двумя безупречными особняками, возведенными в старинном стиле в то же время (и, скорее всего, теми же архитектором и строителями). Казалось, эти элегантные здания с ухоженными и, безусловно, дорогими растениями и до блеска вымытыми окнами уже давно запаслись терпением и снисходительно относились к своему соседу, все больше напоминающему городские трущобы.
Дверь Грейс открыла дородная домработница, немка по происхождению. В доме царил такой же полный беспорядок, граничащий с разрухой, и это впечатление усилилось уже у самой двери (та не открывалась до конца из-за сваленных за ней переполненных пакетов). Такой же бардак наблюдался повсюду, и причиной ему были дети. Повсюду были разбросаны следы их бурной игровой деятельности – в коридоре до самой кухни и на лестнице, ведущей наверх (в такие же, вне всяких сомнений, захламленные помещения которых Грейс отсюда не видела). Но все это делалось умышленно, как показалось Грейс в тот самый момент, когда женщина (Хильда? Или Хельга?) открыла ей дверь и она осторожно вошла внутрь.
Салли была, пожалуй, самой богатой женщиной из всех знакомых Грейс, и имела несколько человек прислуги, по крайней мере кто-то из них должен был поддерживать порядок в доме. О чистоте говорить не приходилось из-за присутствия тут четверых детей (а были еще двое от первого мужа Саймона Голдена, они приезжали сюда на выходные с полным набором своего добра, куда входило все для выполнения домашних заданий плюс спортивное снаряжение и всевозможные электронные приспособления). И все же Салли упорно продолжала скапливать немыслимое количество всевозможного хлама. Все пространство возле лестницы было завалено им. Тут лежали горами бесчисленные пары изношенной обуви, высились похожие на неустойчивые башни пачки старых газет и журналов и, конечно, пакеты с покупками из детских магазинов. Взглянув на них, Грейс машинально произвела в уме быстрый расчет.
Пять минут на то, чтобы передвинуть их, распаковать, аккуратно свернуть пакеты и положить в то место, где хранятся подобные им для дальнейшего использования. Две минуты – чтобы собрать все кассовые чеки и спрятать в папку или ящик, где они обитают (или должны обитать), снять ярлыки с одежды и отнести ее к стиральной машине. Еще две минуты – отправить краски и бумагу туда, где дети рисуют. И наконец, две минуты на то, чтобы собрать упаковочную бумагу и вынести ее на улицу к мусорному баку. На всё ушло бы максимум одиннадцать минут. Неужели это так трудно сделать?
Элегантный дом, выстроенный в стиле греческого Возрождения, задыхался и требовал разгрузки. Зубчатые контуры лепнины и мелкозернистая штукатурка стен почти не проглядывались из-за бесчисленных детских рисунков, намалеванных пальцами, и аппликаций из макарон, налепленных комками и лентами, как попало, словно прихожая и вся территория у двери были игровой площадкой на улице за территорией детского сада.
Даже ктубу, брачный контракт Моррисон-Голден, по изяществу и красоте иллюстраций больше напоминающий еврейскую Келлскую книгу, обрамляла рамка из палочек от замороженного сладкого льда, беспорядочно переплетенных вперемешку с какими-то перьями и пушинками, склеенных как попало. (Вот это, подумалось Грейс, как ни странно, было вполне уместно. Салли приняла иудаизм по настоянию своего тогдашнего жениха, а сразу после свадьбы с легкостью позабыла обо всем, что было связано с евреями. Впрочем, как и в первую очередь он сам.)
Грейс пошла на звук голосов, означавших, что собрание шло полным ходом в небольшой новой пристройке к кухне, выходившей в садик. Салли восседала между льстивой по натуре Амандой Эмери и Сильвией Стайнмец, матерью-одиночкой умницы Дейзи Стайнмец. Дейзи была удочерена из Китая в возрасте одного года, а теперь, минуя третий класс, сразу стала самой юной ученицей в средней школе Рирден.
– Слава богу, – засмеялась Салли, поднимая глаза. – Ну, теперь мы действительно сможем все закончить.
– Неужели я так здорово опоздала? – спросила Грейс, хотя знала, что это не так.
– Нет-нет, просто похоже на то, что без твоего успокаивающего влияния на всех нас мы так и не договоримся. – Она попыталась угомонить вертлявую годовалую малышку, сидевшую у нее на коленях, самую младшую из всех ее детей. Девочку назвали Джуна (как объяснила сама Салли, в честь ее покойной свекрови Дорис).
– Может, сварить еще кофе? – поинтересовалась то ли Хильда то ли Хельга, которая прошла на кухню вслед за Грейс. Она стояла босая, при этом ее ступни чистотой не отличались, как успела отметить Грейс. В носу у нее было украшение в виде колечка из темного металла, которое тоже не мешало бы хорошенько почистить.
– Ага, можно. И, если ты не против, забери малышку. Без ее активного участия мы закончим намного быстрее, – отозвалась Салли, словно ей пришлось извиняться.
Помощница молча протянула руки к извивающемуся ребенку, которого Салли передала ей через стол. Джуна, понимая, что перестает быть центром внимания, в знак протеста издала пронзительный крик, не хуже, чем самая настоящая звезда эстрады.
– Пока-пока, моя сладенькая, – заворковала Сильвия. – Боже, какая же она умненькая.
– Хоть бы так и вышло, – заметила Салли. – Больше у меня детей не будет.
– Да ну! А ты уверена? – подключилась к разговору Аманда. – Для нас с Нилом этот вопрос пока что остается открытым.
Грейс не очень хорошо знала Аманду и поэтому не поняла, к чему могли относиться ее слова. К вазэктомии? Замораживанию яйцеклетки? У Аманды были десятилетние дочки-близняшки. Несмотря на то, что она недавно сделала себе «омоложение лица», ее возраст – сорок пять лет – легко угадывался.
– Нет, это уже всё и окончательно. Честно говоря, Джуна стала для нас настоящим сюрпризом, но мы подумали – какого черта? То есть почему бы и нет?
«В самом деле, почему бы и нет?» – подумала Грейс. При этом и она, и остальные присутствующие женщины прекрасно понимали, что такое иметь четверых (а по большому счету – шестерых) детей в Нью-Йорке. Двое детей – это значит, что ты размножилась, да еще как, а это уже достаточно дорого. Три ребенка могут означать, что в третий раз оплачивать частную начальную школу, летний лагерь, хоккейные тренировки в престижном клубе и репетиторов для поступления в колледж было бы нелогично. Но четыре ребенка… Немногие семьи на Манхэттене имеют четверых детей. Ведь это не только дополнительная няня, а еще и таунхаус. Не будете же вы просить детей жить по двое в комнате. Детям требуется личное пространство, чтобы выразить свою индивидуальность.
– А еще я рассуждала так, – продолжала Салли, – что может быть лучше, чем растить детей? У меня была блестящая карьера, но я совершенно забыла о ней после того, как родилась Элла. Даже на встрече однокурсников в
