Тогда же, в четверг, 11 июня, с 12 дня до 10 вечера в телексной связи между Швецией и ЮАР случился обрыв. Поэтому вечерний дежурный отослал телекс Валландера южноафриканским коллегам только около половины одиннадцатого. Там телекс приняли, зарегистрировали и положили в корзину с сообщениями, которые завтра утром будут препровождены адресатам. Но кто-то вспомнил, что от прокурора Схееперса приходило настоятельное распоряжение немедля направлять копии всех телексов из Швеции к нему в контору. Полицейский, дежуривший в телексной, однако, не помнил, как надлежит поступить, если депеша придет поздно вечером или ночью. И распоряжение Схееперса тоже куда-то подевалось, хотя его должны были подшить в специальную папку текущих документов. Один из дежурных полагал, что депеша может спокойно подождать до утра, другой сокрушался по поводу пропажи прокурорского распоряжения. И по той или иной причине — возможно, чтобы попросту не заснуть, — начал его искать. Спустя добрых полчаса он разыскал нужную бумагу, и, разумеется, совсем в другом месте. Схееперс категорически приказывал независимо от времени суток передавать ему по телефону все телексы, поступившие вечером или ночью. Между тем было уже около полуночи. В результате всех этих накладок и опозданий, вызванных в большинстве обыкновенной халатностью и даже ленью, Схееперсу позвонили в три минуты первого в пятницу, 12 июня. Ему не спалось, хоть он и решил, что покушение запланировано осуществить в Дурбане. Юдифь спала, а он, не смыкая глаз, ворочался с боку на бок и с досадой думал, что надо было все-таки взять с собой Борстлапа и поехать в Капстад. Хотя бы ради тренировки. Кроме того, его, как и Борстлапа, беспокоило, что, несмотря на большое вознаграждение, никто до сих пор не сообщил, где прячется Виктор Мабаша. Борстлап неоднократно повторял, что бесследное исчезновение Виктора Мабаши выглядит очень странно. А когда Схееперс попытался заставить его высказаться точнее, он ответил, что никаких фактов у него нет, есть только предчувствие. Жена тихонько застонала во сне, когда телефон возле кровати громко зазвонил. Схееперс схватил трубку, будто все время ждал этого звонка. Выслушал сообщение дежурного из Интерпола. Взял с ночного столика ручку, попросил прочитать еще раз и записал на тыльной стороне руки два слова: «Сикоси Цики».
Положив трубку, он некоторое время неподвижно сидел в постели. Юдифь проснулась, спросила, что произошло.
— Для нас с тобой ничего, — ответил он. — Но кое для кого ситуация может быть опасной.
Он набрал номер Борстлапа:
— Новый телекс из Швеции. Это не Виктор Мабаша, а другой, по имени Сикоси Цики. Покушение предположительно состоится сегодня утром.
— Черт!
Они решили прямо сейчас встретиться в прокуратуре, в кабинете у Схееперса.
Юдифь заметила, что муж испуган, и опять спросила:
— Что произошло?
— Самое ужасное, — ответил он.
И вышел в темноту.
Было девятнадцать минут пополуночи.
В пятницу, 12 июня, день в Капстаде выдался ясный, но довольно прохладный. Под утро бухту Три-Анкор затянуло туманом. Но сейчас туман уже развеялся. В Южном полушарии наступал холодный сезон. Кое-кто из африканцев, направляясь на работу, уже надевал шапки и теплые куртки.
Нельсон Мандела приехал в Капстад накануне вечером. Проснувшись на рассвете, он лежал и думал о грядущем дне. Такая привычка сложилась у него за долгие годы, проведенные на Роббен-айленде. Тамошним узникам было дозволено считать время только по дням. И сейчас, через два с лишним года после выхода на свободу, он так и не сумел отделаться от этой привычки.
Мандела встал, подошел к окну. Где-то там в море был Роббен-айленд. Безмолвные раздумья нахлынули на него. Столько воспоминаний, столько горьких минут и, наконец, великий триумф.
Он стар, уже за семьдесят, а это срок немалый. Отпущенное человеку время ограничено, вечно жить не будешь, ни ему, ни другим этого не дано. Но ему необходимо прожить хотя бы еще несколько лет. Вместе с президентом де Клерком он должен направлять ЮАР по трудному, мучительному, но и прекрасному фарватеру, который ведет в будущее, навеки свободное от апартеида. Последняя колониальная твердыня на Черном континенте должна наконец рухнуть. Достигнув этой цели, он сможет уйти, даже умереть, если нужно. Но пока у него еще много жизненных сил. Он жаждал жить как можно дольше, чтобы увидеть, как черный народ избавится от векового гнета и унижения. Путь этот труден, он знал. Корни угнетения глубоко вросли в африканскую душу.
Нельсон Мандела понимал, что именно он будет избран первым чернокожим президентом ЮАР. Но он к этому не стремился. Хотя и не сможет отказаться.
Долгий путь, думал он. Долгий путь для человека, полжизни проведшего в тюрьме.
При этой мысли он улыбнулся. И тотчас опять посерьезнел, думая о том, что сказал ему де Клерк во время последней встречи, неделю назад. Группа высокопоставленных буров вступила в заговор, намереваясь убить его. Чтобы ввергнуть страну в хаос, привести на грань гражданской войны.
Неужели такое возможно? — думал он. Конечно, среди буров есть фанатики, для него это не секрет. Люди, которые ненавидели всех черных, считали их бездушными животными. Но неужели они вправду верят, что заговор отчаяния способен воспрепятствовать происходящему в стране? Неужели ненависть — или, может быть, страх? — настолько их ослепила, что они верят в реставрацию старых порядков? Неужели им непонятно, что они составляют ничтожное меньшинство? Хоть и очень влиятельное. И все же? Неужели они действительно готовы принести будущее в жертву кровавому террору?
Нельсон Мандела легонько покачал головой. Ему не верилось, что такое возможно. Де Клерк преувеличивает или превратно толкует полученную информацию. Нельсон Мандела был убежден, что с ним ничего не случится.
Сикоси Цики тоже прибыл в Капстад вечером в четверг. Но в отличие от Нельсона Манделы его прибытие шумихи не вызвало. Он приехал из Йоханнесбурга автобусом, незаметно сошел на окраине, взял свою сумку и быстро растаял во мраке.
Ночь он провел под открытым небом. Прикорнул в дальнем закоулке Трафальгар-Парка. На рассвете, примерно в тот же час, когда Нельсон Мандела проснулся и стоял у окна, он поднялся на холм и занял там позицию. Все соответствовало карте и инструкциям, полученным в Хамманскраале от Франца Малана. Сикоси Цики был доволен, на него работали хорошие организаторы. Людей поблизости не было, этот голый склон не привлекал ни экскурсантов, ни любителей пикников. Дорога к вершине трехсотпятидесятиметрового холма змеилась по другому склону. Машиной Сикоси Цики не обзавелся. Он чувствовал себя свободнее, передвигаясь пешком. Когда все кончится, он быстро спустится вниз и смешается с обезумевшей толпой, которая будет требовать отмщения за Нельсона Манделу. А потом исчезнет из Капстада.
Теперь он знал, что должен убить именно Манделу. Знал с того самого дня, когда Франц Малан сообщил, где и когда состоится покушение. В газетах он видел анонсы, что 12 июня во второй половине дня на стадионе Грин-Пойнт будет выступать Нельсон Мандела. Внизу, метрах в семистах, виднелась овальная арена. Но расстояние его не тревожило. Оптический прицел и дальнобойная винтовка не подведут.
Узнав, что его цель — Нельсон Мандела, он не выказал особого волнения. Только подумал, что, собственно, давно мог бы и сам догадаться. Если эти обезумевшие буры намерены вызвать в стране хаос, они должны при первой возможности убрать Нельсона Манделу. Пока он выступает, черные массы сохраняют самоконтроль. Без него стабильности не будет. У Манделы нет очевидного преемника.
Сам Сикоси Цики воспринимал это как акт мести за личную обиду. Конечно, Мандела не нес ответственности за то, что Сикоси Цики вышвырнули из АНК. Но как партийный лидер он, безусловно, заслуживает мести.
Сикоси Цики взглянул на часы.
Теперь остается только ждать.
Георг Схееперс и комиссар Борстлап приземлились на аэродроме Малан под Капстадом в пятницу утром, в самом начале одиннадцатого. Вид у обоих был усталый, осунувшийся, потому что всю ночь они пытались собрать информацию о Сикоси Цики. Подняли с постели заспанных криминалистов, срочно вызвали на службу компьютерщиков, занимавшихся полицейскими картотеками, даже одеться им не дали, так и привезли прямо в халатах поверх пижам. Но ко времени отъезда на аэродром результаты оставались удручающими. Сикоси Цики не нашли ни в одной картотеке. Никто даже не слыхал о нем. Совершенно новое, неизвестное лицо. В половине восьмого Схееперс и Борстлап уже ехали на аэродром имени Яна Смэтса под Йоханнесбургом. В самолете они отчаянно пытались выработать стратегию, прекрасно понимая, что возможность остановить человека по имени Сикоси Цики крайне мала, почти ничтожна. Неизвестно, как он выглядит, неизвестно вообще ничего. Сразу после посадки Схееперс поспешил к телефону — надо связаться с президентом де Клерком, просить, чтобы он убедил Манделу отложить выступление. Но сперва Схееперсу пришлось воевать с аэродромной полицией; только когда он уже дошел до белого каления и пригрозил посадить их всех под арест, они наконец отвели его к телефону и оставили одного. Минут через пятнадцать ему удалось связаться с президентом и коротко доложить о ночных происшествиях. Однако де Клерк встретил его просьбу весьма холодно, сказав, что это бессмысленно. Нельсон Мандела никогда не согласится отложить выступление. Вдобавок они уже раз ошиблись со временем и местом. И возможно, ошибаются опять. Кроме того, Мандела выехал в Капстад под усиленной охраной. Больше президент ничего сделать не в силах. Разговор закончился, и Схееперс пришел к печальному выводу, что президент де Клерк все же отнюдь не готов предпринять все возможное, чтобы уберечь Нельсона Манделу от риска быть убитым. Возможно ли это? — с негодованием думал он. Неужели я в нем ошибался? Но размышлять о президенте де Клерке было некогда. Схееперс отыскал Борстлапа, который меж тем успел расплатиться за машину, заказанную полицией из Йоханнесбурга. Они поехали прямо на стадион Грин-Пойнт, где через три часа назначено выступление Манделы.
