладелица раструбит на весь город, что частное детективное бюро «Господин Икс» обмануло ее ожидания? Все предприятие погибнет! Императрице Марии Федоровне будет неприятно. Да и господин Фрейберг разочаруется.
Мура насухо обтерлась пушистым полотенцем; водные процедуры прибавили ей решимости. Ее пугала мысль, что, если дело о пропавшем Василии надолго задержит ее в городе, мама забеспокоится, пришлет кого-нибудь с дачи. А ей нравилось быть одной! Чувствовать себя совсем взрослой и самостоятельной! Правда, папа думает по-другому, но он далеко – на Урале...
Она выпила стакан чаю с миндальным печеньем. Взяла на кухне банку варенья и с наслаждением дважды погрузила ложку в засахаренную бархатно-розовую клубнику. Мама всегда запрещала есть варенье из банки!
