бунт? Будешь ты отвечать по-человечески или нет?
— Я играю… черта… — беспомощно пробормотал Гоша.
— Какого черта? — удивился Миша. — Мефистофеля, что ли?
— Не-ет… Мефистофеля играет Сам. А мы — черти в массовке. Бегаем там, бомбочки взрываем, ну в смысле — хлопушки…
Почему-то это сообщение всех ужасно развеселило.
— А признайтесь, Олечка, — вдруг поддразнил ее Глинка, — вы бы не отказались пополнить этим Домби свою коллекцию…
Ольга презрительно надула губы.
— Если бы я очень захотела, он, уж, не сомневайтесь, был бы здесь, — заявила она.
— И как бы вы это осуществили? — продолжал подначивать Глинка. — Ведь до него, говорят, не доберешься.
— Ольга Ильинична попросила бы кого-нибудь очень влиятельного… — с дурацкой ухмылкой ляпнул Тимоша.
Нетрудно было догадаться, кого он имеет в виду. Повисла неловкая пауза, очень, впрочем, короткая, потому что тут же все заговорили разом, стараясь ее заполнить. Ольга жестом заставила всех замолчать и сказала спокойно и холодно:
— Ничего подобного. Я попросила бы вас, господа, похитить его и привести ко мне.
— Ух ты! — воскликнул Гоша.
— А награда? — снова вылез Тимоша. — Какая была бы награда?
Ольга презрительно усмехнулась:
— Самая высокая — можете не сомневаться, — и вдруг добавила, захваченная новой мыслью, — А что, господа, сыграем? Кто из вас был бы готов пойти ради меня на преступление?
— Ну вот! — довольно отчетливо пробурчал Глинка. — Началось. А в следующий раз будет: «Ценою жизни ночь мою»…
На этот раз Ольга его явно расслышала и, по-видимому, даже поняла, но не разозлилась, как я предполагал, а посмотрела на него пристально и проговорила:
— Вот именно. Ну что, господа, начнем? Кто первый?
В свете дальнейшего хода событий решительно невозможно поверить, что она задала свой вопрос случайно. А между тем, именно так оно и было. Случаются же такие совпадения…
— Ради вас, госпожа… Да что угодно! — заверещал Тимоша. — Пришить кого-нибудь в темном переулке — пожалуйста, одно удовольствие!
Ольга отмахнулась от него и повернулась к Гоше.
— Надо прикинуть, — задумчиво начал он. — Смотря какое преступление… Украсть я, пожалуй, еще мог бы… Похитить кого-нибудь — тоже, если, конечно, потом вернуть… А насчет убийства — уж простите, все-таки нет. Мне, конечно, очень стыдно…
— Да, — решительно сказал Матвей. Настолько решительно, что Ольга, по-моему, даже немного растерялась.
— Что — «да»? — переспросила она.
— Да, — с той же интонацией повторил Матвей.
— Ага, — Ольга кивнула. — Вы, доктор?
— Нет, — твердо заявил Глинка, абсолютно точно сымитировав интонацию Матвея.
Ольга отвернулась от него.
— Вы, Андрей?
— А я, пожалуй, да, — весело сообщил Андрей. — Лучше всего, конечно, — тут он рассмеялся, — если получится чужими руками…
— Наймете кого-нибудь? — вежливо поинтересовался Глинка.
— Нет-нет! Сплету какую-нибудь интригу.
— Миша?
— Мишу не трогайте, — вмешался Андрей. — Миша будет нас всех в суде защищать…
И так далее и тому подобное… До меня очередь не дошла Ольга внезапно встала, объявила, что хочет спать и пожелала всем нам спокойной ночи.
Между прочим, вы заметили, что я за весь вечер не сказал ни слова? Такое уж у меня было настроение. Репетитор Саша тоже молчал как рыба — у него вообще такой характер.
В дверях меня нагнал Тимоша и заявил с самым деловым видом:
— У меня к тебе вопрос…
Отойдя на несколько шагов от дома, я остановился и уставился на него в ожидании.
— Не найдется ли у тебя сотни для старого друга? — довольно развязно поинтересовался он.
Этот вопрос он уже задавал мне месяц назад. Тогда я дал ему полтинник и сейчас тоже достал полтинник, но про себя подумал, что этому делу пора положить конец.
— Держи, Тимоша, — сказал я. — Но это в последний раз. Учти все-таки, что я не миллионер.
— Ну ясное дело! — ухмыльнулся он, оглядываясь на наши хоромы.
— Чего ты лыбишься? — разозлился я. — Это ведь не мои деньги!
— Ну ясное дело! — повторил он все с той же ухмылкой и вдруг прошептал мне в самое ухо, причем так быстро, что я не сразу его понял:
— Хочешь узнать, почему Сонька сбежала?
— Хочу, — растерянно пробормотал я.
Он рассмеялся мне прямо в лицо и смылся. Я вернулся домой в крайне подавленном настроении.
На следующий день мы переехали в город. Меня мучила мысль о том, что я так и не попрощался с Ольгой — слишком быстро она в тот вечер удалилась. В конце концов я утешился, а чем — догадаться нетрудно. Я убеждал себя, что мне необходимо увидеть ее еше раз исключительно для того, чтобы попрощаться. Однако, человек предполагает… Через несколько дней случилось такое, что все полетело вверх дном.
Мы переехали, и жизнь пошла своим чередом. Каждый занимался своими делами. От отцовской прострации не осталось и следа — напротив, он сделался как-то чрезвычайно оживлен и деятелен, может, даже несколько больше обычного. Кому-то все время звонил, куда-то постоянно ездил, причем, судя по тому, что из газеты пару раз звонили с вопросом, где он, занят он был какими-то делами помимо работы.
Позже мне пришлось несколько раз отвечать на вопрос, не было ли в его поведении в эти дни чего-нибудь необычного, и я добросовестно прокручивал в голове все, что помнил. Беда в том, что я к отцу не приглядывался, а задним числом можно придумать все, что угодно. Да, теперь мне кажется, что он был как-то сверх меры возбужден, но, возможно, я придумал это под влиянием обстоятельств.
Безусловно, он как-то странно повел себя утром того дня, когда должен был идти на «Фауста» И странность эта, казалось, снова связана с почтовой корреспонденцией.
В то утро мы с матерью, Петькой и Сашей сидели в гостиной и болтали на разные темы. Была суббота — тот редкий случай, когда мать имела возможность спокойно посидеть вместе с нами. Даже пейджер запищал всего два-три раза, и сообщения не потребовали от нее никаких конкретных действий. Однако вскоре наша идиллия была нарушена. Дверь резко распахнулась, и в гостиную влетел отец. Вид у него, надо сказать, был совершенно дикий. Он сунул матери под нос какую-то открытку и спросил, едва сдерживая ярость:
— Зачем ты его заказала?
Мать невозмутимо отстранила его рукой и сказала:
— Тихо, Володя. Пожалуйста, успокойся. Заказала — что?
— Я спрашиваю, — заорал отец, — зачем ты оставила эту открытку?
Мать вздохнула, взяла открытку у него из рук и прочитала вслух:
— Гёте. Собрание сочинений. Второй том.
Она повертела ее в руках и с удивлением подняла глаза на отца:
— Я не оставляла ее, Володя. Зачем мне ее оставлять? У нас ведь есть Гёте — именно это собрание, и
