— Но как смог Каммер подбросить записку? Его ведь не было в доме, когда она была…
— Найдена? Очень просто. Ее нашли не тогда, когда он ее подбросил. Он оставил ее в гардеробной Тиллера сразу же после ужина, перед тем как пригласил Розу с ним прогуляться. Он знал, что Тиллер не обнаружит записки раньше девяти тридцати — еще одна характеристика убийцы: его знание привычек Тиллера, — из чего следовал бы вывод, что она была напечатана и оставлена после «звонка» Кидда своему «боссу». Ты помнишь, что Корту в то утро, когда мы нашли в коттедже Уоринга связанную Розу, позвонил анонимный голос и сообщил, где можно найти девушку. Где бы он ни скрывался на побережье, он рискнул появиться в публичном месте ради этого звонка. Я подумал, что он скорее был готов сдаться, чем позволить упасть с головы Розы хотя бы волоску. Он хотел убедиться, что ее найдут как можно скорее.
— Мало на то похоже, если вспомнить, что Каммер подставил Розу, подписав ее именем записку.
Эллери покачал головой:
— Он знал, что у нее верное алиби: не умеет печатать и была найдена связанной в коттедже Уоринга. Он ничего не имел против, если полиция решит, что записка фальшивая; на самом деле Каммер этого хотел ради блага Розы. И не забывай, если бы Марко не был таким небрежным, то записка никогда не была бы найдена, и на Розу никто и ничего не подумал бы.
Они приближались к большому городу, и поток транспорта стал намного гуще. Какое-то время Эллери полностью сосредоточился на дороге, не давая «дюзенбергу» в кого-нибудь врезаться. Судья Маклин сидел глубоко задумавшись и поглаживая подбородок.
— Насколько ты веришь, — неожиданно спросил он, — в искренность признания Каммера?
— Э? Не понимаю, что ты имеешь в виду?
Они вползли на оживленную главную улицу.
— Знаешь, вчера вечером я все время размышлял о том, что он сказал относительно Кидда. Я имею в виду, когда он сказал, что одержал верх над ним во время шторма и сбежал, намеренно перевернув яхту, и поплыл к острову, пытаясь спастись. Он признался, что солгал насчет того, что убил Кидда в драке на яхте. Потом рассказал, что произошло на самом деле, когда они уплыли на яхте Уоринга в субботу ночью после «похищения». Как только Испанский мыс скрылся из вида, он причалил яхту в уединенном месте, заплатил Кидду и отправил его собирать вещи. Дал нам возможность узнать, что Кидд жив, и отбыл в неизвестном направлении. Но мне почему-то кажется, что это неправда.
— Ерунда. — Эллери нажал на клаксон. Его лицо передернулось, когда он высунулся из машины и в праведном гневе автомобильного маньяка выкрикнул в сторону битком набитого такси: — Куда ты прешь, черт тебя подери? — Затем усмехнулся и убрал голову обратно. — Естественно, когда я пришел к выводу, что убийца — Дэвид Каммер, я задался вопросом: «А что стало с Киддом?» Он, очевидно, был лишь инструментом. Вопрос состоял в том: знал ли он правду, или Каммер обманул его насчет фокуса-покуса с «похищением»? И я понял, что есть две вещи, свидетельствующие против crime en double[17]. Ты подозреваешь, что Каммер также убил и Кидда?
— Должен признаться, что подобные мысли приходили мне в голову.
— Нет, — возразил Эллери. — Я уверен, что это не так. Во-первых, не было никакой необходимости говорить Кидду правду. И во-вторых, Каммер не убийца, так сказать, по натуре. Он абсолютно нормальный человек, законопослушный, как и любой другой гражданин. Каммер не из тех, кто мог бы потерять голову, и не из тех, кто мог бы убить ради страсти или потому, что слишком мал шанс его разоблачения. Кидду, явному проходимцу, было очень хорошо заплачено. И даже если бы он где-либо прочитал про убийство и решил шантажировать Каммера, то не стал бы этого делать хотя бы из соображений, что у него и самого рыльце в пуху. Это дало бы защиту Каммеру от своего наемного помощника. Нет-нет, Каммер сказал правду.
Далее оба молчали, пока не покинули город и снова не оказались на открытом шоссе. Воздух был холодноват, как бы напоминая о приближении осени, и пожилой джентльмен поежился.
— В чем дело? — заботливо спросил Эллери. — Холодно?
— Не знаю, — усмехнулся судья, — то ли это реакция на убийство, то ли на ветер, но, кажется, мне действительно холодновато.
Неожиданно Эллери остановил машину. Затем выпрыгнул на землю, открыл битком набитый багажник и извлек что-то большое, мягкое и черное.
— Что это? — подозрительно спросил пожилой джентльмен. — Где ты это взял? Не думаю…
— Завернись в это, дружище, — посоветовал Эллери, садясь обратно в машину и подтыкая ткань вокруг колен судьи. — Так сказать, на память о нашем путешествии.
— Что за черт… — начал судья, удивленный, стряхивая с себя накидку.
— Вынужденный убийца ради справедливости, в обход всякой логики! — выкрикнул Квин голосом оратора, ослабляя тормоз. — Не смог побороть искушения. Честно говоря, я просто умыкнул это сегодня утром прямо из-под носа Молея.
Судья поднял вещь вверх. Это был черный плащ Марко.
Пожилой джентльмен снова поежился, глубоко вздохнул, затем смелым движением набросил плащ себе на плечи. Эллери, ухмыляясь, нажал на акселератор. И немного погодя пожилой джентльмен запел сочным баритоном бесконечный припев «Поднимайте якоря».
Помню, как однажды осенним вечером я сидел вместе с судьей Маклином и Эллери в одном русском ресторанчике в Ист-Сайде, беседуя под аккомпанемент балалайки и потягивая горячий чай из высокого стакана. За соседним столиком располагался громадный русский детина, согласно традиционному русскому обычаю шумно прихлебывающий чай из блюдца. Внушительная фигура этого человека естественным образом навела нас на разговор о капитане Кидде, а с него мы перешли на убийство Марко. Я уже давно наседал на Эллери, чтобы он привел в порядок свои записи и написал книгу о его приключении на Испанском мысе, и тут решил возобновить давление, пока Квин был в подходящем настроении.
— О, хорошо! — наконец согласился он. — Ты жесточайший в мире эксплуататор, Дж. Дж. К тому же я считаю, что это одно из самых интереснейших моих дел за последнее время. — Он все еще выглядел удрученным после неудачи с делом Тирольца минувшим летом.
— Если ты собираешься приукрасить это дело, — сухо заметил судья Маклин, — то я предлагаю тебе, сынок, заткнуть одну зияющую дыру.
Голова Эллери вскинулась, как у насторожившегося сеттера.
— Что ты хотел сказать, воткнув в меня эту шпильку?
— Дыру? — удивился я. — Я слышал все подробности об этом деле и не обнаружил в нем ни одной дыры.
— О, но одна там все же есть, — ухмыльнулся пожилой джентльмен. — Очень личная для меня. Ты математик, сынок! Но до тех пор, пока ты преклоняешься перед строгой логикой, ты не захочешь, чтобы твоя жизнь становилась несчастной из-за писем обожающих тебя читателей.
— Лучше не раздражай меня, — рассердился Эллери.
— Итак, — загадочно произнес судья, — ты полагаешь, что смог исключить всех с помощью этого анализа, верно?
— Разумеется!
— Но это не так.
Эллери нервно закурил сигарету.
— О, — удивился он, — неужели? Кого же я пропустил, скажи?
— Судью Маклина.
Я чуть не поперхнулся чаем, наблюдая за удивленным выражением обычно невозмутимого лица Квина. Судья подмигнул мне и принялся подпевать в такт балалайки.
— Боже мой, — буркнул Эллери с досадой. — Я явно заблуждаюсь. Хм. Дорогой Солон, как говорила старая овца молодой, когда та уходила из дому, смотри не обманись.
Пожилой джентльмен перестал подпевать.
— Хочешь сказать, что ты и меня принимал во внимание? Ах ты, щенок! Это после всего того, что я сделал для тебя!
Эллери широко улыбнулся:
— Но я знаю рецепт, согласно которому правда — это, прежде всего, красота, а красота — это правда, и к черту всех старых друзей, так? Я рассматривал твою персону исключительно с точки зрения уравнения логики. Должен признаться, что я испытал сильное облегчение, когда смог исключить тебя.
— Вот спасибо, — отозвался судья; он выглядел подавленным. — Ты об этом ни разу не упоминал.
— Ну… это не та вещь, которую приятно говорить друзьям.
— Однако на каком основании ты его исключил, Эллери? — воскликнул я. — В твоем рассказе мне явно не было ничего…
— В рассказе, может, и не было, — рассмеялся Эллери. — Но это будет искусно предано забвению в книге. Помнишь, Солон, наш разговор со Стеббинсом в то воскресное утро?
Пожилой джентльмен кивнул.
— Помнишь, что я сказал ему?
Пожилой джентльмен покачал головой.
— Я сказал ему, что ты не умеешь плавать.
Во всей истории криминальной журналистики Нью-Йорка не было написано более интересной статьи о деле Дорн, чем статья Пита Харпера. Нужно признать, что у полиции никогда не было к нему претензий по части искажения фактов. К тому же его помощь в раскрытии ряда преступлений была действенной. (Дж. Дж. Мак-К.)
