в тени от лифтовой коробки, бугрилось гигантское мохнатое существо.
Иван похолодел, чувствуя, как закружилась голова.
Чудовище медленно повернуло к нему вытянутую морду и сверкнуло круглыми глазами.
* * *
– Когда-то здесь был лес, – сказал старик Каргай, прикрыв подслеповатые глазки. – Большой. Древний. Тянулся отсюда и до самого Эрзя-маса. Ничего не было. Ни дорог. Ни полей. Только лес.
Усманов слушал его, подперев щеку ладонью.
– И была в лесу хозяйка, – продолжил старик. – Вирь-ава. Большая. С дерево ростом. А когда один большой лес превратился в много маленьких, хозяйка леса тоже стала маленькой. Уменьшилась. Теперь она как человек, только на три головы выше. Именно она забрала ашо.
– Кого?
– Ашо. Белого.
Усманов встряхнулся и взял ручку.
– Так. То есть вы, гражданин Каргаев, утверждаете, что эта ваша хозяйка леса похитила Сашу Белого?
Старик мелко закивал.
– Сам видел. Взвалила на плечо и понесла.
– Опишите ее.
Старик помялся.
– Вот тут закавыка. Мать леса голая, одноногая и с грудями через плечо.
– Так.
– А тут я грудей не видел. И ног у нее было две.
– Так может это была не мать?
– Мать. Больше некому.
Усманов закатил глаза и выдохнул.
Дверь приоткрылась, и недовольный голос Воеводина произнес:
– Артем. Выйди на минуту.
Усманов с облегчением вылетел в коридор.
Воеводин был хмур и в глаза не смотрел
– Ну, что у тебя, – спросил он.
– Безумие. Нашли бомжа по отпечаткам пальцев на сигаретной пачке. Судя по всему, последним убитого видел именно он. Теперь сидит, сказки рассказывает. Бабы лесные и все такое. Фольклор.
– Фольклор? Так может он и убил? И идола изготовил?
– Он еле ходит. Руки трясутся. Ноги трясутся.
– Может, притворяется? Среди бомжей такие артисты бывают, любого проведут.
Усманов с сомнением глянул на сидящего в допросной старика.
– Проверь его получше на всякий случай, – сказал Воеводин. – И у меня к тебе дело. Политов пропал. Должен был утром отчет по символам отправить. А теперь не отвечает.
– Да в запой наверняка ушел, – хмыкнул Усманов. – Говорил я вам.
– Нет. На него это не похоже. Пошли кого-нибудь по его адресу. А лучше сам поезжай.
Усманов замотал головой.
– Сам никак не могу. Дел по горло.
– В общем, реши проблему, – Воеводин хлопнул его по плечу.
Мимо них пробежал один из помощников с вытаращенными глазами.
Дальше по коридору вдруг послышался шум, громкие голоса. В приемной забегали люди.
– Эй, – крикнул Воеводин. – Что происходит?
Помощник обернулся.
– У нас еще один труп, товарищ полковник! Только что сообщили!
Памятник Жюлю Верну, летящему на воздушном шаре, установили лет пять назад на улице Заломова, там, где она выходила на открытое пространство с видом на Нижегородскую Ярмарку и Стрелку с собором Александра Невского и футуристической громадой нового стадиона. Один из «открыточных видов», что называется. Ушлые люди несколько раз пытались свинтить памятник и сдать его на металлолом, но быстро понимали, что это бесполезно. Жюль Верн с воздушным шаром были сделаны из выкрашенного в бронзовый цвет пластика. Рядом находился отель, и камера над входом в его ресторан была направлена в нужную сторону.
Воеводин молча указал на нее пальцем, и один из оперов тут же убежал к подъезду.
Розовая брусчатка вокруг памятника была разворочена. Невдалеке виднелись штабеля новой брусчатки.
– Очередной плиточный ремонт, – хмыкнул Усманов, натягивая перчатки.
У парапета курили человек пять гастарбайтеров в оранжевых строительных жилетах.
– Кто обнаружил тело? – тихо спросил Воеводин. – Они?
Участковый мотнул головой.
– Нет. Дамочка из соседнего дома. С собакой прогуливалась. А эти с полчаса назад подошли. Хотели продолжать плитку укладывать. Я не пустил.
– А кто же опознание проводил? Мне сказали, он из их бригады.
– Да. Эльмуродов Алишер Акрамович. Бригадир. Я вызвал представителя подрядчика. Он и опознал. Этим лучше не видеть.
Воеводин посмотрел на участкового.
– Почему?
Тот молча показал на памятник, многозначительно приподняв брови.
Тело жертвы сидело в корзине воздушного шара у ног пластикового Жюля Верна. Если бы не видневшийся в проеме кусок оранжевого жилета, его было бы сложно заметить. Осматривавший труп судмедэксперт посторонился.
– Предварительно, рассекли горло. Чем-то очень острым и длинным, – сказал он. – Я бы сказал саблей. Или кинжалом.
Бригадир плиточников Алишер Эльмуродов сидел, прислонившись к стенкам корзины, и был бы похож на мирно спящего, если бы не запекшаяся полоса на горле и не отрубленные руки.
Руки лежали тут же, на дне корзины.
Смуглое лицо жертвы было поднято вверх. На лбу чернел крупный символ с потеками крови. Шестилучевая вписанная в круг свастика.
– Проклятье, – прошипел Воеводин и обернулся к Усманову. – Где Политов? Срочно ищи и сюда его! Мария! Ты видела своего бывшего?
Маша помялась, прежде чем ответить.
– Нет, со вчерашнего вечера.
– Давайте живо ищите. Иначе я вас самих гуглить языческие символы заставлю.
– Тут нечего гуглить, Александр Владимирович, – сказала Маша. – Это или громовик, знак Перуна. Или коловрат с солнцеворотом. Они чем-то отличаются, но я не помню, чем. Один из главных языческих символов. Местные нацисты лет десять назад любили его на заборах рисовать.
– Вот-вот, – сказал участковый. – Я потому гастеров сюда и не пустил. Незачем им знать, что их товарища нацики прибили.
Воеводин посмотрел на хмурых среднеазиатских работяг.
– Нацики или не нацики – это нам еще предстоит выяснить, – сказал он. – Но если вы, товарищ участковый, собираетесь и дальше работать с оглядкой на чувства гастарбайтеров, вам лучше посидеть дома. Коронавирус все-таки.
Он наклонился, разглядывая символ на лбу трупа.
– Тут очень четкие линии. Как это сделано?
– Как клеймо, – ответил судмедэксперт. – Раскаленный металлический штамп, судя по всему.
– Время смерти?
– Час или два ночи, судя по состоянию трупа. Тут еще кое-что есть, товарищ полковник.
Судмедэксперт протиснулся в корзину и откинул в сторону верх оранжевого жилета. Открывшаяся под ним рубашка была разорвана и обуглена. На груди трупа виднелись выжженные знаки, похожие на извивающихся червяков.
Молчание длилось долго.
Участковый кашлянул, всех выведя из ступора.
– Вы только посмотрите, – задумчиво сказал Усманов. – Наш маньяк не только язычник, но еще и нацист.
Воеводин повернулся к нему.
– Живо к Политову. Бегом. Мне нужен перевод этого дерьма.
* * *
Сознание возвращалось рывками, словно из-под толщи тяжелой воды.
Все вокруг болело. Весь мир ныл от боли, словно один большой гнилой зуб.
Было темно, и только узкая полоса света резала глаза, будто ножом.
Иван протянул руки к свету, напрягся и кое-как сдвинул крышку. Свет хлынул внутрь, черное сменилось нестерпимо белым, от чего боли только прибавилось.
Иван подполз ближе и вывалился из мусорного контейнера.
Оказавшаяся рядом старушка взвизгнула и
