Наконец он поднялся, глубоко вздохнув, чтобы восстановить дыхание. Два выстрела, казалось, подняли в воздух всех птиц на реке. Теперь же они возвращались небольшими шелестящими стайками к своим обычным заботам. Противник лежал, распластавшись на земле. Ребро рукоятки рассекло кожу черепа, чуть за виском. Когда он через час или два очнется, то услышит все колокола Антананариву.
Владелец же карабина был мертв. Он был убит пулей, вероятно, крупного калибра, вошедшей со стороны сердца и буквально разорвавшей грудную клетку.
Еще не оправившись от потрясения, вызванного неожиданной сменой ситуации, Фредерик поднял глаза к склону горы, чтобы отыскать место, откуда был произведен выстрел. В этот момент треск сломанных веток и примятых ногами кустов, донесшийся сквозь чащу, покрывающую склон, возвестил о приближении человека. Француз на всякий случай сжал рукоятку маузера.
Но это не имело никакого смысла. Со смачным ругательством Бернар Кассегрен раздвинул последний куст и вышел на тропу, сжимая в руке винтовку с оптическим прицелом, на животе у него болтался полевой бинокль.
Секунд через тридцать появился огромный негр в белом комбинезоне механика, обслуживающего шикарные автомобили…
Лемуан попытался отчистить ладонью забрызганный грязью пиджак.
— Черт возьми, Бернар,— сказал он,— вы можете похвастаться, что вмешались как нельзя вовремя. Секундой позже и…
— Черт,— обрубил тулузец,— это было совсем непросто. Вы отдаете приказ: «Прикройте меня». У меня не было выбора. Я бросаю свои дела и прыгаю в «лэнд ровер», на котором обычно выезжаю на охоту. Здесь на эту марку никто не обращает внимания, а в запертом багажнике я всегда держу оружие и бинокль. На всякий случай прихватываю своего заправщика Бамбу. Кстати, позвольте представить: мой самый верный друг. Он — сомалиец. Вот уже двадцать лет мы не расстаемся. Он был чернорабочим в моей армейской мастерской в Джибути. Мы вместе окунулись в гражданскую жизнь. Теперь он распоряжается на автозаправочной станции.
Мы быстро сообразили, что за «остином», в котором вы со своими новыми друзьями направились по дороге, ведущей к плотине, следует еще один «лэнд ровер». Бамба сел за руль, а я наблюдал за вашими маневрами в бинокль. Когда я увидел, что в «лэнд ровере» едут мальгаши, я понял, что они обеспечивают прикрытие.
Вы понимаете, что это заставило меня удесятерить осторожность. В горах довольно легко вести слежку, если не слишком сближаться. Дорога шла по карнизу, когда «остин» и вторая машина свернули на грунтовую дорогу. И тут я подумал, что единственный способ помочь вам заключается в том, чтобы спуститься через массив. Так мы и сделали, предварительно установив оптический прицел на винтовку, предназначенную для крупной дичи.
Я увидел вас в бинокль беседующим с двумя европейцами под присмотром мальгашей, потом отъезжающий «остин». Когда вас повели эти два типа под дулом карабина, я просек, что дело принимает дурной оборот и они собираются с вами покончить. Ну вот, мне пришлось подыскать удобное для стрельбы место, и я успел как раз вовремя.
Но скажите… что произошло?
Фредерик Лемуан взглянул на часы:
— Друг мой, я расскажу вам об этом на обратном пути. Сейчас неподходящий момент ни для излияний, ни для объяснений. Эти двое — американец Мортон Хейнс и немец Якоб Паулюс. Хейнс, по-моему, один из руководителей организации, проведшей хартумскую операцию. Сейчас у них серьезные неприятности: двое из их людей арестованы по подозрению в убийстве Загари, и они из осторожности предпочли сократить свое пребывание в Аддис-Абебе. Они возвращаются в Найроби вечерним семичасовым рейсом. Уже 17 часов 30 минут.
Бернар Кассегрен нахмурил брови.
— Времени в обрез,— просто заметил он.— Теперь не до развлечений, Бамба.
— Да, Бернар,— сказал сомалиец, готовый отправиться в путь.
— Послушай, старина. Сбрось этого типа в реку. Он нам больше не нужен, а второго погрузи в свою машину и доставь его в кратчайшие сроки в полицию, в отдел по борьбе с уголовной преступностью. Мы с полковником поедем на моей машине, нам надо срочно возвращаться. О кей?
— Можешь на меня рассчитывать, Бернар,— просто согласился сомалиец с широкой улыбкой. Когда они начали карабкаться по крутой тропе, чтобы выбраться на грунтовую дорогу, а затем на шоссе, на долину упали первые капли дождя. Огромные теплые капли, несущие с гор послание о наступлении сезона дождей.
— Черт,— воскликнул тулузец,— я думал, что еще потерпит денек-другой. Но уже июнь. Следовало этого ожидать.
Тропический ливень прекратился, когда они добрались до «лэнд ровера» владельца гаража. Но они потратили добрых двадцать минут и насквозь вымокли.
Кассегрен тут же тронулся и, вдавив акселератор в пол, понесся по дороге в Аддис-Абебу. Они вихрем промчались три километра, но вдруг дождевой поток преградил им путь. Кассегрен дал задний ход, а затем осторожно на первой скорости въехал в речушку, низвергающуюся с горы. Фредерик стиснул зубы и неотрывно смотрел на стрелки часов.
— Потеряно еще пять минут,— с досадой заметил он.— Так мы никогда не доедем.
— Издержки сезона дождей,— философски прокомментировал владелец гаража. — Теперь ливни с небольшими перерывами зарядят на три месяца. Раз — проехал, два — дорога перерезана, и ничего не поделаешь.
— Если эти два типа улетят сегодня вечером, последняя надежда будет потеряна,— горячо запротестовал Фредерик.— Они мне все рассказали. Но если не удастся их упечь за убийство Загари, я не продвинусь ни на шаг.
— В таком случае вам не стоит беспокоиться,— заверил его расплывшийся в улыбке Кассегрен.— Эти пташки так легко не вспорхнут. Уж это я вам обещаю.
Лемуан явно проявлял нетерпение, не особенно поняв загадочную фразу. В 18 часов 15 минут они добрались до плотины Кока. Приходилось расстаться со всякой надеждой добраться до аэропорта до 19 часов. «К тому же,— с горечью подумал Фредерик,— успей я до вылета самолета, что бы мне это дало? У меня нет права помешать этим людям покинуть Эфиопию».
Он просто кипел от бешенства. Больше всего его раздражало поведение Бернара Кассегрена. А тулузец, казалось, ничуть не беспокоился. Доехав до водохранилища, вместо того чтобы мчаться на всех парах в Аддис-Абебу, он затормозил у «Галила Палас», одного из двух крупнейших отелей местного туристского центра.
— Выпьем по стаканчику, чтобы расслабиться,— сказал он.— К тому же мне надо позвонить.
Его здесь, видимо, знали как облупленного. Персонал отеля поддерживал с ним деловые отношения, более того, во время охотничьих прогулок он бывал здесь уже в качестве клиента. Он оставил Фредерика в баре перед стаканом виски «Олд Кроу», а сам отправился звонить. Он вернулся менее чем через десять минут, сияющий, как ребенок, которому удался веселый розыгрыш, и заказал тот же напиток. Лемуан, расставшись с последней надеждой вовремя добраться до Аддис-Абебы, был на грани подавленности и вспышки гнева.
— Не мучайте себя,— сказал Кассегрен, зажигая сигарету,— эти двое так легко не улетят, уж поверьте мне.
— Хотел бы я знать, почему,— проворчал заместитель «господина Дюпона».
— Потому лишь, что я позвонил Одетте и дал ей необходимые инструкции. Прямо сейчас она звонит в аэропорт, чтобы сообщить о террористах, заложивших бомбу в самолет на Найроби. Можете на меня положиться. У эфиопов уже дважды были подобные неприятности с арабами в рамках арабо-израильского конфликта, и они подобные вещи принимают всерьез. Самолет на Найроби не вылетит, пока его хорошенько не прощупают. На это уйдет не менее трех часов. Фредерик сделал глоток скоча и с восхищением посмотрел на своего собеседника.
— Черт бы меня побрал,— сказал он,— мне бы это никогда и в голову не пришло. Просто гениально.
— Да, конечно,— согласился Кассегрен без ложной скромности,— но это не дает нам права почивать на лаврах. Нам пора!
В машине он возобновил прерванный разговор.
— Знаете,— сказал он.— Одетта рассказала мне по телефону интересную вещь. По радио сообщили об аресте двоих людей, принимавших участие в покушении на Османа Загари…
— Я об этом прекрасно знаю,— нетерпеливо оборвал его Лемуан,— ведь именно поэтому Хейнс и Паулюс сократили время своего пребывания в Аддис-Абебе.
— Так вот… Я тоже об этом знал, поскольку сам организовал их арест.
— Это как? — спросил ошарашенный Фредерик.— Какое вы имеете отношение к следствию, ведь его вела эфиопская полиция?
Безо всяких прикрас тулузец поведал ему, как он обнаружил в аэропорту фотографа и, не слишком представляя себе, как поступить, предупредил полицию. Фредерик, прекрасно зная, как намеревались использовать фотографии, теперь уже смотрел на своего агента в Аддис-Абебе не просто с восхищением, а с почтением, а это все-таки несколько иное чувство.
