Все это понравилось профессору, и он не разочаровался, когда, подняв глаза, увидел перед собой преподобного Льюка Прингла.
– Ваш секретарь сказал мне, чтобы я шел прямо сюда, – сказал посетитель, улыбаясь широкой, приятной улыбкой. Улыбка эта пряталась в зарослях бакенбард и рыжей с проседью бороды. Столь буйная растительность нередко украшает лица белых, живущих в диких джунглях; но глаза над вздернутым носом нельзя было назвать дикими.
Опеншоу пробуравил вошедшего недоверчивым взглядом и, как ни странно, не увидел в нем ни шарлатана, ни маньяка. Он был абсолютно в этом уверен. Такие бороды бывают у сумасшедших, но таких глаз у сумасшедших не бывает: глаза серьезных обманщиков и серьезных безумцев не смеются так просто и приветливо. Человек с такими глазами может быть насмешливым, веселым жителем предместья; ни один профессиональный шарлатан не позволит себе выглядеть так несолидно. Посетитель был в потертом плаще, застегнутом на все пуговицы, и только мятая широкополая шляпа выдавала его принадлежность к духовенству. Миссионеры из заброшенных уголков мира не всегда одеты как духовные лица.
– Вы, наверное, думаете, что вас опять хотят надуть, – весело сказал Прингл. – Вы уж простите, профессор, что я смеюсь. Я понимаю, что вы мне не доверяете. Что ж, все равно я буду об этом рассказывать всем, кто разбирается в таких делах. Ничего не поделаешь – было! Ну, ладно, пошутили – и хватит, веселого тут мало. Короче говоря, был я миссионером в Ниа-Ниа. Это в Западной Африке. Дремучий лес, и только двое белых – я и местная военная власть, капитан Уэйлс. Мы с ним подружились, хотя он был – как бы это сказать? – туповат. Такой, знаете, типичный солдат, как говорится, «трезвый человек». Потому-то я и удивляюсь – люди этого типа мало думают и редко во что-нибудь верят. Как-то он вернулся из инспекции и сказал, что с ним случилась странная штука. Помню, мы сидели в палатке, он держал книгу в кожаном переплете, а потом положил ее на стол, рядом с револьвером и старым арабским ятаганом (кажется, очень ценным и древним). Он сказал, что книга принадлежит какому-то человеку с парохода, который он осматривал. Этот человек уверял, что книгу нельзя открывать, иначе вас утащат черти или что-то в этом роде.
Уэйлс, конечно, посмеялся над ним, назвал суеверным трусом – в общем, слово за слово, и тот открыл книгу. Но тут же уронил, двинулся к борту…
– Минутку, – перебил профессор, сделавший в блокноте две-три пометки. – Сначала скажите: говорил ли тот человек, откуда у него книга?
– Да, – совершенно серьезно ответил Прингл. – Если не ошибаюсь, он сказал, что везет ее в Лондон владельцу, некоему Хэнки, востоковеду, который и предупредил его об опасности. Хэнки – настоящий ученый и большой скептик, то-то и странно. Но суть происшествия много проще: человек открыл книгу, перешагнул через борт и исчез.
Профессор не отвечал. Наконец он спросил:
– Вы этому верите?
– Еще бы! – ответил Прингл. – Верю по двум причинам. Во-первых, Уэйлс был туп, как пробка, а в его рассказе есть одна деталь, достойная поэта. Он сказал, что тот человек исчез за бортом, но всплеска не было.
Профессор снова углубился в заметки.
– А вторая причина? – спросил он.
– Вторая причина заключается в том, – отвечал преподобный Льюк Прингл, – что я это видел собственными глазами.
Он помолчал, потом продолжил свой обстоятельный рассказ. В его речи не было и следа того нетерпения, которое проявляет сумасшедший или просто убежденный человек, пытаясь убедить собеседника.
– Итак, он положил книгу на стол рядом с ятаганом. Я стоял у входа в палатку, спиной к нему, и смотрел в лес. А он стоял у стола и ругался – дескать, стыдно в двадцатом веке бояться каких-то книг. «Какого черта! – говорит. – Возьму и открою». Мне как-то стало не по себе, и я сказал, что лучше б вернуть ее как есть доктору Хэнки. Но он не мог успокоиться: «А что тут плохого?» Я ответил: «Как – что? Вспомните про пароход». Он молчит. Я думал, ему нечего ответить, и пристал к нему из чистого тщеславия: «Как вы это объясните? Что там произошло?»
А он молчит и молчит. Я обернулся – и вижу: его нет.
В палатке никого не было. Открытая книга – на столе, переплетом кверху. Ятаган – на полу, а в холсте – дыра, как будто ее проткнули клинком. Через дыру виден только лес. Я подошел, посмотрел, и мне показалось, знаете, что растения не то примяты, не то поломаны. С тех пор я Уэйлса не видел и ничего о нем не слыхал.
Книгу я с опаской взял, завернул и повез в Англию.
Сперва я думал отдать ее доктору Хэнки. Но тут я прочитал в вашей газете про ваши исследования и решил пойти к вам.
Говорят, вы человек объективный, вас не проведешь…
Профессор Опеншоу отложил карандаш и пристально посмотрел на человека, сидевшего по другую сторону стола.
В этом долгом взгляде он сконцентрировал весь свой опыт общения с самыми разными типами мошенников и даже с наиболее редкими типами честных людей. В любом другом случае он решил бы сразу, что все это – сплошная ложь.
Он хотел решить так и сейчас. Но рассказчик мешал ему – такие люди если и лгут, лгут иначе. В отличие от шарлатанов, Прингл совсем не старался казаться честным, и, как ни странно, казалось, что он действительно честен, хотя что-то внешнее, постороннее припуталось тут. Может быть, хороший человек просто помешался невинным образом? Нет, и тут симптомы не те. Он спокоен и как-то безразличен; в сущности, он и не настаивает на своем пунктике, если это вообще пунктик.
– Мистер Прингл, – сказал профессор резко, как юрист, задающий свидетелю каверзный вопрос. – Где сейчас эта книга?
Из бороды снова вынырнула улыбка и осветила лицо, столь серьезное во время рассказа.
– Я оставил ее в соседней комнате, – сказал Прингл. – Конечно, это опасно. Но я выбрал из двух зол меньшее.
– О чем вы говорите? – спросил профессор. – Почему вы не принесли ее сюда?
– Я боялся, что вы ее откроете, – ответил миссионер. – Я думал, надо вам сперва рассказать. – Он помолчал, потом добавил: – Там был только ваш секретарь. Кажется, он довольно тихий – что-то пишет, считает.
– Ну, за Бэббиджа можно не беспокоиться! Ваша книга в полной безопасности. Его фамилия – Бэрридж, но я часто зову его Бэббидж[14]. Не такой он человек, чтобы заглядывать в чужие пакеты. Его и человеком не назовешь – настоящая счетная машина. Пойдемте возьмем книгу. Я подумаю, как с ней быть. Скажу вам откровенно, – и он пристально взглянул на собеседника, – я еще не знаю, стоит ли ее открыть или лучше отослать этому доктору Хэнки.
Они вышли в проходную комнату. Но не успела закрыться дверь, как профессор вскрикнул и кинулся к столу секретаря. Стол был на месте – секретаря не было. Среди обрывков оберточной бумаги лежала книга в кожаном переплете; она была закрыта, но почему-то чувствовалось, что закрылась она только что. В широком окне, выходившем на улицу, зияла дыра, словно сквозь нее пролетел человек.
Больше ничего не осталось от мистера Бэрриджа.
И Прингл и профессор словно окаменели; наконец профессор очнулся, медленно обернулся к Принглу и протянул ему руку. Сейчас он еще больше походил на судью.
– Мистер Прингл, – сказал он, – простите меня. Простите мне вольные и невольные мысли. Настоящий ученый обязан считаться с такими фактами.
– Мне кажется, – неуверенно сказал Прингл, – нам надо бы кое-что уточнить. Может, вы позвоните ему? А вдруг он дома?
– Я не знаю номера, – рассеянно ответил Опеншоу. – Кажется, он живет где-то в Хэмстеде. Если он не вернется, его друзья или родные позвонят сюда.
– А могли бы мы, – спросил Прингл, – описать его приметы для полиции?
– Для полиции! – встрепенулся профессор. – Приметы… Да вроде бы у него нет примет. Вот разве только очки. Знаете, такой бритый молодой человек… Полиция… м-да… Послушайте, что же нам делать? Какая дурацкая история!
– Я знаю, что мне делать, – решительно сказал преподобный Прингл. – Сейчас же отнесу книгу доктору Хэнки и спрошу его обо всем. Он живет недалеко. Потом я вернусь и скажу, что он ответил.
– Хорошо, хорошо… – проговорил профессор, устало опускаясь в кресло; кажется, он был рад, что другой взял на себя ответственность. Шаги беспокойного миссионера простучали по лестнице, а профессор все сидел не двигаясь и смотрел в пустоту, словно впал в транс.
Он еще не очнулся, когда быстрые шаги снова простучали по ступенькам и в контору вошел Прингл. Профессор сразу увидел, что книги с ним нет.
– Хэнки ее взял, – серьезно сказал Прингл. – Обещал ею заняться. Он просит нас прийти через час. Он специально повторил, профессор, что просит вас прийти вместе со мной.
Опеншоу молча смотрел в пространство. Потом спросил:
– Кто этот чертов доктор Хэнки?
– Вы так это сказали, как будто он и вправду сам черт, – улыбнулся Прингл. – Наверное, многие о нем так думают. Он занимается тем же, что и вы. Только он известен в Индии – он изучал там магию и все эти штуки. А здесь его мало знают. Он маленький, желтый, хромой и очень сердитый. Кажется, в Лондоне он просто врач, и ничего плохого о нем не скажешь, разве только что он один слышал хоть немного об этом проклятом деле.
