Григорий Глазов - Смерть не выбирают (сборник)

– В этом деле от нас с тобой толку мало, – заключил Лагойда.

– Не скажи, мы же с тобой не знаем, какие Серега дает показания… Кого Яловский назначил вместо Кубраковой?

– Пока, до конкурса, исполняет обязанности Коган. Он удобный для Яловского, покладистый.

– А для нас с тобой?

– В каком смысле?

– В смысле поликаувиля.

– Поживем – увидим…

Был конец рабочего дня, когда Джума Агрба шел по коридору института, завершив непродолжительный разговор с ночным вахтером Сердюком, оторвав его от возни с электромоторчиком. Пахло канифолью, от паяльника шел дымок. Разговор и в этот раз оказался пустым проворотом, дымом, как от паяльника. Ничего, кроме Кубраковой в ту ночь в институте вахтер не видел, ни с кем, по его словам, она тогда не встречалась, никто ее не ждал, все двери открывала своими ключами, запасные висели на гвоздике на общей доске. Ничего подозрительного вахтер не заметил, ничего в ту ночь в институте не пропало, во всяком случае жалоб не было. Опять Скорику тут рыбку не выудить.

"Все говорят сплошную правду, ни у кого никаких противоречий: если бы не случилось убийство, то и в голову не пришло бы усомниться. Но кто-то же врет! – философски рассуждал Агрба. – Кто-то. Все врать не могут. Должна иметься спрятанная правда, чтоб было от чего оттолкнуться и шагнуть дальше"…

– Директор у себя? – спросил Джума у секретарши. – Доложите: майор Агрба.

Яловский сидел, подперев лицо кулаками и глядел ожидающе Джуме в глаза. И в этом ожидании Агрба уловил какое-то сочувствие, мол, жаль мне тебя, майор, бесполезны твои визиты сюда…

– Что на этот раз?

– Альберт Андреевич, имелось ли в лаборатории что-нибудь, что представляло интерес? – спросил Агрба, усевшись.

– Разве что бутыль с хорошим спиртом. И еще – опытная лабораторная установка, гнавшая поликаувиль. Об этом я, по-моему, вам уже рассказывал.

– Назаркевич знал о его достоинствах?

– Безусловно. Он участвовал в разработках.

– А какова ваша степень участия в них?

– Относительная, скажем так: обеспечивал, – он усмехнулся.

– А запатентована работа как? В смысле, чье авторство? Единолично Кубраковой?

– Единолично, единолично, – он снова усмехнулся.

– Альберт Андреевич, простите за такой бестактный вопрос: в институте бытует мнение, что Кубракова в каком-то смысле вас подавляла, осложняло ли это ваши отношения? Говорят, завлаб Коган покладистый.

– Вопрос действительно не из тактичных, – нахмурился Яловский. Поэтому я вам отвечу без подробностей: да, Исаак Израилевич Коган покладистый.

– А что из себя представляет ночной вахтер Сердюк?

– У вас и у вашего коллеги из прокуратуры странная манера: этот вопрос мне ставится в третий раз. Это что, у вас такая метода? Ловить на противоречиях? Повторяю в третий раз: сюда на работу пригласил и устроил его я, претензий к нему никаких не имею. Что касается его знакомств и связей вне службы, выясняйте сами.

– Вы не получали в последнее время от Кубраковой каких-нибудь докладных или заявлений?

– Нет. Она вообще не любила эпистолярный жанр. Все предпочитала решать устно, – Яловский посмотрел на часы. – Если у вас есть еще вопросы, нам придется перенести их на следующий раз, если нет, то… У меня через десять минут внеплановая оперативка.

"Раздражен, даже клычки точил и дал мне отлуп, – думал Агрба, выходя из института. – Но с Кубраковой, похоже, у них не было все безоблачно". В сущности Джума сегодня выполнял не столько оперативную работу, сколько следовательскую. Поэтому, полагал он, если чего и упустил или сделал не так – не взыщите, Виктор Борисович Скорик, сами меня туда погнали…

Оперативка закончилась. Все разошлись. Яловский, пересмотрев бумаги на столе, высыпал из пепельницы окурки в корзину для мусора, и, заперев двери кабинета в пустой приемной, спустился вниз. В вестибюле за загородкой в маленькой конторке вахтера Сердюка горела настольная лампа. Вахтер копался пинцетом в обмотке какого-то разобранного реле.

– Анатолий Филиппович, – позвал Яловский.

Вышел вахтер.

– Возьмите, пожалуйста ключи, – Яловский положил связку на барьер. Как жизнь? Какие новости?

– Мои новости тут, – указал он на конторку. – Сижу, газеты читаю. В них все новости. Вот вожусь с реле, сосед-автомобилист попросил посмотреть. Да еще следователь заходит в гости.

– Часто?

– Несколько раз наведывался. И из милиции.

– Что же вы сообщали?

– А что я знаю?

– Н-да… Ну хорошо, спокойной ночи.

– Всего доброго…

Я ничего так не боюсь, как разговора, который начинается с вопроса "Как жизнь?", либо с комплимента, потому что после долгого вступления в сущности ни о чем идет главное – просьба "выручить". В известной степени к людям подобного типа относилась и моя троюродная сестрица Неля. Поэтому ее чрезвычайно редкие звонки из Харькова всегда приводили меня в состояние напряженности и повышенной готовности. Так было и в этот раз. Звонок начался в начале двенадцатого ночи. Я в это время заканчивал делать выдержки из прошлогодних комплектов "Знамени" и "Нового мира", поскольку хранить все журналы уже было негде.

– Здравствуй, – сказала Неля. – Как жизнь?

– Прекрасна! – ответил я.

– Я прочитала твою статью в еженедельнике "Жизнь и право". Очень толково. Важно, что без всякой юридической казуистики, доступно и понятно любому обывателю… Молодец…

– Ты что-то хотела? – пресек я.

– Да. У меня к тебе просьба. Ты помнишь, в последний мой приезд к вам я останавливалась у своей приятельницы Ангелины Назаркевич. У нее неприятности, вернее у ее сына. Им нужен хороший адвокат, и я порекомендовала тебя. Так что не удивляйся, если к тебе обратятся от моего имени. И сделай, пожалуйста, все возможное.

– Тебе бы следовало поговорить со мной, заручиться моим согласием, а уж потом посылать ко мне людей. А если я занят другим делом, сижу в процессе? Ты об этом подумала?

– Но не могла же я отказать!

Я понял, что дальнейший разговор бессмыслен, я только увязну в препирательствах, поэтому спросил:

– Что там у этих Назаркевичей произошло?

– То ли его арестовали, то ли собираются, точно не знаю. Это связано с Кубраковой. Они тебе объяснят.

– Надеюсь.

– Ты что-нибудь выяснил относительно моей статьи, которую я оставляла Кубраковой?

– Пока ничего конкретного. Надо ждать завершения следствия.

– Ну, хорошо. Будь здоров, – на этом ее интерес ко мне иссяк…

Когда раздражение мое, как муть в стакане, постепенно осело, я понял, что Неля тут же перезвонит Назаркевичам и сообщит, что все улажено, что я с удовольствием воспринял ее просьбу…

Видимо, так оно и было: на следующий день ко мне в консультацию явилась жена Назаркевича. С ее слов я уяснил, что муж ее, кандидат химических наук, работал в лаборатории Кубраковой, что сейчас по договору нанялся в какой-то кооператив, что его подозревают в убийстве Кубраковой, ведет дело следователь Скорик. "Это неправда, муж ни в чем не виноват", в заключение сказала она, утирая слезы. К таким заявлениям я привык давно, значения им не придавал, обычное поведение клиентов.

Мне не очень хотелось браться за это дело по многим причинам: во-первых, просто не люблю дела, связанные с убийством; во-вторых, и Кубракова, и Назаркевич люди определенного социального статуса, а не люмпены или рецидивисты, что, как это случается порой, не исключает выхода на сцену так называемого "общественного мнения", которое, не считаясь ни с фактами, ни с законом, налегает на голосовые связки; в-третьих, поскольку дело вел Скорик, значит надзор, как я высчитал, осуществлял Миня Щерба хотя и деталь, однако малоприятная. Но… сестрица моя наобещала, похоже, от моего имени; передо мной сидела молодая женщина и тоскливо заглядывала в глаза. Я объяснил ей свои права и возможности, права ее мужа в период предварительного следствия.

– Что значит "предварительное"? – спросила она.

– До суда и для суда. Окончательное – в суде.

– Но он ни в чем не виноват! – повторила она. – Неужели его будут судить?!

– Ничего не могу вам сказать сейчас.

– Что мне дальше нужно делать?

Я втолковал ей, каким образом оформить законность моего участия в деле.

Скорик был вежлив, официален. Никакого недовольства не выказал, но я был опытней, и за отдельными словами и фразами недовольство все же это уловил, отнеся его к обычным взаимоотношениям между следователем и адвокатом. Он внешне спокойно воспринял мое желание ознакомиться с материалами следствия. Впечатление от них у меня сложилось двойственное: вроде и достаточно всего, чтобы предъявить Назаркевичу обвинение, а все же чего-то непробиваемого не хватало. Будучи на месте Скорика, я бы еще повременил, да и не спешил бы с такой мерой пресечения – содержание Назаркевича под стражей, ибо обвинение построено в основном на косвенных доказательствах. Но поразмыслив, я все же решил не начинать с конфликта, полагая, что позже, вникнув поглубже в каждый эпизод и обнаружив какие-нибудь проколы в них, суммируя, напишу ходатайство, в крайнем же случае, если Скорик будет упорствовать, настаивая на своем толковании этих эпизодов, постараюсь в распорядительном заседании на суде сделать все, чтоб дело завернули на доследование, это в известной мере загонит Скорика в цейтнот. В такой, избранной мною тактике, имелся, правда, один существенный изъян: все это время Назаркевич должен будет пребывать в СИЗО.