Наконец мы остановились. Родиону не пришлось показывать мне место захоронения своего друга – все и так было видно. Свежая могила, еще без ограды и памятника. Насыпанный бугорок земли был забросан цветами, выдернутыми из поломанных венков. Ошметки венков валялись вокруг. Деревянный простенький крест лежал примерно в метре от насыпи. А на его месте действительно торчала большая голова собаки, с прикрытыми глазами и оскаленной окровавленной пастью. Кровь была повсюду, много крови, как будто убили не одну собаку, а по меньшей мере пять. Зрелище было просто жуткое! Я посмотрела на Родиона. Он был мрачнее тучи.
– Что скажете, доктор? – спросила я.
– Убью того, кто это сделал, – сказал он тихо.
– Не подходите близко, – предупредила я, взяла фотоаппарат и сфотографировала могилу с разных сторон. Потом я заметила на кресте какую-то надпись. Я придвинулась к ней и прочитала нацарапанные чем-то острым слова: «Собаке – собачья смерть!» Я сфотографировала и надпись. Внимательно осмотрела следы вокруг, но с этим было сложно: очевидно, когда хоронили Виктора и укладывали на могилу венки, здесь топталось много народу. Все-таки я кое-что рассмотрела и сфотографировала.
– Теперь можно подойти, – сказала я Родиону. Он подошел и увидел надпись на кресте. – Как вы это прокомментируете?
– Это… невероятно!
– Кто мог так ненавидеть вашего покойного друга?
– Я не знаю… Это дикость… Это чудовищно… Надо позвонить в милицию!
Родион достал из кармана сотовый.
– Да, теперь можно, – сказала я, – я осмотрела и сфотографировала все, что нужно.
– У вас есть какие-то соображения? – спросил Родион.
– Конечно, есть.
– Какие?
– Вашего друга кто-то очень сильно ненавидит. Так сильно, что даже его смерть не может успокоить этого человека. Поверьте, для подобного поступка, – я кивнула на могилу, – нужны очень веские причины.
Родион стал звонить в милицию. А я взяла чистый целлофановый пакет и положила в него комок земли, пропитанный кровью. А перед тем как убрать его, понюхала. Странный запах был у этой крови. Пахло чем-то кислым и очень знакомым. Только чем, я не могла понять. Так и так, придется сегодня ехать к шутнику-патологоанатому. Я направилась к домику для сторожей, который заприметила, когда мы еще шли сюда. Я открыла дверь и увидела в комнате двух мужчин. Они сильно ругались, используя идиоматические выражения. Один был в рабочей грязной одежде, он сидел за столом. Второй стоял перед ним, он был одет в чистое. «Чистый» кричал на «грязного»:
– А я тебе говорю, что тебе деньги за это платят, а ты не хочешь свою ж… поднять и посмотреть, что с могилой сделали!
– А я тебе в третий раз говорю: видел я, что там сделали! Только вчера там ничего не было, мы с Петровичем в восемь вечера все кладбище обошли. А сегодня утром – нате вам, собаки на могилах появились! Так это ночью кто-то сделал! А ночью мы по кладбищу ходить не обязаны…
– Я тебе покажу, что вы обязаны, а что нет, я на вас жалобу напишу! – кричал «чистый».
– Да пиши хоть министру! – махнул рукой «грязный». – Здесь могил двадцать тысяч, я что, возле каждой стоять должен?
– Черт бы вас всех побрал! – «Чистый», вытирая лоб платком, выскочил из сторожки, толкнув меня. Я выбежала за ним следом.
– Федор!
Он обернулся, недоуменно посмотрел на меня.
– Извините, не знаю вашего отчества, – я подошла к нему поближе.
– Иванович, – сказал он сердито, – что вам нужно? Вы кто?
– Я Татьяна Иванова, частный сыщик. Меня нанял Родион…
– Да, он что-то говорил… Я только не понял, зачем он вас нанял?
– Расследовать убийство вашего брата Виктора.
– Че-го?! – Федор Иванович посмотрел на меня, как на дурочку, которую по ошибке выпустили из психушки. Он был лет сорока, невысокого роста, полноват, коренаст, с загорелым лицом и похож на председателя колхоза: вроде не совсем тракторист, но и не интеллигент.
– Повторить? Вы плохо слышите?
– Да ты че, милая? «Убийство»… Витек грибами отравился, это даже этот… как его… анатом какой-то сказал!
К нам подошел Родион. Поздоровался с Федором Ивановичем за руку и сообщил, что милицию он вызвал, обещали приехать.
– Идемте к выходу, – предложила я, – там подождем милицию и поговорим по дороге.
– А че говорить-то? Слышь, Родион, твоя частная милиционерша сказала, что Витька убили!
– Она частный сыщик, – сказал Родион, – и я вас прошу, Федор, отнеситесь к ней серьезно.
– Да бросьте вы, ребята, – убили! Витька убили? Кто? За что? Кому он плохо сделал? Одиннадцать лет баб… простите, женщин лечил. А теперь вот собак на его могиле режут! Дожили…
– Федор Иванович, поверьте мне, раз такое произошло, значит, кто-то имел большой зуб на вашего брата. Два дня тому назад, берясь за это дело, я сама не верила в то, что здесь есть что расследовать, но сейчас думаю, что ваш брат отравился не сам…
– Да как же?.. Сказали – грибами… А вы говорите – убили! Значит, не сам умер?
– Во всяком случае, ему помогли.
Мы остановились у кладбищенских ворот. Мужчины закурили. Федор Иванович молчал. Он явно помрачнел. Часто сплевывал себе под ноги, отворачивался, стараясь не смотреть на меня. На его лице читалась явная настороженность по отношению ко мне.
– Федор, – обратилась я к нему, – вы являетесь единственным наследником вашего брата? И что конкретно вы наследуете?
Крепыш недовольно покосился на меня.
– Я – наследник, я один. Нет у нас больше родственников. Все Чайниковы поумирали. Я один остался.
– Ну, почему же один? У вас есть жена, насколько я знаю, и дети. Ведь дети-то есть?
– Ну, есть.
– Большие?
– Ваське семнадцать стукнуло, осенью в последний класс пойдет, а Дашке – четырнадцать. А че?
– А жена ваша?
– Зинка? А че, она – жена!
– Вот видите, сколько вас, Чайниковых, – четверо, так что вы не один.
– Ну, это да…
– Значит, вы – наследник. И что вам досталось после смерти брата?
– Квартира двухкомнатная да дача.
Я продолжала выспрашивать у Федора.
– Где вы сейчас живете?
– В квартире.
– Сколько у вас комнат?
– Одна…
– В однокомнатной – вчетвером? Со взрослыми детьми? И где ваша квартира? В каком районе?
– В Трубном… А че? Однокомнатная! Мы в деревне два дома продали, свой и родителей, когда они несколько лет назад померли. А у вас, в городе, нам этих денег только на однокомнатную квартиру и хватило, и то на окраине.
– Ну, зато теперь вы можете переехать в двухкомнатную Виктора, а свою квартиру отдать старшему сыну, он ведь почти взрослый. Так что ваш квартирный вопрос, я считаю, решился?
Я пристально смотрела в глаза Федору Ивановичу.
– Ну, да… А к чему это вы?
– Да все к тому…
Он некоторое время вертел головой то в мою сторону, то в сторону Родиона. Вдруг до него дошло.
– Э-э, дамочка, вы чего это?! Вы это к чему? Хотите сказать… Да вы в своем уме?!
– Тихо, тихо, – стал успокаивать его Родион. – Татьяна ничего такого не сказала, она только…
– Да я Витька больше полугода не видел! Он в январе ко мне на день рождения приходил. А на свой даже не позвал! Вся моя семья это может подтвердить. Он вообще нас сторонился, как же, мы – деревня, а он – врач, образованный! Забыл, как сам в деревне жил, навоз месил! В марте у Зинки моей день рождения был, он не пришел. Летом у сына именины – он по телефону его поздравил. Не больно-то он с нами… А что квартира его и дача мне отойдут, так это по закону, не я его писал!
Федор Иванович распалился, лицо его пошло красными пятнами.
– Не обижайтесь, – сказала я примирительно.
Крепыш только рукой махнул. Достал новую сигарету, закурил. Мы постояли еще некоторое время, поговорили и окончательно помирились с Федором Ивановичем. Милиции все не было.
– А ведь уже десять, – сказал Родион. – Надо бы ехать, а то к одиннадцати можем не успеть.
Федор засуетился:
– Вот что, вы поезжайте, а я останусь, дождусь ментов. Надо же им могилу показать! Покажу и приеду автобусом. А то на поминки опоздаете, а поминки – святое дело.
– Хорошо, хорошо…
Мы с Родионом сели в машину и поехали в город.
– Родион, не говорите пока никому о том, что случилось, – попросила я.
– Почему?
– Ну… так надо. Я хочу кое-что проверить.
– Но моя жена знает, я же говорил с вами по телефону, она все слышала…
– Пожалуйста, позвоните ей и попросите ее не распространяться… мол, пока не выяснено, та ли эта могила… и вообще, все не так, как сообщил его брат. Одним словом, пусть она никому ничего не говорит. А дома потом все ей объясните.
Родион достал свой сотовый и позвонил Ирине.
Кафе, где родственники Виктора заказали поминки, было рассчитано человек на сорок. Когда мы с Родионом вошли туда, бо́льшая часть приглашенных уже сидели за столами, поставленными буквой «П». На часах было ровно одиннадцать. Официанты разносили на подносах полные тарелки и расставляли их перед гостями. Родион окинул зал взглядом и, взяв меня за локоть, повел к группе людей, которая сидела несколько особняком и которую можно было назвать «друзья» покойного. Здесь были Иван, Роман, их жены и Ирина. От остальных приглашенных их отделяло несколько свободных мест. Мы подошли, поздоровались со всеми, сели, и я оказалась между Ириной и Родионом. Он представил меня Людмиле и Юле. Я съела ложку кутьи, как полагалось, потом все подняли рюмки с водкой, и Родион сказал:
