Мария Спасская - Кукла крымского мага

Ознакомительная версия.

— Викентий Павлович! — позвала я, прислонившись к косяку и не решаясь заглянуть внутрь.

В квартире стояла гулкая тишина. Я подняла глаза и в ожидании ответа помимо воли принялась рассматривать черта над дверью. Черный, резной, деревянный. Вытянутая вперед рука и оскаленные зубы. Глаза казались белыми, слепыми и оттого еще более страшными. Бес как будто проникал этим своим невидящим взглядом в самую душу, и его насмешливый рот кривился в недоброй ухмылке, предвещая беду. Чтобы скрыться от его белых глаз, я проскользнула в комнату соседа и прикрыла за собой дверь.

По стенам освещенной лишь светом трех свечей комнаты ползли причудливые тени, искажая находящиеся в комнате предметы. В зеркале отражалось женское лицо с чересчур выпуклым лбом и слишком большими зубами. Лиля молчала, рассматривая некрасивую себя и стараясь увидеть что-то необычное. Но в отражении нельзя было прочесть ничего, кроме ее собственной невеселой жизни.

— Что ты видишь, Лиля? — глухо проговорил Волошин.

— Себя.

— И какая ты?

За стеной загремели кастрюлями, руша таинственную атмосферу, и Лиля обреченно выдохнула:

— Я самая обычная. И даже хуже многих. Я сильно хромаю, это последствие болезни. Ты же знаешь, Макс. Я тебе рассказывала. В детстве я тяжело болела, долго лежала прикованная к постели, и, поправившись, так и осталась хромой. Хромоногая и уродливая, вот я какая!

Голос девушки звучал обиженно и жалобно, точно ища у слушателя поддержки и взывая о помощи.

— Нет, не то, — поморщился Волошин. — Ты другая. Ты вспомни, Лиля. Вспомни себя настоящую. Ну же, какая ты?

Лиля опустила голову и, будто в трансе, настойчиво повторила:

— Я хромоногий урод! Меня не любили. Надо мной смеялись. Старшие брат и сестра отламывали моим куклам одну ногу, заявляя, что раз я хромаю, то и куклы мои должны быть хромоногими.

— Нет, Лиля, это всего лишь часть той правды, которую ты про себя знаешь. Та ее часть, которую ты хочешь помнить, — перебил ее Волошин. — Но есть и та, что ты позабыла. Если заставить себя вспомнить прошлое, то можешь погрузиться в такую глубину своего земного существования, о котором ты, Лиля, и понятия не имеешь! Нет ни прошлого, ни будущего, так считал Августин Блаженный. Есть лишь настоящее прошлого и настоящее будущего, — голос друга журчал мягко, как горная речка, гипнотизируя и убаюкивая. — Бытие — это то, чего никогда не было и не будет. Бытие есть данность, настоящий момент. Продленный миг есть ложь.

— Да, ложь… — эхом откликнулась Лиля.

— Но есть люди, которые помнят все, — вещал Макс. — Сын камнереза, родоначальник италийской философии Пифагор говорил о себе, что некогда он был Эфалидом и почитался сыном Гермеса. И Гермес предложил ему на выбор любой дар, кроме бессмертия. Философ попросил оставить ему, и живому и мертвому, память о том, что с ним уже бывало. Поэтому при жизни Пифагор помнил обо всем и в смерти сохранил ту же память. Впоследствии он вошел в Евфорба, принимал участие в Троянской войне и был ранен Менелаем. И Евфорб рассказывал, что он был когда-то Эфалидом, что получил от Гермеса его дар. Рассказывал, как странствовала его душа, в каких растениях и животных она побывала, что претерпела она в Аиде и что терпят там остальные души.

— Да, да, я понимаю, — прошептала Лиля, будто в забытьи. — Ты говоришь о памяти души. У меня тоже сохранились воспоминания о предшествующей жизни. Я постоянно о них рассказывала в детстве, когда не хватало фантазии придумать что-то свое. Мне, конечно же, никто не верил. Раз, приехав в одно имение, я узнала и парк, и место, о котором говорила с сестрой. Я очень удивилась и еще больше испугалась. Я точно знала, что бывала в этих краях, ходила по этим дорожкам, кормила уток на пруду и сидела на берегу в деревянной беседке. Воспоминания прекратились с большою болезнью. Вот ее я помню до сих пор. Мы были одни с братом на даче. И я уже была больна. Но он запрещал мне лечиться, говоря, что болезнь надо преодолеть. У меня был очень сильный дифтерит. Потом я ослепла на год. В это время я увидела в первый раз Того Человека. Падшего Ангела. Не хочу об этом говорить. Не желаю ничего помнить.

— Ты должна вспомнить, — строго оборвал ее старший друг. — Лиля, ты можешь.

— Да, могу, но не буду! Макс, мне больно, — всхлипнула девушка, расстегивая плащ и передавая его на руки Волошину. — Я завидую Пифагору. Он мог помнить обо всем, не страдая. Это преимущество волшебников.

— Пифагор, несомненно, был волшебником, — согласно склонил к плечу большую голову Волошин. — В этом ты права, Лиля. Он учился в Греции. Затем в Египте. Финикии. Сирии. Сумел пересечь долину Евфрата и продолжительное время находился у халдеев, чтобы перенять их тайные знания. Через Мидию и Персию путешествовал в Индустан, где несколько лет был учеником, а потом, Лиля, сам стал инициированным в брамины Элефанта и Эл Алика. Имя Пифагора до сих пор хранится в летописях браминов, где он именуется Яванчария, что переводится как Ионийский Учитель. И, Лиля, нельзя не признать, что Пифагор воплотил в себе всю мудрость древних, как Иоганн Бах вобрал в себя музыкальную культуру Средневековья и Возрождения.

Волошин ласково провел ладонью по волосам девушки.

— Да, Лиля, конечно же, он был чародеем. Волшебником. Магом.

— И меня ты сравниваешь с Пифагором? — Вымученная улыбка пробежала по лицу.

— Ты сумеешь, поверь! — горячо заверил ее друг. И вкрадчиво проговорил: — Нужно только захотеть и поверить, что ты можешь. Ну, давай же, Лиля, вспомни, кем ты была в предыдущих перерождениях!

— Оставь, Макс, это невозможно, — простонала Лиля. — Я устала, я еле держусь на ногах!

— Милая моя девочка, — сострадательно глянул на нее Волошин, обнимая и прижимая к груди. — Я напою тебя чаем, а после помогу вспомнить. По линиям руки мы вместе вернемся в прошлое. Ты ведь знаешь, я владею древней наукой хиромантии. Я ведь тоже некоторым образом маг…

Застыв у порога, я громко позвала:

— Викентий Павлович! Можно вас на минутку? Никак не могу справиться с колонкой!

Выкрикивая призывы о помощи, я рассматривала необычную обстановку жилища Сирина. На письменном столе горела старая лампа под зеленым абажуром, слабо освещая бордовые стены комнаты. От пола до потолка тянулись темные полки, заставленные книгами. Потрепанные корешки старинных изданий небрежно стояли в беспорядке, давая понять, что ими постоянно пользуются, а не расставили по ранжиру для красоты. В комнате было нестерпимо жарко, ибо в углу горел камин, выложенный бело-голубыми изразцами. Перед камином покачивалось кресло-качалка с раскрытой книгой, наводя на мысли о том, что хозяин только что с него поднялся и, прервав чтение, вышел в другую комнату. В помещении имелись две двери. Через одну я только что вошла, другая вела в соседнюю комнату. Мне показалось, что комнаты переходят одна в другую, представляя собой анфиладу. Я вытянула шею, заглядывая сквозь приоткрытую дверь в соседнее помещение, чтобы убедиться, что моя догадка верна, и отпрянула. В нос ударил тот самый кошмарный запах, который шокировал меня с первых секунд пребывания в этой квартире, и чуть было не свалил с ног в ванной комнате. Помещение оказалось большое. Во всю стену вдоль окна тянулся стальной стол, под которым виднелся столик на колесах с разложенными на его поверхности хромированными инструментами. По обеим сторонам стального стола возвышались стеллажи с реактивами в стеклянных банках, подписанные химическими формулами и латинскими терминами. В век Интернета информация — не проблема. Я достала смартфон и забила в поисковик надпись с крайней левой склянки. Надо же, оксид мышьяка! Ну-ка, посмотрим, а что в пузатой бутылке? Ух ты! Азотнокислая ртуть! А эта прозрачная жидкость — оксихлорид фосфора. Судя по описанию, жуткая дрянь. Ужасно ядовитая штука. Ничего себе, подборка реактивов! Правду говорила Ольга, Сирин таксидермист.

Несомненно, это мастерская, в которой Сирин обрабатывает туши животных, делая из них чучела. Интересно. Ближайший ко мне встроенный шкаф закрыт глухими дверцами. Распахнув их, я лишилась дара речи. Подобно тому, как в кабинетах музыкантов возвышаются на полках бюсты Моцарта и Грига, в шкафу стояли мумифицированные головы, выглядевшие совсем как живые. Смуглые и белокожие, светловолосые, со смоляными кудрями, все они когда-то принадлежали мужчинам. Я шла вдоль желтых пергаментных лиц, переводя глаза с одного лица на другое, и чувствовала, как стынет в жилах кровь и свинцом наливаются ноги. Седые волосы клочьями обрамляют иссушенный череп, пустые карие глаза безо всякого выражения смотрят перед собой, крючковатый нос и сжатые в ниточку губы. А у этого русые кудри, прозрачные веки, наполовину прикрывающие светлые глаза, юные щеки, не знавшие бритвы, и губы, застывшие в изумленной полуулыбке. Надо же, какой молоденький! Я протянула руку и коснулась гладкой щеки. И тут же отдернула. Пальцы обожгло мертвенным холодом. Сколько их впереди, мумифицированных мужских голов! А за ними в жидкой мути виднеются куски чего-то органического и гадкого, замысловатых форм и неприятных расцветок, заключенные в прозрачные емкости.

Ознакомительная версия.