С автомобилем он управлялся как надо и доставил меня к отелю быстрее, чем я ожидал. Коридорный подхватил мои вещи, и я проследовал за ним к регистрационной стойке. Естественно, они забронировали мне номер и подготовили его к моему приезду. Добро пожаловать в наш отель, мистер Марлин. Пожалуйста, сюда, сэр.
Номер мне отвели на пятом этаже, с огромной ванной и видом на океан. Я выглянул в окно и увидел бронзовые тела на золотом песке.
Тихий день, жаркое солнце, освежающая вода. Что еще можно пожелать для полного счастья. На пляже я задержался надолго. К тому времени ряды загорающих поредели. Толстяки средних лет из Нью-Йорка уже намазались кремом от ожогов, переоделись в кричащие рубашки и шорты и отправились играть в кун-кен на веранду. Солнце уже зацепилось краем за горизонт.
После обеда я пошел в варьете. Звездой шоу была грудастая певица, которая вживую пела еще хуже, чем на пластинках. Но комик действительно повеселил меня, да и музыканты играли вполне пристойно. Спиртное стоило дорого. Но меня это не волновало. Когда придет время платить по счетам, Мона будет со мной. И денег у нас будет выше крыши.
На том суббота и закончилась. За ней последовали воскресенье, понедельник, вторник. Кожа у меня потемнела, мышцы стали еще рельефнее — я много плавал. В понедельник я заглянул в тренажерный зал, поработал на снарядах, потом пошел в сауну. Здоровенный поляк пятнадцать минут делал мне массаж, и с его стола я встал другим человеком. Все у меня было хорошо.
В среду я начал ее ждать. Вторую половину дня просидел в холле, каждые десять минут бросая взгляд на регистрационную стойку. Со дня убийства прошла неделя, и она могла появиться в любой момент. Ее приезду уже ничего не мешало. Пресса об убийстве практически забыла, лишь «Таймс» иной раз давала крошечную заметку о продолжающемся расследовании на одной из последних страниц. Так что я ее ждал.
В четверг она тоже не приехала, и я начал выказывать нетерпение. Я же сказал ей, через неделю, максимум, через десять дней. С устранением Брассара все прошло на удивление гладко. Так чего тянуть? Все ясно и понятно. К черту игры в секретность. Я хотел, чтобы моя женщина была при мне.
Она не объявилась и в пятницу.
Вечером я крепко набрался. Сидел у стойки бара и опрокидывал один стаканчик бурбона за другим. Коридорный помог мне доплестись до номера, а утром я проснулся с тяжеленным похмельем.
Пошла моя вторая неделя в Майами-Бич. И никаких следов Моны. Я просидел в холле весь день, но так и не увидел ее.
Меня прошиб пот. Я уже встал, чтобы подойти к регистрационной стойке и спросить, не забронировала ли она номер, но в последний момент сообразил, что делать этого никак не следует. Поэтому отправился в ближайший бар и заказал «коллинз». Там же нашелся и телефон-автомат. Я позвонил в отель «Эдем Рок» и попросил соединить меня с миссис Брассар.
— Один момент, — ответила телефонистка. Пауза, потом недоуменный голос. — Извините, но в отеле такая не проживает.
— Если вас не затруднит, узнайте, не забронировала ли она номер.
Ее это нисколько не затруднило. Она связалась с регистрационной стойкой и выяснила, что миссис Брассар номер в отеле «Эдем Рок» не бронировала.
Я вернулся к стойке и опрокинул стаканчик. Потом вновь прошел к телефону. Может, она забыла название отеля? Может, в «Эдем Рок» не нашлось свободных номеров? Я обзвонил полдюжины самых больших отелей. «Фонтенебло», «Американа», «Шерри Фортенак», «Мартиник», названия еще двух забылись. Всякий раз сначала я просил соединить меня с миссис Брассар, потом спрашивал, не забронировала ли она номер.
Но найти Мону мне не удалось.
Я понимал, что все это не случайно, что разгадка этой головоломки есть, надо только хорошенько подумать. Я ломал и ломал голову, но не находил удобоваримого ответа. И внезапно понял, каково быть крысой в лабиринте.
Миновали вечер и ночь, утром я отправился на пляж, чтобы солнце выжгло из меня и горечь, и тревоги. Я плавал, спал, ел и пил. Так прошло воскресенье.
В понедельник встал поздно. Спустился позавтракать и уже направлялся к лифту, когда меня окликнул портье.
— Мистер Марлин…
Я мог бы прикинуться, что не услышал его. Но счет мне все равно вручили бы, так что оттягивать неизбежное на час или день не имело никакого смысла. Я полагал, что денег мне пока хватит. Подошел к стойке. Он встретил меня белозубой улыбкой.
— Ваш счет, — и протянул мне сложенный желтый листок.
Я доказал, что тоже знаком с хорошими манерами, сунув листок в карман, не взглянув на итоговую сумму.
— И письмо, — добавил он, передавая мне конверт. Вот тут сработал рефлекс, потому что и письмо последовало за чеком, хотя мне безумно хотелось разорвать конверт, едва он попал в мои руки.
— Благодарю.
— Как долго вы намерены оставаться у нас, мистер Марлин?
Я покачал головой.
— Трудно сказать. У вас прекрасный отель. С ним не хочется расставаться.
Он просиял.
— Может, побуду здесь еще несколько дней. Может, неделю. А то и две. С другой стороны, могу уехать и завтра. Трудно сказать.
Портье все улыбался. Неприлично, знаете ли, уходить от человека, который так мило тебе улыбается, но и в улыбке надо знать меру. Так что я направился к лифту, предоставив своей спине возможность полюбоваться его улыбкой.
В номере я первым делом развернул счет. Сумма произвела на меня впечатление. $443.25. Больше, чем я предполагал. Слишком долго я тут жил, слишком хорошо пил и ел. Таких денег у меня не было.
Я сложил желтый листок и нашел для него место в бумажнике. Потом взял конверт и долго вертел в руках, словно ребенок, пытающийся догадаться, какой подарок принес ему Дед Мороз. Пухлый конверт. Без обратного адреса.
Я его вскрыл.
В конверте лежали деньги. Завернутые в лист белой бумаги.
Сотенные.
Я их сосчитал, думая о том, что лишь несколько секунд назад волновался из-за счета, выставленного отелем. Тридцать штук, все новенькие, хрустящие. Тридцать сотенных. Три тысячи долларов.
Огромные деньги.
И все мои тревоги сняло, как рукой, потому что я знал, что теперь тревожиться не о чем. Мона не забыла обо мне. И с наследством у нее полный порядок, иначе она не смогла бы послать мне три «штуки» наличными.
Так что все идет как надо.
Я взвесил купюры на ладони. Не просто деньги — символ. Символ того, что все у меня хорошо и волноваться абсолютно не о чем. Прислав деньги, она извинялась за опоздание и говорила, что разлука скоро закончится. При этой мысли меня обдало жаром. Скоро. Очень скоро.
Ее задержали. Такое случается. А письмо, телефонный звонок, телеграмма — слишком большой риск. Она верила, что я ее жду, вот доказывала это делом. Я почувствовал укол совести: как я вообще мог волноваться?
Я надел плавки, перебросил через плечо полотенце, отсчитал шесть сотенных. Остальные положил в бумажник, бумажник — в ящик комода. Огляделся в поисках корзинки для мусора, но передумал, и конверт лег рядом с бумажником.
В Майами-Бич можно спускаться в холл в плавках. Владельцев отеля заботят не внешние приличия, а наличные в карманах постояльцев.
Портье встретил меня той же улыбкой.
— Решил рассчитаться по пути на пляж. — Я положил на стойку пятьсот долларов. — Сдачи не надо. Внесите ее в счет. В плавках только один карманчик, и много денег туда не засунешь. Не эстетично. — И уверенной походкой, широко расправив плечи, вышел из отеля.
Погода стояла прекрасная, и я не стал терять времени зря. Расстелил полотенце на песке и бросился в воду. Волны в этот день были сильнее обычного, но меня это не смущало.
Поплавав и позагорав, я поднялся на веранду, заказал «коллинз» с водкой. Потом снова вернулся на пляж, и вытянувшись на полотенце, не заметил, как заснул.
А когда проснулся, солнце уже зашло. И унесло с собой жару. Песок остыл, по моей коже побежали мурашки. Я завернулся в полотенце и потопал в свой номер.
Пусть вам покажется это странным, но с заходом солнца испарилось и мое прекрасное настроение. Вновь появились сомнение, тревога. Мысленно я себя отругал. В чем же дело? В выражении лица Брассара, грохоте и пяти пулях? Я иногда думал об этом, особенно в сильном подпитии. Но сейчас меня занимало не это.
Что-то другое.
Я шагнул к комоду и выдвинул ящик. Взял бумажник, раскрыл, полюбовался на прекрасные зелененькие прямоугольники, прибывшие ко мне из Нью-Йорка. Посмотрел на конверт.
Может, я что-то заметил и раньше. Есть у людей такая особенность — видеть, но не фиксировать в сознании. Однако в подсознании эти видения остаются, а потом начинают рваться наружу.
Или у меня поехала крыша?
Однако что-то не складывалось. Что-то пошло не так, пусть я и старался убедить себя, что все будет хорошо. Может, за несколько часов, которые я проспал на солнце, подсознание нашло способ послать весточку сознанию?
