Но Александр руководствовался не только этой причиной. Он понимал сердца и души своих подданных и знал, что они обожают пышные зрелища. Последние убеждали простых смертных в его благоволении к ним, так же как и в благоволении Господа, и вносили необходимое разнообразие в скуку обыденной жизни. Любой повод для празднования приносил городу новую надежду и зачастую удерживал наиболее отчаявшихся от того, чтобы убивать себе подобных по малейшему поводу.
Папа знал, что жизнь многих и многих напрочь лишена удовольствий, и считал себя обязанным даровать им хоть маленький глоток счастья. Ибо как еще он мог добиться от них поддержки своей власти? Если раз за разом взращивать семена зависти в сердцах людей, вынужденных наблюдать удовольствия менее достойных, но более удачливых, как можно требовать от них верности? Удовольствием надобно делиться, это единственный способ удержать в узде отчаяние бедняков.
День выдался теплый, солнечный, наполненный ароматом роз. Чезаре, Хуан и Хофре на лошадях подъехали к каменным воротам Рима, чтобы встретить там герцога Пезаро. Их сопровождал римский сенат, а также официальные послы Флоренции, Неаполя, Венеции и Милана и представители Франции и Испании.
От ворот процессии с гостем во главе предстояло проследовать мимо дворца Асканьо Сфорца, вице-канцлера, где молодой герцог должен был провести оставшиеся до свадьбы дни, к Ватикану. Александр распорядился включить в маршрут улицу, на которой находился дворец Лукреции, чтобы та смогла увидеть будущего мужа. Хотя отец и пытался развеять ее страхи, убеждая девочку, что после свадьбы она по-прежнему будет жить в своем дворце с Джулией и Адрианой и поедет в Пезаро только через год, Лукреция явно расстроилась. А печаль дочери всегда мешала Александру обрести душевный покой.
Приготовления к процессии заняли много недель, но к приезду Джованни Сфорца все стояли на своих местах.
Шуты в ярком зеленом и желтом бархате, жонглеры, подбрасывающие в воздух раскрашенные палки и шары из папье-маше, музыканты изо всех сил старались веселить граждан Рима, заполнивших улицы, чтобы увидеть этого герцога Пезаро, которому предстояло стать мужем юной дочери Папы…
Тем утром Чезаре проснулся в отвратительном настроении с жуткой головной болью. Попытался отвертеться от участия во встрече будущего зятя, полагая, что обязанность эта не из приятных, но его отец ничего не хотел слышать.
— Ты — представитель Святого престола, и причинами для твоего отсутствия могут быть только чума или малярия, — сурово указал ему Папа и вышел из комнаты сына.
Чезаре, возможно, и остался бы при своем мнении, если бы не Лукреция. Она прибежала к нему по тоннелю из своего дворца, как только услышала, что он заболел.
Села на кровать, погладила по голове, потом спросила:
«Чез, кто, как не ты, сможет сказать мне правду о человеке, за которого мне предстоит выйти замуж? Кому еще я могу доверять?»
— Креция, какая разница? — ответил он вопросом. — Тебя уже обещали ему в жены, и с этим я ничего не могу поделать.
Лукреция улыбнулась брату, пальчиками взъерошила ему волосы. Наклонилась, нежно поцеловала в губы и улыбнулась.
— Неужели тебе так трудно сделать это для меня?
Я ненавижу саму мысль о том, что в мою постель ляжет другой мужчина. Я буду плакать и закрывать глаза и пусть не смогу выгнать его из кровати, целовать его откажусь.
Клянусь тебе, брат мой, откажусь.
Чезаре глубоко вздохнул и согласился выполнить желание сестры.
— Я очень надеюсь, что он не чудовище, — только и сказал он. — Иначе мне придется убить его до того, как он прикоснется к тебе.
Лукреция рассмеялась.
— Мы с тобой развяжем священную войну. — Реакция Чезаре ей понравилась. — Папе прибавится дел. Ему придется задабривать Милан, который очень обидит смерть Джованни от твоей руки, и пытаться заключить союз с Неаполем. Мавр может захватить тебя и бросить в подземелье. Папа поведет свою армию, чтобы освободить тебя, а тут и Венеция попытается отхватить у нас кусок территории. Лучшие художники Флоренции будут рисовать наши портреты, выставляя нас в самом неприглядном виде, а их пророки — обещать нам вечное проклятие, — она так хохотала, что повалилась на кровать.
Чезаре нравилось слышать смех сестры. Смех этот заставлял его забыть обо всем на свете, даже успокаивал злость, которую он испытывал к отцу. Да и головная боль поутихла. В общем, он согласился встречать «дорогого» гостя…
* * *
Как только Лукреция услышала музыку и поняла, что процессия приближается к ее дворцу, она взбежала на третий этаж и выскочила на балкон, нависающий над улицей.
Джулия Фарнезе, уже два года любовница Папы, в этот день одела ее в темно-зеленое атласное платье с кремовыми рукавами и украшенным драгоценными камнями лифом. Белокурые волосы забрала в пучок, оставив лишь несколько прядок, свисающих вдоль щеки, чтобы подчеркнуть красоту шеи.
Джулия уже не один месяц пыталась объяснить Лукреции, что будет ожидать ее в первую брачную ночь, Лукреция если и слушала, то в пол-уха. Когда же Джулия начинала рассказывать о том, как должно ублажать мужчину, перед мысленным взором Лукреции возникал Чезаре.
И хотя она никому не говорила ни слова, ее любовь к нему крепла с каждым днем.
Выйдя на балкон, Лукреция удивилась тому, что у дворца собралась целая толпа. Александр позаботился об охране, но солдаты не смогли защитить ее от лепестков цветов, которыми римляне забросали и ее, и большой балкон. Лукреция улыбалась и махала всем рукой.
Она посмеялась ужимкам шута, похлопала музыкантам, а потом увидела их.
Первым своего брата Чезаре, на белом жеребце, красивого и благородного, с прямой спиной, серьезным лицом.
Он поднял голову, увидел Лукрецию и улыбнулся. Хуан не удостоил ее и взгляда. То и дело наклонялся, чтобы взять цветы у подбегавших к нему женщин. Младший брат, Хофре, приветствовал ее радостной, пусть и пустой улыбкой.
Следом ехал он, Джованни Сфорца. Длинные черные волосы, ухоженная бородка, классический нос, широкие плечи, но вот роста природа ему явно недодала. Жених ей определенно не понравился, но, когда он посмотрел на балкон, сдержал лошадь и отсалютовал ей, Лукреция, как ее и учили, поклонилась ему.
До свадьбы оставалось три дня, и теперь, когда процессия проследовала дальше, ей не терпелось услышать, что скажут Адриана и Джулия о ее суженом. И хотя Адриана успокаивала ее и говорила, что все будет хорошо, Креция знала, что правду сможет узнать только от Джулии.
— Что ты думаешь? — спросила ее Лукреция. — Он — чудовище?
Джулия рассмеялась.
— Я думаю, что он симпатичный, хотя и крупный мужчина… может, слишком крупный для тебя, — поддела ее Джулия, и Лукреция точно знала, что та имела в виду.
А потом Джулия обняла ее. — Он очень даже ничего.
И потом, ты должна выйти замуж ради Святейшего Папы и ради Господа. С обычной жизнью это никак не связано.
* * *
Как только Александр вселился в папский дворец, он превратил несколько пустовавших ранее комнат в знаменитые покои Борджа. Стены его личной приемной, Sala dei Misteri [6], расписал фресками его любимый художник, Пинтуриккьо.
На одной из фресок, изображающей Вознесение, он нарисовал и Александра среди тех избранных, кому выпала честь лицезреть, как Христос поднимается к небесам.
Одев Александра в темный плащ, художник положил у его ног золотую тиару. Взор свой Александр обратил к небесам, словно благословляя возносящегося Христа.
На других фресках не вызывала сомнений схожесть с Борджа лиц давно умерших святых, мучеников и прочих религиозных фигур. Лукреция, невероятно красивая, стала светловолосой святой Катериной. Чезаре, как римский император, восседал на золотом троне. Хуан стал восточным монархом, Хофре — невинным херувимом. На всех фресках нашлось место красному быку, символу семьи Борджа.
На двери второй комнаты Пинтуриккьо изобразил Мадонну во всей ее красе. Из всех святых Александр более всего чтил Марию, и художник в качестве модели выбрал Джулию Фарнезе, тем самым одной картиной доставив Александру двойное удовольствие.
Был еще во дворце и зал Веры, площадью в тысячу квадратных ярдов. Фресками художник разрисовал и купольный потолок. Все апостолы получили по отдельной фреске, каждый читал святое писание внимательно слушающим пророкам, чтобы потом те несли людям откровения Христа. Пророкам художник дал лица Александра, Чезаре, Хуана и Хофре.
Стены комнат украшали роскошные гобелены. В зале Веры стоял папский трон, на котором восседал Александр, принимая важных персон. У трона стояли золоченые скамеечки, на которые гости преклоняли колено, чтобы поцеловать перстень, и диваны, куда они могли присесть, если аудиенция затягивалась. Тут обсуждались будущие Крестовые походы и принимались решения, кто и как будет править городами Италии.
