Спокойный голос — я слышал его будто издалека — произнес:
— Сибиряков, отойди. А то я капитану скажу, он тебе опять всыплет.
— Как бы тебе самому не попало, — уже миролюбиво ответил Сибиряков. — Смотри: на рукаве у него «РОА». Тебе мало этого?
— Все равно нельзя. Он раненый и пленный.
— Какой, к черту, пленный! Разве можно эту мразь в плен брать?
Мне казалось, что я говорю громко, кричу, но они меня не слышали.
— Подожди, — сказал спокойный голос. — Он чего-то говорит.
— Какое сегодня число? — спрашивал я. — Восьмое?
— Не понимаю, — сказал спокойный голос (позднее я узнал, что он принадлежал Афанасию Горбунову; сейчас Горбунов председатель колхоза в Кировской области, и, когда ему случается приезжать в Москву, мы обязательно встречаемся). - Не понимаю. Говори громче.
— Какое сегодня число? — повторил я.
— Вот теперь понял. Сегодня десятое мая. Ежели временем интересуешься, одиннадцать часов ноль-ноль минут. А что? Подняться можешь?
Я шевельнулся, в правом боку возникла такая жгучая боль, что я опять потерял сознание. Пришел в себя оттого, что на мое лицо полил дождь.
— Да брось ты его! — сказал Сибиряков. — Он скоро подохнет.
Я открыл глаза и, собрав все силы, внятно, так казалось мне, сказал:
— Позовите ко мне вашего командира… У меня важные сведения… Очень важные… Молодой приказал бородачу:
— Давай капитана.
Дождь припустился сильнее, он стучал по пустым бочкам, как по крыше.
Послышались голоса и торопливые шаги.
— Где он? — спросил властный сильный голос. — Кто такой?
Солдаты с грохотом откатили стоявшие около меня бочки. Стало светлее. Молодой, лет двадцати трех, офицер в плащ-палатке наклонился надо мной и повторил вопрос:
— Кто такой?
— Может уйти Власов…
— Какой Власов? Предатель? Никуда он не уйдет… Кто вы?
— Советский разведчик… Мартынов…
— Коли не врет, значит, правда, — произнес Сибиряков. — Разрешите, товарищ капитан, я его подниму. Если врет, разберутся…
Позднее я узнал, что от неминуемой гибели меня спасли бойцы 302-й стрелковой дивизии 4-го Украинского фронта, которая утром десятого мая ворвалась в Прагу.
Помню блаженные дни — я лежал в госпитале, размещенном в гостинице на Вацлавской площади. Когда стал немного приподниматься, то мог из окна видеть на здании, стоящем на другой стороне, огромный транспарант, написанный на двух языках — чешском и русском: «Да здравствует Красная Армия — освободительница чехословацкого народа!»
С площади долетали музыка, веселый говор огромной толпы, не расходившейся до ночи.
Вечером десятого мая пришел генерал-полковник Анфим Иванович Болотин. Он вошел, осторожно ступая на носки, сел в кресло, положил большую ладонь на мое колено, улыбнулся и сказал:
— Живой? Мне врачи сказали — вот, черти, выдумали! — ничего тебе не рассказывать, не волновать. А я сейчас такое тебе скажу, сразу легче станет: пока ты без сознания был, война кончилась!
И Анфим Иванович рассказал о безоговорочной капитуляции фашистской Германии.
— Все! Теперь Гитлеру и его райху окончательный капут! Тебе бы, Андрей, сейчас в Москву, на Красную площадь. Там такое творится! Я по радио слышал.
Я спросил Анфима Ивановича про Алексея Орлова. Болотин помрачнел и кратко ответил:
— Дано указание разыскать…
Анфим Иванович зашел ко мне еще раз в тот день, когда меня должны были отправить в Москву.
— Со мной гость… Только ты, пожалуйста, не волнуйся. — И Болотин крикнул: — Давай входи!
И вошел Алексей Иванович Орлов. Он бросился ко мне, но Болотин предупредил:
— Ты, Алексей, полегче!
Алеша сидел около кровати, ласково смотрел на меня и молчал.
— Ну? — спросил я, вложив в это короткое слово все, что хотелось мне и спросить и рассказать.
— Вот все и копнилось… Скоро домой…
Очень прошу вас не верить тому, будто разведчики, чекисты не способны плакать: они, дескать, особенные, железные или железобетонные.
В глазах Алексея Ивановича стояли слезы, да и мне пришлось отвернуться — чертовски не хотелось показывать Алеше своих глаз…
А через два часа меня погрузили в самолет. Орлов летел со мной.
Болотин строго сказал летчику, словно он был извозчик:
— Осторожнее! Не тряси и не болтай!..
Когда на московском аэродроме меня выносили из самолета, первой я увидел Надю. Помню ее настороженный, строгий взгляд. Понятно было ее беспокойство: одно дело сообщение о моем здоровье по телефону, другое — увидеть меня неподвижно лежащим на, носилках. Но в ответ на мою улыбку Надя расцвела:
— Андрюша! Родной!..
— Папа!
Сначала я не разобрал, кто это крикнул. Рядом с носилками шел парень в красивом мундире неизвестного мне рода войск. Фуражка лихо сдвинута налево.
— Не узнаешь? — спросила Надя. — Да это Мишка.
Это был мой пятнадцатилетний Миша, воспитанник Калининского суворовского училища, отпущенный на три дня для встречи со мной.
— А Маша? — спросил я про дочь.
— Очень хотела приехать, но у нее сегодня последний экзамен.
Я подумал: «Сколько еще новостей ждет меня. Надо заново жить. А может, не заново? Просто вернуться к нормальному ходу моей жизни? А какой жизни — учителя? чекиста?»
Во время этой радостной встречи с женой и сыном я на какое-то время позабыл об Орлове. Увидел его около санитарной машины, к которой меня поднесли. Он держал за руку высокого, худенького мальчика. Рядом стояла пожилая женщина с заплаканными глазами. Алеша подвел сына ко мне:
— Вот и мой меня встретил… Варвара Ивановна, идите сюда. Познакомьтесь — это Андрей Михайлович.
Женщина подошла ближе — я увидел глаза Киры Орловой.
«Как ты мог, Алеша?!»
Меня с предосторожностями внесли в санитарную машину. Но она не трогалась. Надя положила мне под голову ладонь и сказала Мише, устроившемуся у меня в ногах:
— Почему не едем? Тут так душно.
— Кого-то ждут.
Как раз в этот момент в машину влез Алексей Мальгин.
— Извините, что я задержал. Мне сказали, самолет прибывает в семнадцать часов, он пришел на пятнадцать минут раньше. Здравствуй, Андрюша!..
Я шутливо ответил:
— Привет, привет… Рапорта, к сожалению, отдать не могу — встать не сумею.
— Лежи, лежи. Сейчас я тебе отрапортую. Поздравляю тебя с орденом Ленина, товарищ полковник!..
Мне предстоял капитальный ремонт, поэтому прямо с аэродрома меня отвезли в госпиталь. Я не могу сказать «молодость взяла свое» — я уже был далеко не молод, в марте 1945 года мне исполнилось сорок семь лет…
В общем, как видите, я выжил.
В госпитале я узнал от Мальгина, где и как поймали Трухина, Благовещенского, Закутного, Зверева и других изменников Родины, холопски служивших вместе с Власовым Гитлеру.
Трухина поймали 7 мая в городе Пшибрахе. Он заблудился в поисках американских войск и попал в расположение нашей части. Он был трезвый и сдался без всякого сопротивления.
Благовещенский и Закутный успели пробраться к американцам. В середине июня оба были переданы советским властям.
Зверева захватили 11 мая в селении Марковица. Он оказал сопротивление, отстреливался, а потом пытался покончить с собой, но пуля попала в ногу. На полу лежала его сожительница Татьяна Кочерьянц, бывшая аптекарша из города Локоть. Она приняла сильную дозу морфия. Когда Кочерьянц привели в чувство, она брезгливо бросила Звереву:
— Достукался! Эх ты!..
Зверев матюкнулся, заплакал. Его «мадам» это мало тронуло.
— Не реви… Чего сопли распустил? Умел блудить, умей и отвечать.
Только о Жиленкове и Малышкине мы долго ничего не знали. Но им, конечно, также не удалось избегнуть возмездия за свои преступления перед Родиной, народом.
Жиленков пробрался к американцам в районе Инсбрука. Малышкин явился в штаб 20-го корпуса американских войск, находившегося неподалеку от Фюссена, откуда его направили к командующему 7-й американской армией генералу Петчу.
В лагере для военнопленных в городе Асбург Жиленков и Малышкин встретились, и их вместе с еще тремя предателями перевели в лагерь американской разведки в город Оберузель, неподалеку от Франкфурта-на-Майне. Американцы приставили к ним офицеров — лейтенанта Стюарта и майора Сандерса, хорошо говоривших по-русски.
Одно время они жили на вилле «Флорида» и целыми днями писали «доклады» для американской разведки…
Жиленков очень понравился американцам, особенно Сандерсу. Он согласился оставить Жиленкова в Мюнхене для шпионской работы. Жиленков стал Максимовым. Он очень обрадовался своей удаче и все время издевался над своим бывшим шефом Власовым:
— Вляпался, идиот, как слепой котенок! Не мог, болван, вовремя удрать!..
Как ни прятали американцы Жиленкова и Малышкина, наши все-таки обнаружили их и потребовали выдачи.
