– Значит, они вообще не взлетали на воздух?
– Вообще. Маленькая немецкая уловка, небольшая страховка на случай, если война будет проиграна. Сторож убит, картины изъяты, под здание заложено громадное количество динамита. Точные, как часы, американские бомбардировщики прилетают в ту же ночь, третью ночь кряду, и бомбы сыплются с небес. Ба-бах! Военная трагедия. Затем верный офицер контрабандой переправляет эти и прочие ценные предметы по секретному маршруту – через Германию во Францию и Испанию, через океан в Мексику, в банковский склеп. Полагаю, вы с ним встречались.
– Курт Робл?
– Никто иной. Лояльный и преданный, как и предполагалось, он с тех самых пор стоит на страже, ибо хозяин, по очевидным причинам, не может воспользоваться картинами, так что его верный слуга стережет их год за годом.
– Не такой уж верный, раз пытается продать их теперь.
– Любому терпению рано или поздно приходит предел. Хозяину более никакого проку от упомянутых произведений искусства, а слуге надо на что-то жить, и посему он неохотно выставляет на продажу небольшой пейзаж Матисса – деревья и купальщицы на переднем плане…
– Погодите, Д'Изерния, да вы понимаете, что говорите?! Этот Матисс, входивший в личную коллекцию Гитлера, так и не обнаруженную, появился в Аргентине несколько лет назад. Вы что, хотите сказать мне, что хозяин этого преданного слуги Робла на самом деле…
– Да.
– Но Гитлер мертв уже больше двадцати пяти лет! Вы хотите, чтобы я поверил, что Робл имел картины в собственном распоряжении все это время и пальцем не шевельнул?!
– Я хочу, чтобы вы верили только фактам. Матисс был продан. Вы держите в руках Челлини. Хоть Робл и сфабриковал инцидент в музее Капителло, это было сделано ради другого. А другой, как вы только что сказали, давно мертв. Слуга тоже должен питаться, так что, с превеликою неохотой, он расстается с одним из сокровищ. Не будучи знакомым с миром искусства, он подошел к продаже не с той стороны, его обобрали и едва не прикончили. Он не желал, чтобы вышеупомянутое повторилось. На сей раз он связался с экспертом, каковой организовал бы сделку к обоюдной выгоде.
– Вас?
– Мне выпала эта честь. – Д'Изерния сделал полупоклон, хотя и продолжал сидеть. Тони быстро-быстро заморгал, пытаясь избавиться от путаницы в мыслях, чувствуя себя не в своей тарелке.
– Вам не хотелось бы выпить? Извините, мне следовало предложить это раньше.
– Пожалуй, капельку вермута, дабы мы могли отметить успех в наших деловых взаимоотношениях. Немного деньжат для меня и моего клиента, небольшая сумма, меньше цены единственного вертолета вроде тех, какие ежедневно сбивали в вашей неудачной войне. Америка смоет пятно с чести, а Италия возвратит себе сокровища, давно считавшиеся погибшими.
– Пожалуй, за такое я бы выпил.
Аккуратно положив картину на стол, Тони направился к бару. Подняв бокалы, они чокнулись, после чего итальянец опорожнил свой одним глотком.
– Теперь мне пора, сеньор Хоукин. Я свяжусь с вами на этом же самом месте в пятницу вечером. Будет организована встреча. Пожалуйста, приготовьте деньги.
– Сделаю все возможное.
Еще раз заперев дверь на все замки и засовы, Тони постоял, молча любуясь панелью из триптиха. Каким бы странным все это ни казалось, хрупкое и прекрасное произведение искусства абсолютно реально. Он устало поморгал. Теперь надо непременно поспать, разобраться во всем этом, потом слетать в Вашингтон, что само по себе станет немалым облегчением. Прочь, подальше от опасного безумия Мехико. Бережно укутав панель, он уложил ее в ящичек и поставил его на тумбочку у кровати. Одежды спали с него, будто по собственной воле, и Тони готов был рухнуть на кровать, когда в голову ему пришла внезапная мысль. Да нет, не может быть! И все же, раз уж такая идея возникла, она уже не уйдет и уснуть не даст. Покачиваясь от усталости, голый, как в день появления на свет, он обшарил глубины комода, заглянул под каждый предмет мебели, за каждую дверь и в каждый шкафчик, пока окончательно не уверился, что наконец-то действительно остался один. И лишь тогда плотно задернул шторы, выключил свет и с радостью повалился на кровать.
И тогда, словно злокозненно поджидал именно этого момента, чтобы вырвать Тони из благодатных глубочайших глубин забытья, назойливо зазвонил телефон, бездушно и неотступно. Звонки терзали его, донимали, дергали и не утихали, как бы он ни изворачивался, закрывая голову подушкой. И в конце концов разбудили, мало-помалу вытащив в состояние полубодрствования, когда он уже мог шарить и хлопать рукой в поисках назойливого инструмента, пока не сшиб весь аппарат на пол, в конце концов нащупал трубку и поднес ее к уху. Конечно, вверх ногами. В конце концов, чувствуя, как злость прогоняет последние следы сна, он взял трубку как надо и промямлил что-то в микрофон.
– Мистер Хоукин, это вы? – Мычание. – Слушайте, мне придется вот-вот повесить трубку. Сообщение от Петуха. Он велел сказать вам, что он глубоко сожалеет, но что-то не сложилось, ошибочка вышла.
– Не сложилось? Ошибочка? Или что?
– Да. Видите ли, тело вашего друга мистера Дэвидсона только что нашли в канале в парке Ксочимилко. Полиция уже спешит повидаться с вами. До свиданья.
Добрые секунд шестьдесят Тони просто лежал, а его усталый рассудок пытался собрать из отдельных фрагментов нечто целое. Звонок. Кто? Правда? Враки, наверное. Но если правда… Что с ним будет, если полиция едет сюда, а его сосед по комнате найден мертвым с колотой раной в спине, а у Тони в багаже жуткий мясницкий нож, в точности соответствующий форме раны? Совершенно очевидно, чем все это кончится. Как только изнеможенные нейроны черепашьим шагом донесли эту мысль до его рассудка, Тони обнаружил, что стоит рядом с кроватью, отбросив одеяло и лихорадочно озираясь, как зверь в западне. Бежать! Надо отсюда выбраться.
Путаясь в одежде, он торопливо натянул вещи, снятые… когда?.. словно пару минут назад. Внутри воротника рубашки чернеет траурная полоса, зато узор галстука оживлен кляксой кошерной горчицы. Наплевать, сейчас главное скорость, искать другие вещи некогда. Пиджак и брюки тоже помяты; впрочем, бегство – не подиум салона мод. Может, взять багаж? Тони поразмыслил об этом, завязывая шнурки. Нет, невозможно, укладывать вещи просто некогда. Но надо взять картину, доставить ее в Вашингтон. Она вполне войдет в «дипломат» вместе с паспортом и остальными документами. Отлично, сборов на секунду.
Убрав картину в «дипломат» и заперев его, Тони уже двинулся к двери, когда внезапная мысль стукнула прямо в лоб с такой силой, что он резко затормозил. Не забыл ли он что-то, какой-то пустяк?
Нож. Найдя его, полиция будет просто на седьмом небе от счастья. Нож все еще на полу в гардеробе, где положил его Д'Изерния. Щелк, «дипломат» открыт, бросок, щелк, клац и к двери. Хлоп!
– Доброе утро. Смахивает, что наклевывается славный денек.
Голос, прозвучавший над самым ухом, так двинул Тони по нервам, что он едва не выронил «дипломат», но сжал ручку еще крепче и обернулся к человеку, только что вышедшему из соседнего номера. Обширнейшая стетсоновская шляпа, сапоги на высоких каблуках, дорогой работы, украшенные затейливым узором, морщинистое лицо, загорелое до черноты и продубленное, как кожа сапог. Вовсе не полицейский, всего лишь очередной турист, бояться нечего. Пульс Тони, грохотавший в ушах, как отбойный молоток, чуточку стих.
– Доброе утро, да, денек славный.
Всю дорогу до лифта они обсуждали погоду, а Тони ломал голову, почему ведет себя подобным образом, вместо того чтобы просто удрать. Надо держаться естественно, вот в чем уловка. Спокойно говорить с этим сыном старого Запада и с достоинством покинуть отель. Тони успел окончательно склониться к этому мудрому курсу действий, когда индикатор показал, что лифт поднимается на их этаж, и, будто стены вдруг стали прозрачными, Тони ясно привиделись полицейские, набившиеся в кабину лифта до отказа.
– Ой, опаздываю на встречу! До свидания.
Прочь, бегом по коридору к двери с табличкой «Выход», бросив вытаращившегося вслед техасца, через дверь и вниз по лестнице, нос к носу с коридорным, поднимающимся навстречу.
– Вы как раз тот джентльмен, которого я надеялся встретить, сеньор. По какой-то необъяснимой причине огромное множество полицейских вошло в наше заведение и спрашивало вас. Сейчас они поднимаются в лифте. – Видение оказалось правдивым! – Вот я и подумал, что, возможно, вы хотите уклониться от неудобств и выйти через служебный ход.
– По рукам! Ведите.
Они сбежали по лестнице в подвал и дальше, через скверно освещенный коридор, к открытой двери и солнечному свету.
– Даже не знаю, как вас отблагодарить.
– Есть очень простой способ выразить благодарность, сеньор.
– Я как раз и собирался. Вот, возьмите, за услуги.
Они уже стояли на пороге. Купюры снова перешли из рук в руки, и тут на Тони снизошло второе видение, такое же ясное, как видение переполненного полицейскими лифта. Теперь же он узрел человека, которого можно купить; если продается молчание, то равным образом на продажу выставлена и разговорчивость.
