Домой он ехал на троллейбусе. Чтобы добраться до остановки, ему пришлось продираться через переполненный людьми рынок. Он ненавидел толпу!
Его ненависть сидела глубоко внутри, не высовывая наружу даже кончика хвоста. Он не мог позволить своим эмоциям выплеснуться наружу. Он должен быть идеалом. Примером для подражания воспитанным людям.
При всей своей ненависти к толпе он чувствовал себя в людской массе как рыба в воде. Его научили приспосабливаться к ней. А он ненавидел и это свое умение!
Он шел через рынок, стараясь не смотреть людям в глаза. Главной его задачей было никого не задеть. И все же пару раз его толкнули. Оба раз он вежливо извинялся, с виноватой улыбкой глядя поверх людских голов. А там было небо! Еще не спрятанное за лиственными гривами деревьев.
Легкие облака неслись по голубым просторам, не скованные ничем. Даже необходимостью соответствовать какой-либо форме. Солнце красило их золотом, и казалось, что каждое из них само и есть солнце!
Он наступил в лужу и вздрогнул. Ему явственно показалось, как мерзкая грязная жижа проникает сквозь кожаную поверхность ботинок, стремясь запятнать своим отвратительным прикосновением его нежную кожу. Грязь всегда сначала липнет к ногам, а потом оскверняет душу!
Он проклял облака!
Он проклял лужу и… улыбнулся — полная женщина с огромными сумками, больше похожая на ощеренную свинью, чем на что-либо другое, грубо попросила его посторониться.
— Конечно, конечно! — вежливо сказал он, отходя в сторону. Впрочем, женщина его уже и не видела.
— Пирожки, беляши, кофе, чай! — истошно кричала она, бульдозером пробираясь сквозь толпу.
Он отошел в сторону и достал чистый платок из кармана демисезонного пальто. Едва не скривившись от отвращения, он вытер от грязных потеков правый ботинок, а затем и руки. После этого оскверненный платок полетел в чудом уцелевшую здесь урну.
На троллейбусной остановке люди копошились, как тараканы. Они забегали один за другого, пытаясь пробраться поближе к обочине. Некоторые в непонятном стремлении увидеть прибытие троллейбуса издалека, словно это могло ускорить его продвижение к остановке, выскакивали на проезжую часть.
Он стоял позади этой копошашейся кучи. Его лицо не выражало ничего, кроме вежливого желания помочь. Когда подошел троллейбус, он забрался в него последним, вежливо подсадив дряхлую старушку на подножку.
Она поблагодарила его:
— Дай бог тебе, здоровья, сынок!
Он улыбнулся в ответ.
Он считал своей святой обязанностью поездки на общественном транспорте. Это была его Голгофа, его тяжкий крест. Ненавидя тех, кто толкал его в спину, наступал на ноги, он улыбался им. Он должен был лучше понять это быдло!
Те же старушки у подъезда встретили его. Их лица засветились, словно лампочки Ильича, едва он вошел во двор. Они любили почтение и считали, что заслужили его. А он был с ними почтителен!
— Ох, сердешный! — проговорила бабка Маша после традиционного обмена приветствиями, что стало для всех троих неким ритуалом, знаком тайного ордена. — Что ты все один маешься? Жаниться тебе надо!
— Что вы! — ответил он, вежливо улыбаясь. А в его душе все передернулось от отвращения. Он помнил свою мать! — Разве можно в наше время семью прокормить?! Самому бы с голоду не помереть!..
— Ой, беда, беда! — сокрушенно покачала головой старушка, глядя в его сутулую удаляющуюся спину. — Горемычный!
Дом встретил его пустотой. Собственно, было ли ЭТО его домом? И да, и нет. Любое жилье, в которое въезжал он, переделывалось на особый лад, приобретая присущую только своему временному хозяину индивидуальность. Оно становилось его частью. Продолжением его эго.
Тот дом, который он мог бы считать по праву своим, для него был мертв!
Ему всегда казалось, что за время его отсутствия помещение, где он живет, пропитывается запахом тления. Словно вещи, оставленные хозяином, медленно начинали умирать и разлагаться, вновь воскресая с его возвращением.
Он открыл настежь окно в зале, впуская внутрь свежий воздух, насыщенный запахом сырости и щебетом птиц. Ветки верхушки дерева почти касались подоконника его квартиры, и на них всегда было множество воробьев. Единственных живых существ, которых он любил. За что? А он не знал этого сам!
Он доел вчерашний борщ, аккуратно собрал в кулак крошки со стола и бросил их воробьям. Чуть позже идеально вымытая посуда заняла свои места в ячейках сушилки, и он приступил к подготовке вечерней акции.
Первым делом он разобрал и смазал пистолет. Оружие должно быть в безупречном состоянии. Тем более что от него зависит весь сегодняшний спектакль!
Он проверил, как работает затвор и боек. Затем вставил в патронник нужный ему патрон и лишь после этого присоединил обойму. Он улыбался, баюкая в руках вороненую смерть.
Затем он положил в кожаный портфель пачку отпечатанных на машинке листов; прибор, излучающий ультразвук; миниатюрную дымовую шашку немецкого производства; ручку, по совместительству выполняющую функции пистолета, и электрошоковый прибор. Все это снаряжение он накрыл сверху нужным ему костюмом.
Он был совершенно спокоен. Он знал, чего хотел добиться от этой жизни, знал, как это сделать. Сегодняшнее покушение было только очередным этапом гениального плана. И он был к нему готов.
Он уже собрался гримироваться и вдруг вспомнил, что забыл положить в портфель особые шумопоглошающие наушники!
На секунду он замер. А затем бешенство переполнило его! Как он мог забыть их?! Он, который никогда ничего не забывает?
Он в бешенстве выскочил в зал, ища женщину, чтобы сорвать на ней зло, и замер. Женщина ушла! Эта шлюха бросила его именно в тот момент, когда нужна была сильнее всего! Она всегда поступает так. ОНИ все поступают так!
Но он знал, что они заплатят ему!
Он забыл, что сам выгнал ее.
Именно в этот момент ему на глаза попалась кошка.
Одомашненная хищница неизвестной породы сидела на его подоконнике и настороженно смотрела на него. Она забралась в открытое окно, скорее всего с ветки дерева, на котором охотилась на воробьев. Наверное, и в его доме кошка искала чем поживиться.
Он осторожно подошел к ней. Кошка не сводила с него взгляда горящих глаз, готовая бежать при первых признаках опасности, и вся подобралась, когда он протянул к ней руку, но осталась сидеть.
Он осторожно взял ее за шкирку, поднес к лицу и вдруг, резко размахнувшись, швырнул за окно. Туда, куда ветви дерева не доставали.
— Сдохни, мерзкая тварь! — прошептал он, глядя, как кошка падает на очистившийся от снега бетон двора…
* * *
Вот так все и закончилось! Я шла по лестницам банка, конвоируемая бдительной Леночкой. Мое лицо полыхало ярким румянцем от едва сдерживаемой ярости. В этот момент я была готова позволить киллеру убить Мартова.
Сукин сын! Меня еще никогда не вышвыривали на улицу, словно приблудную кошку!
Я шла к выходу и представляла, как бы я разделалась с Мартовым, его самоуверенной наглостью и хваленой охраной. Я была уверена, что эти зажравшиеся на дармовых хлебах сторожевые псы не успеют и глазом моргнуть, когда профессионал будет их обезвреживать. А я была профессионалом. И именно поэтому не могла позволить своим эмоциям вырваться наружу!
Что ж, сейчас я уйду из банка! Но уйду лишь для того, чтобы вернуться. Мне было безразлично, насколько неприятно или радостно будет Мартову от этого, но быть в его апартаментах в разгар заседания правления я просто обязана.
Некто назвал мне точное время, когда он попытается убрать Мартова, и, уж будьте уверены, всеми правдами или неправдами я там буду.
Буду только с одной целью — уничтожить киллера, посмевшего бросить мне вызов! Причем уничтожить именно так, чтобы сумасшедшему не удалось совершить убийство. Он никогда не окажется сильней меня!
Оказавшись на улице, я наконец взяла свои эмоции под полный контроль и задумалась о том, как мне проникнуть в помещение «Поволжского коммерческого банка» в час икс.
Времени оставалось совсем немного, и из-за этого я никак не могла сосредоточиться на проблеме, стоявшей передо мной. Ее решение требовало полной концентрации мыслительных ресурсов. Но как ее достичь, стоя посреди шумной улицы?
Я огляделась по сторонам, решая, где бы можно было спокойно посидеть и подумать. Вокруг не было ни кафе, ни ресторанов. Чтобы найти нечто подобное, нужно было идти на «Бродвей».
Да, похоже, иного выбора у меня не было! Можно, конечно, было поехать домой и найти решение там, в спокойной, привычной обстановке, но я боялась потратить на эту поездку время, ставшее для меня жутким дефицитом.
Я уже направилась в сторону «Бродвея», но вдруг обратила внимание на то, что держу что-то в кулаке. Этим «что-то» оказался пропуск, выписанный мне при входе и не востребованный обратно благодаря эскорту в виде Леночки.
