– Мангуст? – переспросил бритый парень с большой круглой головой, и по его широкому лицу прокатилась плохо скрытая тревога. – Курилов, что ли?
– А-а, – простонал Ольховик. – Чего уж там… и с ним какая-то телка… ему под пару. Нашел шакал волчицу… Да… Где Спиридон?
– Да вон он, на полу… с проломленным чердаком.
– А, ну да, – с трудом выдавил шеф, массируя скулу. – А Остап? Где Остап?
Ответом ему было лишь неопределенное пожатие плеч. Потом один из парней тупо заглянул под стол, за холодильник и даже зачем-то в бар и произнес:
– Его тут нет.
Ольховик, тяжело ступая, направился к двери, ведущей в сауну, и резким ударом ноги распахнул ее.
И увидел то, что, в принципе, планировалось изначально… но не в такой момент.
На краю маленького бассейна сидел Остап. На его обычно угрюмом лице плавало слепое, полнокровное наслаждение, он даже прикрыл глаза, словно боясь расплескать его. По здоровенному телу парня время от времени пробегали смятые конвульсии мучительного, будоражащего удовольствия… он жмурился и время от времени издавал раскатистый мурлыкающий звук, который с тем же успехом воспроизводится на свет божий сытым, умиротворенным жирным котом.
Причиной всей этой истомы, кажущейся такой оскорбительно неуместной на фоне последних событий, была Анжела, которая, приспособив к своей ротовой полости внушительный агрегат бандита, поддавала – вероятно, с перепугу – такого орального секс-жару, что Остапа просто переклинило и заколбасило. Вероятно, никакая минетных дел мастерица доселе не ублажала его так виртуозно.
В глазах Ольховика появилось неуловимо жуткое выражение, которое, несомненно, отбило бы у его подчиненного тягу к плотским удовольствиям дней этак на пять, увидь он лицо своего шефа.
– Вот до чего доводит неуемная тяга к беспорядочной половой жизни, – потемнев лицом, тихо, но внятно проговорил Леонид и, когда тело Остапа выгнулось в преддверии накатывающегося оргазма, выхватил из кобуры рядом стоящего охранника пистолет и дважды выстрелил прямо в голову своему недавнему работнику. Так опростоволосившемуся. Не заметившему ни позора своего шефа, ни того, как внезапно и неотвратимо рухнула на него смерть.
Хотя оргазм многие тоже любят сравнивать с маленькой смертью…
Глава 5 Ралли спорткомплекс «Святогор» – поселок Заречный
Мы выскочили из спорткомплекса, выпрыгнув из бокового окна второго этажа, и бросились к докукинскому «Хендэю». На бегу Коля путался в нижних конечностях, как будто у него их было не две, а, скажем, восемь, но тем не менее передвигался с такой поразительной скоростью, что добежал до своего стоявшего метрах в семидесяти от «Святогора» автомобиля, опередив меня едва ли не на треть общей дистанции.
При этом он так смехотворно разбрасывал на бегу длинные сухие ноги и так уморительно размахивал руками, что, несмотря на серьезность сложившейся ситуации, я не смогла удержаться от отрывистого, вырывающегося из меня как бы фрагментами смеха.
Докукин на полном ходу врезался в боковую дверцу машины, густо икнул, с его переносицы сорвались очки и, хрястнув о крышу кузова, нырнули в сгущающийся полумрак подворотни. Сам же их хозяин сдавленно простонал и, схватившись за ушибленное колено, коротко взвыл, опустившись прямо на асфальт.
Тут подоспела я. Схватила Колю за шкирку и буквально впихнула в салон, как четверть часа назад сделал то же самое с разговорчивой путаной Светой Курилов.
Кстати, о Курилове. Я только успела свалиться на водительское кресло и наскоро перевести дух, как сбоку подрулила черная «Ауди», и в приоткрывшемся окне показалась темноволосая голова Кости.
– Ну че, куда направляемся… агент Никита? – спросил он, не стирая с лица белозубой улыбки.
– А ты что, с нами? – машинально спросила я, как всегда, выудив из его вопроса немалую порцию едкой иронии.
– А как же. Вдруг вас за соседним углом поджидает теплая компания автоматчиков, и мы с тобой даже потолковать не успеем, не говоря уж о чем-то более существенном… типа поужинать, – лукаво добавил он, а потом, как-то сразу посерьезнев, решил: – Ладно, трогаем отсюда… хоть в Большой театр, но только подальше от милых подручных милого друга Леньки.
– Тогда держись за мной, – проговорила я и сорвала машину с места так, что завизжали шины, а вяло тычущийся носом в собственную грудь Докукин подскочил на месте и разразился тирадой, из коей красноречиво следовало, что его машина досталась ему тяжким и непосильным трудом и потому обращаться с ней следует аккуратно, как… даже сравнить не с чем…
* * *
– Куда мы едем? – спросил он после минутного молчания – уже после того, как я проигнорировала его причитания касательно тяжкой судьбы вверенного ему судьбой «Хендэя».
– А ты куда думаешь?
– Н-не знаю… может, по тетям?
– Ну уж нет, – проговорила я. – По тетям… определение-то какое выискал.
– А куда? – беспомощно спросил он.
– К тебе домой, куда же еще.
– В-в-в… в Заречный?
– У тебя есть другой дом? – еврейским контрвопросом ответила я.
Сложно даже описать, какое смятение появилось на его крысиной мордочке, когда я заявила ему, что мы едем прямиком в Заречный.
– Н-нет, – замотал головой Коля, а потом из него на манер рвотных спазмов, хрипло распирая гортань, вырвалось какое-то дребезжащее сипение и бульканье… он сделал даже попытку выскочить на ходу из машины, но я вовремя схватила его за плечо и тряхнула так, что едва не вытрясла душу из тщедушного тельца. Он что-то сдавленно заверещал, но угомонился.
– Не дури, Докукин, – произнесла я. – Не сегодня-завтра тебе придется возвратиться туда. И чем скорее это произойдет, тем лучше.
Он сжался, а потом сказал, что лучше бы я оставила его у Ольховика: там хотя бы светло, тепло и безопасно.
При слове «безопасно» я покосилась на него как на полоумного, но увидела в маленьких водянистых глазках такую мольбу и такой всепоглощающий безотчетный страх, что подумала: быть может, ему в самом деле было там куда более комфортно, чем в Заречном – поселке на самом краю города, в котором после девяти часов вечера на улицах не оставалось ни души… с затопленным кладбищем и старухами, которые рубят себе руки и умирают на пороге собственного дома.
Я невольно содрогнулась, только допустив, что хоть что-то из рассказанного Докукиным – этим материалистом из материалистов! – могло быть правдой… Мало ли в наше время чудес, которые долгое время считаются бессмысленными, нелепыми, абсурдными небылицами, а потом выплывают во всей красе – и оказывается, что тот смех, который так долго расточали в адрес считавшегося невозможным явления, может легко оборачиваться воплями и стылым заматерелым ужасом в широко распахнутых глазах.
– Ты не понял, – наконец произнесла я. – Я переночую с тобой.
Он медленно повернулся и измученно – вероятно, тут больше ипохондрии, чем реального физического страдания, – спросил:
– Правда?
– С тех пор как ты предложил мне руку и сердце, я не могу говорить тебе неправду, – не удержалась я от иронии: ну не люблю, когда давят на жалость и строят из себя пресвятого мученика Себастьяна. – Более того, твоя безопасность гарантирована: с нами едет Курилов, и, по всей видимости, он тоже захочет у тебя переночевать, потому как я изложила ему твои страшилки… а этот товарищ таков, что с ним предпочтет не связываться самый отчаянный черт – если он действительно повадился бродить по Заречному.
– Если бы ты побывала там, не стала бы так шутить, – проговорил он и отвернулся. Потом, все так же не смотря на меня, спросил: – Этот Курилов… он что, твой любовник?
– Ты то целомудрен до неприличия, Коля, то начинаешь говорить пошлости, – улыбнулась я, резко выворачивая на оживленную трассу Новоастраханского шоссе. – Этот мой любовник, как ты говоришь, этот Курилов… я не видела его больше года, он только сегодня приехал в наш город и, между прочим, тут же принял участие в не самом безопасном мероприятии. Неизвестно, что бы произошло с тобой, не помоги мне Костя. И это, заметь, совершенно бескорыстно. Так что если ты собираешься дуться на Константина только потому, что он есть, – это совершенно напрасно и неуместно.
– Угу… – мрачно протянул Докукин.
– Кстати, – я невольно улыбнулась, – где тебя выучили так быстро бегать?
– А-а… это в секции. Я же кандидат в мастера спорта по легкой атлетике.
– Да ну?
– А это когда еще живы были родители… они все думали, куда бы меня отдать, а то совсем, как они говорили, тщедушный… в бокс нельзя, в плавание – комплекцией не вышел, разве что только в шахматы… фигурки передвигать. А потом отдали в легкую атлетику. Ну вот… я и стал бегать на стайерские дистанции.
