— Чего?
— Я хотела поговорить с Карен об одном… об одном важном деле.
— И долго вы ждали?
— В половине пятого зазвонил телефон, — механически сообщила Эва. — Он продолжал звонить несколько минут, без перерыва, но, наконец, замолчал. — Почему-то Эва поняла, что и о звонках незнакомец тоже знает, но не решилась бы объяснить, как он мог узнать и откуда к ней пришло это понимание. — Я испугалась, вбежала сюда и обнаружила… Карен… — У нее не хватило сил закончить фразу.
Незнакомец снова окинул ее пристальным взглядом Казалось, его серые глаза пронизывают насквозь.
— Что вы делали с этим окровавленным носовым платком? — Платок лежал у их ног, и он отшвырнул его в сторону.
— Я… я подошла посмотреть на Карен и испачкала руки в крови на полу. А после вытерла их.
Он неторопливо высвободил ее руки. Эва почувствовала, что кровь просочилась во вмятины от его сильных пальцев.
— Хорошо, милочка, — медленно произнес незнакомец. — По-моему, вы слишком наивны, чтобы лгать.
У Эвы подогнулись ноги, она опустилась на пол, прислонившись спиной к столу, и горько заплакала, как последняя дурочка. Загорелый мужчина стоял над ней, широко расставив ноги, и глядел на Эву сверху вниз. Затем, очевидно, отошел, хотя она не слышала его шагов.
Ричард. Если бы только Ричард был здесь!.. Рядом с ним она ощутила бы себя в полной безопасности… В полной безопасности от этого незнакомца с пугающими глазами. Если бы они поженились… Но ведь это будет скоро, очень скоро. А когда они станут мужем и женой, он сумеет ее защитить! Она попыталась успокоиться и сдержать слезы, но не смогла. Ричард… И отец. Однако Эва тут же отогнала мысли о докторе Макклуре. Ей не захотелось думать об этом крупном, усталом человеке, плывущем сейчас на теплоходе по океану.
* * *
Внезапно до Эвы донесся звон разбитого стекла, и что-то, пролетев над ее головой, со стуком упало на пол.
Незнакомец, приблизившись к эркеру, сумел вовремя отклониться, а не то влетевший предмет угодил бы ему прямо в голову. Он прикрыл лицо руками, чтобы защитить глаза от осколков стекла. А затем и он и Эва бросились к окнам, чтобы посмотреть в сад, откуда швырнули камень. Эва не сознавала, как ей удалось подняться на ноги. Она помнила только, что кто-то разбил этим камнем окно, когда она и загорелый мужчина находились у эркера. Кровь, неподвижная хрупкая фигура Карен…
Но в саду было пусто. Человек, бросивший этот камень, уже скрылся.
Эва истерически расхохоталась и подумала, что будет смеяться еще долго-долго. Она тряслась и дергалась в судорогах, потом отошла от окна и оперлась о стол. Смех сменился новым потоком слез.
— Бросают камни, — всхлипнула она. — Бросают камни… в Карен… в Карен.
Мужчина с такой силой ударил Эву по щеке, что она скорчилась от боли, вскрикнула и отвернулась, едва не лишившись чувств.
— Я же сказал вам — молчать, — нахмурившись, буркнул мужчина, хотя, как ни странно, его интонация больше походила на извинение. Затем повернулся к ней спиной, как будто ему сделалось стыдно. Но не того, что он ее ударил, а своей неловкой попытки извиниться.
Эва наблюдала за ним, чувствуя себя столь глупой и опустошенной, что ей легче было бы потерять сознание.
Незнакомец рассматривал разбитое центральное окно.
Камень попал в обе его распахнутые створки. Однако, судя по всему, его интересовало не само окно, а вертикальные железные прутья решетки, отстоявшие друг от друга примерно на шесть дюймов. Решетка защищала окна снаружи. Потом он вернулся, поглядел на камень, а по пути проверил время.
Камень лежал посередине комнаты. Это была самая обыкновенная галька длиной около двенадцати-тринадцати сантиметров, потемневшая и сыроватая, словно кто-то недавно выкопал ее из земли. Он поддел камень ногой и перевернул его. Другая сторона гальки оказалась сухой. И это все.
— Странно, — заметил незнакомец после недолгой паузы, и Эва догадалась, что он принял решение: «Какой-нибудь мальчишка». Потом пожал плечами, давая понять, что случай ерундовый, не стоящий внимания. — Мисс Макклур?
— Да, — вздохнула она.
— Вы уверены, что слышали голос Карен, когда японка принесла ей лист бумаги?
— Да, уверена.
— А о какой бумаге шла речь? О той, что сейчас на столе?
Эва присмотрелась. На столе лежал лист бумаги с рисунком розовато-желтых хризантем. Но он был скомкан. Рядом с ним она увидела чистый конверт.
— По-моему, о ней, — отозвалась Эва безжизненным голосом.
Он приблизился к столу и, обернув пальцы носовым платком, взял скомканный лист, расправил его. На нем было что-то написано. Эва прочла слова, но ее рассудок отказывался нормально работать, и их смысл остался ей непонятен. Она запомнила только имя Морел — так звали адвоката Карен. Вероятно, это было начало так и не законченного письма к нему.
— Это ее почерк?
— Да.
Незнакомец опять скомкал бумагу и швырнул ее на стол, точь-в-точь на то место, где она находилась раньше. Затем обошел вокруг стола, выдвинул ящики.
— Никакой другой почтовой бумаги в них нет, — пробормотал он и задумчиво постоял минуту-другую, прикусив верхнюю губу. — Послушайте, сестричка. Здесь была служанка-японка. Она принесла лист бумаги и ушла. Когда вы видели этот лист у нее в руке, он был чистым?
— Да.
— Тогда она не могла это сделать. Лейт стала писать на нем после ухода японки. Значит, после ее ухода она была еще жива. Все в порядке. — Незнакомец опять поглядел на часы.
— Кинумэ… — произнесла Эва. — Кинумэ никогда не сделала бы ничего подобного.
— А я и не утверждаю, будто она это сделала, не так ли? — Мужчина рассердился. — Вы все время сидели в гостиной. И никуда из нее не отлучались?
— Нет.
— Кто-нибудь входил или выходил, пока вы ждали?
— Никто.
— Никто! — Кажется, его это удивило, и он опять стал жадно разглядывать ее лицо, «Отчего бы?» — принялась размышлять Эва. Но размышление длилось не более минуты. Ничто не имело теперь значения, когда Карен… когда Карен мертва.
Эве хотелось только одного: быть вместе с Диком…
* * *
Загорелый молодой человек подбежал к двери, прислушался, бесшумно приоткрыл ее и, стоя на пороге, осмотрел гостиную. Там были две двери — одна, у которой он находился, и другая, ведущая в коридор. Не оборачиваясь, он спросил скрежещущим голосом:
— Вы в этом абсолютно уверены? А может быть, вы уснули?
— Никто не входил в спальню и не выходил из нее.
Молодой человек в нетерпении сцепил руки.
— Еще один вопрос о японке. Она долго пробыла в спальне?
— Не более десяти секунд.
— Чушь! — Его лицо покраснело от гнева. — Карен зарезали ножом, пока вы сидели в гостиной. Вы говорите, что никто мимо вас не проходил. Тогда как же, спрашивается, туда проник убийца? Допустим даже, что он спрятался в спальне еще до того, как японка принесла бумагу, но как, черт возьми, он оттуда выбрался? Скажите мне, пожалуйста. Ну-ка, скажите мне.
— Я не знаю, — ответила Эва. У нее разболелась голова, и она с трудом соображала. Все это казалось ей несущественным. А незнакомец все больше и больше злился. Почему он так сердится?
— Ладно. Убийца не проходил через гостиную. — Создавалось впечатление, будто загорелый молодой человек спорил с самим собой. — Но он же должен был выйти отсюда — ведь его сейчас здесь нет. Как? Через окна? Но они все зарешечены. Предположим одну безумную вещь. Допустим, что он вообще не входил в спальню и оставался за окном, висел на веревке, привязанной к крыше или еще к чему-нибудь, и бросил в нее нож через прутья решетки. Но почему в таком случае нож до сих пор не торчит у нее в горле? Нет, это ерунда… И в спальне нет двери, ведущей в холл, а только одна дверь из гостиной. Вот проклятие!
— Это не совсем так, — уныло уточнила Эва. — Тут есть вторая дверь.
— Где же? — Молодой человек обернулся и снова осмотрел комнату.
— Но только, прошу вас, не трогайте ее, не надо, прошу вас.
— Где она?
— Карен… Карен никогда и никому не позволяла до нее дотрагиваться. И к ней никто не приближался. Ни слуги, ни кто-либо еще.
Незнакомец вплотную подошел к Эве, и она ощутила его жаркое дыхание.
— Где она? — пробормотал он.
— За японской ширмой, — со всхлипом прошептала Эва.
Мужчина в два прыжка добрался до ширмы, отодвинул ее.
— Куда она ведет? Отвечайте быстро!
— Наверх, в мансарду. Обычно Карен работала там. Она написала в своем убежище не один роман. Но наверху никто не бывал, даже мой отец. О, пожалуйста, не надо…
Это была самая обычная дверь. Возбуждение загорелого молодого человека постепенно начало спадать, он сделался холоднее прежнего и стоял не дотрагиваясь до двери. Затем обернулся к Эве:
