– Нет дома – значит, что ее нет дома для ВАС, – объявил лакей.
– Отлично, – сказал Холмс. – Значит, нам не придется ждать. Будьте любезны передать эту записку вашей госпоже.
Он нацарапал три-четыре слова на листке, вырванном из записной книжки, сложил листок и отдал лакею.
– Холмс, что вы там начеркали? – спросил я.
– Просто написал: «Значит, предпочтете полицию?» Думаю, это откроет нам вход.
И открыло – причем с поразительной быстротой. Минуту спустя мы были уже в гостиной – огромной и поразительной, будто перенесенной сюда из «Тысячи и одной ночи», погруженной в полусумрак, кое-где рассеиваемый розовой электрической лампочкой. Хозяйка этого дома, почувствовал я, достигла той жизненной поры, когда даже самая гордая красавица находит пригашенное освещение более приятным. Когда мы вошли, она встала с кушетки: высокая, царственная, с безупречной фигурой, чарующим маскоподобным лицом и великолепными испанскими глазами, мечущими убийственные молнии в нас обоих.
– Что означает это вторжение и эта оскорбительная записка? – спросила она, подняв руку с листком.
– Вряд ли мне нужно объяснять, сударыня. Я слишком высокого мнения о вашем уме, чтобы тратить время на это, хотя, признаюсь, последнее время ум этот понаделал ошибок.
– Как так, сэр?
– Предположив, что ваши головорезы способны угрозами заставить меня бросить расследование. Ведь само собой разумеется, что человек может избрать мою профессию, только если его влекут опасности. Так значит, это вы вынудили меня заняться делом Дугласа Мейберли.
– Не понимаю, о чем вы говорите. Какое я могу иметь отношение к наемным головорезам?
Холмс устало отвернулся.
– Да, я переоценил ваш ум. Что же, прощайте.
– Остановитесь! Куда вы?
– В Скотленд-Ярд.
Мы еще не дошли до двери, как она догнала нас и схватила его за локоть. В одно мгновение из стали она преобразилась в бархат.
– Прошу вас, джентльмены, сядьте. Обсудим это дело. Я чувствую, что могу быть откровенной с вами, мистер Холмс. У вас натура джентльмена. Женская интуиция быстро ее ощущает. Я буду говорить с вами, как с другом.
– Не могу обещать, что отвечу вам тем же, сударыня. Я не официальный представитель закона, однако служу правосудию настолько, насколько это в моих слабых силах. Я готов вас выслушать, а затем скажу вам, как поступлю.
– Несомненно, с моей стороны было глупо угрожать такому отважному человеку, как вы.
– По-настоящему глупо, сударыня, отдать себя во власть шайки негодяев, которые способны не только шантажировать вас, но и убить.
– Нет-нет, я не так простодушна. Раз я обещала быть откровенной, то могу указать, что, кроме Барни Стокдейла и Сьюзен, его жены, никто в шайке понятия не имеет, кто их нанял. А что до них, то это не в первый… – Она улыбнулась и кивнула с обворожительно-кокетливой доверчивостью.
– Понимаю. Вы уже проверили их лояльность раньше.
– Они надежные гончие, которые не лают.
– Такие гончие имеют обыкновение кусать кормящую их руку. Их арестуют за грабеж. Полиция уже их разыскивает.
– Они получат то, что получат. За это им и платят. Я упомянута не буду.
– Если только я вас не упомяну.
– Нет-нет, вы этого не сделаете. Вы ведь джентльмен, а это тайна женщины.
– Во-первых, вы должны вернуть рукопись.
Она рассмеялась и подошла к камину. Там лежал спекшийся ком, и она разбила его кочергой.
– Вернуть вам его? – спросила она. В ней было столько обаятельного лукавства, когда она встала перед нами с вызывающей улыбкой, что я почувствовал: из всех преступников, с какими сталкивался Холмс, сладить с ней ему будет крайне трудно. Однако он был недоступен сантиментам.
– Это решает вашу судьбу, – сказал он холодно. – Вы очень быстры в своих действиях, сударыня, но на этот раз слишком поторопились.
– Как вы суровы! – воскликнула она. – Можно мне рассказать вам всю историю?
– Полагаю, я сам могу рассказать ее вам.
– Но вы должны взглянуть на все моими глазами, мистер Холмс. Вы должны понять все с точки зрения женщины, которая видит, что лишается цели всей своей жизни в самый миг ее осуществления. Можно ли винить такую женщину за то, что она защищалась?
– Первый грех был ваш.
– Да-да! Я не спорю. Он был таким милым мальчиком – Дуглас, но волей судеб ему не было места в моих планах. Он настаивал на браке, мистер Холмс! Брак с даже не дворянином без гроша за душой! Ни на что другое он не соглашался. Затем он стал навязчивым. Поскольку я уступила ему, он вообразил, что я всегда должна уступать – и только ему. Это было нестерпимо! И, наконец, я была вынуждена заставить его понять.
– Наняв хулиганов, избить его под вашим окном.
– Да, вы как будто действительно знаете все. Ну, это правда, Барни со своими ребятами прогнали его, хотя, признаюсь, несколько при этом увлеклись. Но что он сделал тогда? Могла ли я вообразить, что джентльмен способен на подобный поступок? Он написал книгу, в которой подробно изложил свою историю. Я, разумеется, была волчицей, а он – ягненком. Там было все! Конечно, под вымышленными именами, но кто в Лондоне не узнал бы, о ком и о чем идет речь? Что вы скажете на это, мистер Холмс?
– Ну, он был в своем праве.
– Будто воздух Италии проник в его кровь и принес с собой былой жестокий мстительный итальянский дух. Он написал мне и прислал экземпляр своей рукописи, чтобы пытать меня ожиданием. Есть два экземпляра, известил он меня. Один – мой, второй для его издателя.
– Почему вы полагаете, что издатель рукописи не получил?
– Я знала, кто его издатель. Это ведь был не первый его роман, как вам известно. Я выяснила, что он ничего из Италии не получал. Затем – внезапная смерть Дугласа. Но пока вторая рукопись существовала, я не могла чувствовать себя в безопасности. Несомненно, она должна была находиться среди его вещей, а их отошлют его матери. Я заплатила шайке. Сьюзен нанялась в дом служанкой. Я хотела сделать все по-честному. Нет, правда. Я была готова купить дом и все в нем. Я предложила ей самой назначить сумму. И прибегнула к иному способу, только когда все остальные ничего не дали. Теперь, мистер Холмс, хотя я, бесспорно, обошлась с Дугласом слишком жестко – и, Бог свидетель, горько об этом сожалею, – что еще могла я сделать, когда на карту было поставлено все мое будущее?
Шерлок Холмс пожал плечами.
– Ну, что же, – сказал он. – Полагаю, мне придется, как бывало нередко, посмотреть на тяжелое преступление сквозь пальцы. Сколько может стоить кругосветное путешествие первым классом?
Она в изумлении уставилась на него.
– Пяти тысяч фунтов на это хватит?
– Да, думаю, вполне и с избытком!
– Отлично. Полагаю, вы выпишете мне чек на эту сумму, а я пригляжу, чтобы миссис Мейберли его получила. Вы у нее в долгу, а ей следует переменить обстановку. Притом, сударыня, – он предостерегающе погрозил ей пальцем, – поберегитесь! Поберегитесь! Невозможно вечно играть с обоюдоострыми инструментами и не испортить эти изящные ручки.
Где-то в подвалах банка «Кокс и Ко» на Чаринг-Кроссе покоится видавшая виды помятая жестянка вализа с моим именем «Джон Х. Ватсон Д.М., служ. в Индийской армии» черной краской на крышке. Она набита бумагами, и почти все они – записи, посвященные примечательным проблемам, которыми мистеру Шерлоку Холмсу приходилось заниматься в то или иное время. Некоторые, и отнюдь не наименее интересные, завершились полной неудачей, а потому о них вряд ли стоит рассказывать, поскольку заключительное объяснение отсутствует. Проблема без разгадки может заинтересовать специалиста, но только раздосадует просто читателя. К таким незавершенным случаям относится судьба мистера Джеймса Филлимора, который было вернулся в собственный дом, чтобы взять зонтик, и которого в этом мире больше никто не видел. Не менее примечателен и случай с парусником «Алисия», который в весеннее утро заплыл в небольшую пелену тумана, но не выплыл из нее, и что произошло с ним и с его командой, покрыто мраком неизвестности. Третий примечательный случай, достойный упоминания, связан с Изадором Персано, известным журналистом и дуэлянтом, который был найден в состоянии полного помешательства со спичечным коробком перед ним, в котором находился удивительный, неизвестный науке червяк. Кроме этих неразгаданных дел, есть еще и связанные с частными семейными тайнами, и мысль, что они могут быть разглашены печатно, вызвала бы большую озабоченность в разных высоких кругах. Мне нет нужды говорить, что подобное нарушение конфиденциальности немыслимо и что эти записи будут отобраны и уничтожены теперь, когда у моего друга есть досуг заняться этим. Остается немало дел большего или меньшего интереса, которые я мог бы изложить раньше, если бы не опасался, что избыток их может приесться публике и это скажется на репутации человека, почитаемого мной более кого бы то ни было. В некоторых я сам участвовал и могу говорить как очевидец, в других я либо никакой роли не играл, либо столь малую, что рассказывать о них можно лишь в третьем лице. Нижеследующий рассказ почерпнут из моего личного опыта.
