- Вот именно, - сказал Юрка.
- Что ты имеешь в виду?.. - насторожилась Даша.
- То, что, скорее всего, его напугали какие-то люди, пытавшиеся проникнуть в квартиру в те пять минут, когда ты побежала нас звать. И не исключено, что эти люди могут вернуться. Я думаю, нам надо уходить отсюда.
- Я не уйду! - сказала Даша. - А если папа вернется?
- Мы можем ждать его на улице. Или не все, а кто-то из нас. Покажи нам его фотографии, и мы его узнаем и остановим.
- И что, я и на ночь останусь у кого-то из вас, и на неделю, и на месяц? Это бред!
- А у меня есть другая идея, - сказал Ленька. - Ребята, по-моему, нам надо звать на помощь Седого.
- Верно! - подскочил Димка.
- Седого?.. Какого Седого?.. - недоуменно вопросила Даша. - И что он сможет?
- Все сможет. Седой есть Седой, - чуть не хором ответили три друга.
Их вера в Седого была святой и беспрекословной.
- В любом случае, - добавил Юрка, - он даст какой-нибудь дельный и разумный совет. С ним не пропадешь.
- И он умеет опасность чуять, - сказал Димка. - Если он скажет, что из этой квартиры надо уходить - уйдем. Скажет, что можно остаться - останемся.
Даша развела руками.
- Что ж, если вы так считаете... Но что он сможет сделать, если к нам вломятся бандиты... Или, наоборот, придут с обыском, и начнут вопросы задавать, а я не буду знать, как отвечать, чтобы невольно не придать отца...
- Как ты можешь его предать, если он не сделал ничего плохого? возразил Юрка.
Даша рукой махнула.
- Сам понимаешь, о чем я...
Да, друзья понимали, хотя это было понимание, идущее "из нутра", которое четко, в словах, они, наверно, не очень сумели бы объяснить. Если пытаться изложить это, глядя из нынешнего времени, больше четверти века спустя, опираясь на весь пережитый и накопленный опыт и на то осознание минувшей эпохи их детства, которое пришло к ребятам, когда они стали взрослыми, то можно было бы объяснить приблизительно так: "профессор Плейшнер" явно был иностранцем, а в те времена любые не разрешенные сверху контакты советских людей с иностранцами рассматривались чуть ли не как преступление. Мол, мало ли какую идеологическую заразу эти иностранцы занесут и мало ли о чем порасскажут, насчет западной жизни. "Железный занавес" на то и назывался "железным". (Здесь отец заржал, замахал руками и сказал: "А хитрый Юлиан Семенов... Знаешь, какую фразочку он загнул в романе о том, как Штирлицу поручили помешать Китаю создать атомную бомбу мы потом все-таки прочли этот роман? Штирлиц там говорит: "Китайское руководство хочет возвести вокруг страны железный занавес, но это ведь чепуха! Железный занавес может существовать только до тех пор, пока у китайского народа мало радиоприемников." С каким удовольствием мы ловили тогда подобные примочки!") Дашин отец осуществлял эти контакты явно втихаря - и это при том, что он, по меньшей мере, был связан с закрытыми учреждениями ЦК, то есть для него такие контакты были преступлением вдвойне! И если даже он руководствовался самыми хорошими намерениями и цель у него была самая благая - на пользу стране, ему бывсе равно не поздоровилось.
- Вот Седой и надоумит, как надо отвечать, если будут спрашивать, сказал Ленька. - Кто за ним побежит?
- Ты беги, - сказал Юрка. - Вы с ним как-то лучше всего контачите.
- Да, лучше всего тебе за ним сгонять, - поддержал Димка.
- Тогда я помчался, - сказал Ленька. - Постараюсь найти его как можно быстрее.
И он помчался во весь опор - прохожие только удивленно оглядывались. До своего квартала он добрался за рекордное время - пятнадцать минут. Чемпион мира по бегу позавидовал бы. Правда, там ему пришлось остановиться и отдышаться, и кое-как утереть совсем застилавший глаза пот.
После чего он отправился выглядывать Седого - которого, как было сказано в начале повести, ещё называли Принцем, и который действительно был принцем волшебного королевства в несколько кварталов: принцем, уважаемым и где-нибудь в тридесятом королевстве, аж за Проломным проездом или за Ленинской Слободой.
Седого он нашел в беседке, в соседнем дворе. Держа в руках воображаемую гитару, Седой напевал компании из двух парней и трех девиц:
Ваше благородие, госпожа Удача,
Для кого ты добрая, а кому иначе!
Девять граммов в сердце
Постой, не зови!
Не везет мне в смерти
Повезет в любви!
- Поняли? - спросил он. - Тут вот такой аккорд берешь, ну, представляешь, как бы там-ты-рым-пам! - и он пропел дальше, с задушевной такой интонацией:
Ваше благородие, госпожа Чужбина,
Жарко обнимала ты, да мало любила!
В шелковые сети
Постой, не лови!
Не везет мне в смерти
Повезет в любви!..
- Привет, Ленька! - прервал он пение. - Чего тебе?
- Можно тебя на секунду? - сказал Ленька. - Разговор есть.
- Разговор или проблема? - прищурился Седой.
- Проблема, - чуть замявшись, сказал Ленька.
- Так! - Седой не вышел из беседки через вход, а легко перемахнул через перила. Повернувшись к компании, он помахал всем рукой. - Если задержусь, не ждите меня! У этих пацанов быстрых проблем не бывает!
К тому времени Седому уже исполнилось шестнадцать лет, он учился не в дневной школе, а в вечерней, для рабочей молодежи, днем слесарил на заводе и старался держаться посолидней. Но как он ни сдерживал себя - то и дело из него фонтанировала легкая, как шампанским кружащая голову, удаль.
- Так во что вы опять вляпались? - спросил он, отходя с Ленькой подальше, чтобы их никто не слышал.
- Долго рассказывать, - ответил Ленька. - В общем... в Штирлица. И, знаешь, Седой, похоже, на этот раз мы вляпались ещё серьезней, чем в предыдущие разы.
Седой нахмурился.
- Пой подробности! - сказал он, шаря в кармане своего темного пиджака. Он искал сигареты, и при этом наполовину вытянул почти полностью поместившуюся в боковом кармане книжку. Ленька успел разглядеть название: "По следам человека со шрамом". Седой вытащил сигарету - он курил крепчайшие кубинские сигареты без фильтра, которыми Москва в те годы была завалена - и, как всегда, облизнул её, прежде, чем закурить: кубинцы делали папиросную бумагу из сахарного тростника, и бумага была сладкой.
Ленька стал рассказывать, стараясь излагать все как можно короче и яснее. Видно, у него получилось, потому что Седой, заслушавшись с первых слов, не сразу раскурил сигарету, и лишь потом, спохватившись, что так и мнет её в руке, вставил её в зубы и чиркнул спичкой. То ли от всполоха спички, резко поделившего скулы Седого на область света и область теней, то ли ещё отчего, но лицо Седого, показалось в этот момент напряженным и помрачневшим.
- ...И вот, - закончил Ленька, - мы решили обратиться к тебе за советом, что делать, потому что, сам понимаешь, нельзя девчонку в беде бросать.
- Нельзя, - согласился Седой. И вздохнул. - Да что ж, только вот, за способность у вас такая, влипать невесть куда? То на ульяновскую шпану напоретесь, то в валютчиков влетите... Но это, ты прав, похлеще прежнего будет. Ладно, пошли.
- Ты пойдешь туда?.. - Ленька поверить не мог от радости.
- Пойду, конечно! - буркнул Седой. - Вы эти классные "опели" видели, а я что, рыжий? Да и на квартиру этого Штирлица интересно посмотреть. Хотя, конечно... Ладно, веди.
Ленька повел его. Седой некоторое время молчал, потом заметил.
- Ну, Димка, конечно, наврал вам.
- Наврал? - удивился Ленька.
- Не про все, конечно. Но про этот разговор - точно. Если б продавец и говорил со знакомым разведчиком, что вот, мол, с вас Штирлица списали, то не в тех бы словах был такой разговор и не в таком месте. Это Димка придумал, чтобы вас побольше накрутить. Да это пустяки... Вот все другое... Ничего, справимся.
И он опять примолк, потом, в задумчивости, стал напевать вполголоса:
Спокойней, товарищ, спокойней,
Тебе ещё не выбирать,
Еще не затеяны войны,
В которых тебе умирать...
- Кстати, - сказал он. - Человек, который эту песню написал, Юрий Визбор, он в "Семнадцати мгновениях весны" Бормана играет, - Седой вытащил из кармана книжку и показал Леньке фотографию, помещенную ближе к верхнему правому углу обложки.
- Это Визбор? - не понял Ленька.
- Нет, это Борман. Это документальная книжка, но поубойней любого детектива будет. Про то, как пытались установить, действительно Борман погиб при взятии Берлина или сумел бежать, оставив труп похожего на него человека в своей машине. Труп-то весь обгорел, а Борман был самым хитрым из всех нацистов и к тому же неофициальным казначеем нацисткой партии. Если он сбежал, то в его распоряжении оказались не миллионы даже, а миллиарды... В библиотеке всего Юлиана Семенова растащили, а тут эта книжка попалась. Ну, интересно мне стало, как все было на самом деле. Ведь главный-то поединок Штирлиц ведет с Борманом, а даже не с Мюллером, просто этот поединок тише проходит... А Визбора взяли из-за внешнего сходства. Видишь, как бывает? Лицом похожи, а по сути разные. Визбор написал и "Солнышко лесное", и "Московский трамвай", и "Вставайте, граф", и ещё столько отличных песен, что закачаешься.
