«Дэйзи, детка, — подумал Пината, — ох, какой тебя ждет сюрприз».
5. Эта мысль скрашивала мою ужасную жизнь,
уменьшала те муки, которые мне приходилось терпеть
Буквы на двери длинного темного коридора складывались в табличку «Стивенс Пината. Освобождение под залог. Расследования. Входите, пожалуйста». Дверь была приоткрыта, и Дэйзи без труда разглядела находившегося в комнате темноволосого молодого человека с резкими чертами лица, крутившего в руках машинописную ленту. Он вскочил с места, как только почувствовал ее присутствие, на лице его мелькнула тревожная улыбка. Это ей не слишком понравилось. Словно она застала его врасплох за чем-то неприличным.
— Миссис Харкер? — спросил он. — Меня зовут Стив Пината. Садитесь, пожалуйста. Позвольте мне взять ваше пальто. Оно промокло.
Она не шелохнулась, не собираясь ни садиться, ни расстегивать свой в розовую клетку плащ.
— Где мой отец?
— Он ушел несколько минут назад, — ответил Пината. — У него назначена важная встреча в Лос-Анджелесе, он просто не мог больше ждать.
— Он? Он не мог подождать всего несколько минут после стольких лет разлуки?
— Это очень важная встреча. Он просил меня обязательно передать вам, насколько он огорчен и что он свяжется с вами в самое ближайшее время.
Ложь далась ему очень легко. В нее поверил бы практически любой, за исключением Дэйзи.
— Он совершенно не хотел видеть меня, ему нужны были деньги. Верно?
— Все не так просто, миссис Харкер. У него сдали нервы. Ему было стыдно.
— Я выпишу вам чек. — Резким движением деловой женщины, у которой нет ни времени, ни желания демонстрировать эмоции, она вытащила из сумочки чековую книжку. — Сколько?
— Двести тридцать долларов. Двести долларов штраф, десять — непосредственная плата за мои услуги, двадцать — комиссионные, десять процентов от суммы штрафа.
— Понятно.
Отказавшись от пододвинутого стула и нагнувшись над столом, она выписала чек.
— Правильно?
— Да. Благодарю вас. — Он положил чек в карман. — Мне очень жаль, что так получилось, миссис Харкер.
— Напрасно. Мне нет. Я так же труслива, как и он, может быть, даже больше. Я очень рада, что он убежал от меня. Я хотела его видеть ничуть не больше, чем он меня. Один-единственный раз он совершил хороший поступок. О чем же тут жалеть, мистер Пината?
— Я подумал, что вы будете разочарованы.
— Разочарована? Да что вы. Ни в коем случае. Ни капельки.
Тут она неожиданно опустилась на стул, неловко и неуклюже, словно потеряла равновесие под чрезмерной для нее тяжестью.
«Дэйзи, детка, — подумал Пината, — собирается заплакать».
В своей работе Пинате не раз приходилось видеть самые разнообразные манеры плача и рыданий: от быстро моргающих глаз до непроизвольно сжимающихся и разжимающихся кулаков. Он ждал неизбежного, проклиная себя за то, что не может предотвратить ее рыданий, пытаясь придумать какие-то слова, которые прозвучали бы как ободрение, но ни в коем случае не как сочувствие, потому что сочувствие всегда вело к слезам.
Прошло две минуты, потом три, и Пината начал постепенно осознавать, что неизбежного не произойдет. Когда она заговорила, ее вопрос застал его врасплох. Он не имел ничего общего с темой давно утраченных отцов.
— Какого рода дела вы расследуете, мистер Пината?
— Ничего серьезного, — признался он.
— А почему?
— В городке вроде нашего мои услуги не пользуются особым спросом — те, кому нужен детектив, нанимают его в Лос-Анджелесе. Большей частью я работаю на частных адвокатов в округе.
— Какова ваша квалификация?
— А какая мне нужна квалификация, чтобы помочь вам в разрешении ваших проблем?
— Я не говорила, что есть проблемы, тем более у меня.
— Люди обычно не задают мне подобных вопросов, если у них нет какого-то конкретного предложения.
На мгновение она задумалась, прикусив нижнюю губу.
— Проблема действительно существует. Отчасти она связана со мной. Отчасти с другим человеком.
— С вашим отцом?
— Нет. Он не имеет к этому никакого отношения.
— Муж? Приятель? Свекровь?
— Еще не знаю.
— Но хотели бы узнать?
— Я должна узнать.
Она снова замолчала, склонив голову набок, словно прислушивалась к какому-то внутреннему спору. Он не торопил ее, он даже не слишком заинтересовался этим делом. Она выглядела женщиной, чей самый черный секрет можно было вывести при помощи небольшого количества хлорки.
— У меня есть основания подозревать, — наконец произнесла она, — что в конкретный день четыре года назад со мной случилось что-то ужасное. Я не могу вспомнить, что это было. Я хочу, чтобы вы помогли мне выяснить, что же произошло.
— Помочь вам вспомнить?
— Да.
— Простите великодушно, но это не входит в число оказываемых мною услуг, — сказал он откровенно. — Я мог бы помочь вам найти потерянное ожерелье, пропавшего человека, но потерянный день… Нет.
— Вы меня не поняли, мистер Пината. Я вовсе не прошу вас погружаться в мое подсознание как психиатра. Мне нужна ваша помощь, физическая помощь. Все остальное сделаю я сама.
Она внимательно посмотрела на него, пытаясь разглядеть на лице собеседника хоть какую-то заинтересованность. Он невозмутимо смотрел в окно, словно не слышал, что она говорит.
— Вы когда-нибудь пытались восстановить прошедший день, мистер Пината? Не особенный день, как Рождество или какая-то годовщина, а обыкновенный день. Пытались?
— Нет.
— Представьте, что вас к этому вынудили. Скажем, полиция обвинила вас в преступлении, и вам необходимо точно восстановить, где вы были и чем занимались, например, в такой же день два года назад. Сегодня девятое февраля. Вы можете вспомнить что-нибудь особенное про девятое февраля? Вы можете вспомнить что-нибудь особенное про девятое февраля двухлетней давности?
Он задумался, прищурив глаза.
— Пожалуй, нет. Ничего особенного. Я помню только общие обстоятельства своей тогдашней жизни, где я жил и так далее. Полагаю, если это был рабочий день, то проснулся и отправился на работу.
— Полиция не примет ваших предположений, они потребуют фактов.
— Что ж, тогда я признаю себя виновным, — улыбнулся он ей.
Но Дэйзи было не до улыбок.
— А как бы вы поступили, мистер Пината? Как бы вы стали искать интересующие вас факты?
— Первым делом я бы просмотрел свои бумаги. Давайте прикинем. Девятое февраля два года назад. Суббота. Субботние вечера у меня обычно весьма загружены — по субботам больше арестов. Так что я просмотрел бы полицейские архивы, может быть, я натолкнулся бы на дело, которое помню.
— А если нет ни архивов, ни записей?
Зазвонил телефон. Пината поднял трубку и коротко переговорил с собеседником, в основном отвечая «нет».
— У каждого есть какие-то записи.
— У меня нет.
— Дневник? Банковские отчеты по счетам? Счета из магазинов? Корешки чековой книжки?
— Нет. Всем этим занимается муж.
— А как насчет чека, который вы мне выписали? Разве он не с вашего личного счета?
— Конечно, но я их не так часто выписываю, и, кроме того, я не смогу найти корешки от чеков четырехлетней давности.
— Может быть, ежедневник?
— Я выкидываю ежедневники в конце каждого года, — ответила Дэйзи. — Но когда-то у меня был дневник.
— Как давно?
— Точно не помню. Я как-то потеряла к нему интерес — со мной не происходило ничего, что стоило бы записать, ничего волнующего и интересного.
«Ничего волнующего, — подумал он. — И вот теперь она рыщет в поисках потерянного дня, как школьник на летних каникулах, умирающий от тоски и скуки, ищет какого-нибудь занятия, игры или развлечения. Что ж, Дэйзи, детка, времени для игр у меня нет, и играть с тобой я не буду».
— Мне очень жаль, миссис Харкер, но, как я уже сказал, подобными разысканиями я не занимаюсь. Вы напрасно потратите деньги.
— Мне приходилось понапрасну тратить деньги и раньше. — Она упрямо посмотрела на него. — Кроме того, вы озабочены совсем не тем, что я потрачу деньги, а тем, что вы потратите время. Вы не поняли — я не смогла вам разъяснить, насколько это важно для меня.
— Почему это для вас так важно?
Ей хотелось рассказать ему про сон, но она боялась его реакции. Рассказ мог позабавить его, как Джима, вызвать у него чувство раздражения и презрения, как у Адама, досаду, как у матери.
— Я не могу объяснить вам это прямо сейчас.
— Почему?
— Вы и так настроены чрезвычайно скептически и подозрительно по отношению ко мне. Если я расскажу все остальное, что ж, вы решите, что я явно сумасшедшая.
«Нет, она скучает, — подумал Пината. — Но не сумасшедшая. Если только чуть-чуть».
