— Ларри, дорогой мой мальчик! Ты просто не представляешь, как я ценю твой приезд! — выпалил он, и на его глазах блеснули слезы. — Как ты плохо выглядишь! У тебя совершенно измученный вид. Как себя чувствуешь? Ты не переутомился в самолете? Ненавижу себя, что вытащил тебя раньше времени, но ведь ты понимаешь необходимость этого, правда?
— Я в полном порядке. Не суетись по пустякам. Долетел прекрасно.
Но он никак не мог успокоиться. Первым делом заказал и для меня двойной мартини, а когда метрдотель ушел, принялся расспрашивать о моем здоровье, чем я занимался и не скучал ли по нему.
Привычный к его жужжанию, я бесцеремонно прервал Сидни:
— Послушай, перейдем к делу. Я немного устал и после обеда хочу прилечь, так что не стоит тратить время зря на разговоры о моем здоровье.
Принесли мартини, и Сидни заказал черную икру, суфле и шампанское.
— Ничего, как ты думаешь? Это все легкое и питательное, ты потом будешь хорошо спать.
Я похвалил его выбор.
— Итак, она хочет продать колье? — спросил я, едва только метрдотель ушел, щелкнув пальцами двум официантам, чтобы они обеспечили нас первоклассным обслуживанием.
— Она пришла вчера, колыхаясь, как студень. Я знаком с бедняжкой не первый год и заслуженно считаюсь ее другом. Она призналась, что отчаянно нуждается в большой сумме денег. Сначала я опасался, что она будет просить взаймы, и у меня прямо голова пошла кругом от попыток придумать какую-нибудь отговорку, но она тут все и выложила. Она вынуждена продать колье, но главное условие — это сохранить сделку в тайне от мужа. Ей было очень важно узнать, сколько я могу дать за колье.
— Она опять проигралась?
— Она не сказала этого прямо, но полагаю, что да. Я, понятно, едва почуял, куда она клонит, сразу напустил дымовую завесу. Сказал, что дело можешь провернуть только ты, так как являешься лучшим специалистом по бриллиантам, и на твое молчание можно положиться. Пришлось сказать, что ты в отъезде, но едва появишься, я незамедлительно направлю тебя к ней. Бедняжка чуть не обмочилась. Я понял, что достать деньги для нее крайне важно. Я уверил, что постараюсь вызвать тебя уже к сегодняшнему вечеру. На этом мы и разошлись. И вот ты вернулся, Ларри. Ты встретишься с ней утром. Не представляешь, в каком она состоянии. Она маленькая глупышка, и мне просто не хочется видеть, как она страдает. Ты ведь повидаешься с ней, правда?
— Для этого я и приехал.
Принесли икру, и я продолжал, намазывая тост маслом:
— Ты имеешь хоть какое-нибудь представление, сколько она хочет?
— Насчет этого я не заикнулся. Не хотел портить тебе игру. Все в твоих руках, Ларри.
— Дело может оказаться не таким простым, Сидни. Ты, конечно, понимаешь — колье предстоит разобрать. Нечего и думать, продавать его в теперешнем виде. Опять поднимется шумиха, и, если Плессингтон вдруг увидит на фото очередную дуреху в его колье, миссис Плессингтон придется плохо. Я кое о чем подумал, пока летел. Мы сами могли бы чертовски неплохо заработать на сделке. Можно продать камни даже за два миллиона, но сработать нужно чисто.
— Два миллиона! — Сидни вытаращил глаза.
— Вот как я себе это представляю. Я встречусь с миссис Плессингтон и объясню ей, что, раз она хочет продать колье в его теперешнем виде, мы дадим ей ту цену, которую она некогда заплатила, то есть миллион восемьсот тысяч. Из твоих слов ясно, а я лишний раз подчеркну это — повторная продажа колье вызовет такой же интерес, как некогда был проявлен к ней, а это ей никак не подходит — она боится огласки. Стоит ей до этого дойти, и она ни за что не позволит нам продать его в целом виде. Тогда я объясню ей: если колье разобрать, стоимость камней значительно понизится. Камни придется продавать по отдельности, и мы не сможем предложить ей больше девятисот тысяч — половину первоначальной стоимости. Если она согласится, — а выхода у нее нет, — ты платишь ей девятьсот тысяч — и колье наше. — Я поднял руку, видя, что Сидни собирается прервать меня. — Дай мне закончить. Ты должен спроектировать новое бриллиантовое ожерелье, в которое войдут все камни из колье Плессингтонов. Я закажу ожерелье Чану, подыщу покупателя в Южной Америке, либо в Индии, или на Ближнем Востоке и сбуду за два миллиона. И тогда ты заработаешь миллион сто тысяч. По-моему, это выгодная сделка.
Он откинулся на спинку кресла и некоторое время изумленно взирал на меня.
— Но мы не можем так поступить! — воскликнул он с возмущенным видом. — Нельзя же наживаться подобными методами на этой бедняжечке!
— Это — бизнес, Сидни, — невозмутимо произнес я и наложил себе икры. — Спросить Тома, сможем ли мы так поступить?
Он всплеснул руками.
— У Тома не душа, а счетная машина, и кассовый аппарат вместо сердца.
— Потому-то ты и ешь икру.
Несколько минут он задумчиво жевал.
— Ты действительно думаешь, что сможешь продать ожерелье за два миллиона?
— А почему бы и нет?
Я был уверен, что не смогу, но мне нужна была приманка для Сидни.
— Например, Бартоны смогут его купить за такую сумму, но ты должен превзойти себя и спроектировать такую вещь, в сравнении с которой все другие покажутся дешевкой.
Глаза Сидни загорелись. Он обожал такие задачи.
— Я сумею, уверен! Какая замечательная идея! Ларри, умненькая ты киска!
Я понял, что выиграл бой, и начал успокаиваться. Выпив шампанского, я начал второй раунд, ступив на очень тонкий лед.
— Понадобится время, Сидни, может, нужно будет слетать в Гонконг. Чан проработает над ожерельем не меньше месяца. На продажу уйдет значительно больше времени — месяца три, может, пять. Что станет тем временем с миссис Плессингтон?
Он изумленно уставился на меня. Такая мысль как-то не приходила ему в голову.
— Я знал, что это слишком хорошо, чтобы поверить в возможность сделки. По-моему, она не может ждать и недели.
Подошел официант и убрал тарелки. Мы сидели в молчании, пока не подали суфле из омаров и официант не удалился.
Тогда я забросил бомбочку, не зная, взорвется она или нет.
— На мой взгляд, если мы хотим, чтобы сделка состоялась, тебе придется одолжить ей деньги до продажи ожерелья.
Он широко раскрыл глаза.
— Девятьсот тысяч! — его голос поднялся до писка.
— Ты ссудишь их под шесть процентов, а ожерелье в конце концов продашь за два миллиона, — сказал я. — Спроси Тома, бывают ли сделки выгоднее.
— Но мне не по средствам одолжить такие деньги.
— Я и не говорю, чтобы ты одалживал. Одолжит фирма.
— Том ни под каким видом никому не одолжит. Даже самому Никсону.
— Да? Тогда деньги дашь ты. Твой банк позволяет тебе превысить кредит. Что ты теряешь? Ожерелье будет твоим. Даже если я не смогу выручить два миллиона, свою цену мы всегда получим. Даже в этом случае ты удвоишь свои деньги. Ну же, Сидни! Такой шанс бывает раз в жизни!
В раздумье он отправил в рот вилку с суфле, и я увидел огонек жадности, зажегшийся в его глазах.
— Тому совсем не обязательно знать об этом, правда? — вдруг сказал он. — Я имею в виду — раз я вношу личные деньги, тогда и те деньги, которые удастся выручить от продажи ожерелья, тоже будут мои личные. Не так ли?
— Правильно. Минус один процент моих комиссионных.
Он взглянул на меня, слегка прищурясь, и я понял, что он не думал об этом.
— Да, и один процент тебе.
Было заметно, как он пытается подсчитать сумму в уме.
— Ты дашь мне 18 тысяч долларов. Вычти еще 900 тысяч миссис Плессингтон и прибавь ее шесть процентов на ссуду, и у тебя останется приблизительно 880 тысяч чистой прибыли. По-моему, совсем не дурно.
Он подумал еще немного и сказал:
— У меня есть идея даже лучше. Ларри, мой мальчик, что, если ты попробуешь убедить миссис Плессингтон продать колье за 750 тысяч? В конце концов, деньги-то не ее. Я мог бы продать акции для покрытия этой суммы, и тогда колье стало бы моим и я мог бы не беспокоиться относительно Тома. Если я так сделаю, а ты продашь ожерелье за два миллиона, я получу миллион с четвертью. Довольно заманчиво, не правда ли?
