– Своих детей и внуков нет, так она моим нагадила!.. Извините, конечно, Татьяна, вы – посторонний человек, и я не должна вам говорить такое… Это наше, семейное… Но, поверьте, просто сил никаких нет. Иной раз думаешь: надо было давно отравить ее, и желательно еще в детстве, тогда, по крайней мере, не пострадали бы мои близкие…
Хозяйка отвернулась к окну и теперь сидела ко мне в профиль. Сейчас она была похожа на какую-то графиню или герцогиню. Помолчав с минуту и, очевидно, придя немного в себя, Элла Ивановна продолжила:
– Хотя что ее винить?! Я считаю, это наш отец во всем виноват.
– Ваш отец? – удивилась я. – Но чем?
– Вы слышали о… Да нет, наверное, вы слишком молоды для этого… Наш отец – профессор истории Ягудин. Когда-то он был знаменит, а уж в нашем Тарасове его все знали. У него вышло довольно много книг и монографий. Но он был, мягко говоря, с большими странностями. Видите ли, женясь на нашей маме, он мечтал о сыновьях. Вот просто спал и видел: иметь двух или трех сыновей. И чтобы они тоже были историками, как он. Но… Первой родилась девочка. Отец страшно расстроился, даже накричал на маму и назвал дочку Ахолией. В переводе с греческого это значит «злая, жестокая». Как вам такое, Татьяна?
Элла Ивановна посмотрела на меня. Что я могла ей ответить? Я только сочувственно покачала головой, мол, да, ужас! Не имя, а Божье наказание.
– А менее чем через три года родилась я. Когда отец узнал, что у него снова девочка, он, представьте себе, напился, а маму встречать из роддома даже не пришел! Никто из его друзей-ученых и учеников и не догадывался, что он такой самодур. Мама страшно переживала, плакала, у нее даже молоко пропало от расстройства. А отец назвал меня… Вы думаете, мое имя Элла? Нет. Я – Аэлла, что на том же греческом – папином любимом языке – значит «буря». Ну и как вам такое? – Хозяйка смотрела на меня, ища в моих глазах сочувствия.
– Впечатляет, – кивнула я, не торопясь, правда, выражать это самое сочувствие.
– Дурацкое имя, не правда ли? Получая паспорт, я его сменила. Да все и так звали меня просто Эллой, всегда, с садика. А Ахолия предпочла остаться с папочкиным именем, ее, видите ли, все устраивало. Но я думаю, она сделала это из вредности: мол, назвали меня злюкой, так нате вам, получите!
– Элла Ивановна, скажите, пожалуйста, вы с сестрой дружно жили? – осмелилась спросить я. – Только прошу вас ответить, извините, честно.
Женщина посмотрела на меня с недоумением.
– Дружно? Что вы такое говорите, Татьяна?! Да с ней никто не мог ужиться, даже собственный отец. Даже мама, а уж у нее был просто ангельский характер. Ахолия ругалась со всеми. Хотя… здесь все-таки во многом виноват отец. Да. Он был очень груб с нами, с дочерьми и женой, временами его требования были просто несуразными. Например, когда сестре было девять лет, он заставил ее прочесть его книгу о гарпиях. Это такие существа в древнегреческой мифологии – полуптицы-полулюди, дочери морского божества Тавманта. Они исполняли наказания, посланные людям богами. Я помню, что книга была сложной, отец ссылался на свои находки и работы других авторов. Представьте, каково это было читать девятилетней девочке!
– И она прочитала? – спросила я.
– Да, от корки до корки, отец просто заставил ее сделать это в наказание за что-то… я точно не помню, за что именно.
– Жестко, – согласилась я.
– Самое интересное, что эти гарпии в средневековой литературе стали символами жадности, ненасытности и нечистоплотности. Считалось, что они нападают на скупцов. Образ гарпии в геральдике означает свирепость в ответ на провокацию или символ порока и страстей. И знаете, Татьяна, что я думаю, Ахолия, прочитав эту книгу, сама решила стать как гарпия. Да, да. Мы все испытывали на себе тиранию отца, но ведь мы с мамой не обозлились, не стали жестокими и черствыми. Мы несли свой крест с терпением и достоинством. А вот Ахолия… Она стала грубить мне и маме, потом и отцу тоже. Она стала злой и жесткой, переговаривалась в школе с учителями, а одноклассников дразнила и обзывала, ябедничала на них. Понемногу ее стали ненавидеть абсолютно все. Одноклассники называли ее не Ягудина, а Я-гадина, так и писали на доске и на ее парте. От этого она свирепела, выходила из себя и кидалась на обидчиков с кулаками. Никто не дружил с ней, и Ахолия озлоблялась все больше…
– Неужели она не понимала, что таким поведением только отталкивает от себя всех? – спросила я.
– Кто знает, может, и понимала, только остановиться уже не могла, и врагов с каждым днем у нее становилось все больше. Меня она тоже ненавидела, думаю, еще и потому, что мама часто ставила меня ей в пример: вот, мол, Элла у нас – добрая, отзывчивая девочка, не грубит маме, и подруг у нее много, а ты, Холя…
– Но это скорее только подливало масла в огонь, – предположила я.
Хозяйка кивнула:
– Да, сестра меня просто не выносила. И вредила мне, чем только могла: воровала у меня вещи, так, всякую мелочь – заколки, ленты в косы, потом и кое-что из одежды. Я не жаловалась маме, нет, мне ее было очень жалко: ей и так доставалось от папы, чтобы еще и наши с сестрой разборки разбирать. А вот Холка иногда ходила к матери и говорила про меня разные гадости: то я с мальчиком встречаюсь – а я тогда училась в восьмом классе, и такое у нас было не принято, время было не то, сами понимаете. То я гуляю с дворовым хулиганом, от которого весь двор стонет, и он учит меня курить… Откуда она брала эти истории? Зачем трепала маме нервы? Неужели не понимала, что она ужасно расстраивается?! Сначала мама ей верила и страшно переживала из-за меня, потом, когда убедилась, что Холка все врет, и врет постоянно, расстраивалась из-за того, что мы – родные сестры, а живем друг с другом хуже лютых врагов.
Элла Ивановна тяжело вздохнула и покачала головой.
– Жалко, очень жалко, что моя единственная сестра – такая гадина. После смерти родителей у меня ведь никого не осталось, я имею в виду никого из родных. Правда, я к тому времени была уже замужем, и сын у меня был, мы жили в квартире мужа, а Холя так и оставалась одна.
– У нее не было молодого человека? – спросила я. – Никогда?
Элла Ивановна отрицательно покачала головой:
– Конечно, она не была уродиной и могла бы встречаться с кем-нибудь. Но ее характер! Характер… Однажды она сама рассказала мне, что познакомилась в трамвае с молодым человеком, а потом зачем-то назвала его дебилом, тот, естественно, обиделся и не стал приходить к ней. Ну не дура, скажите мне?! Я пыталась объяснить сестре, что нельзя так вести себя, что ее поведение отталкивает от нее людей, и она никогда не выйдет замуж. Но Ахолия, разумеется, не послушала меня. Сказала что-то вроде того, что яйца курицу не учат, что у меня нет гордости, потому что я сама живу с недоумком и неучем, хлопнула дверью и ушла от меня. Вот такая это была сестренка!
– Значит, с вашим мужем она не ладила? – подытожила я.
– Она ни с кем не ладила, ни со мной, ни с моим мужем, ни с нашим сыном… Потому мы очень удивились, что она вдруг стала поддерживать отношения с нашим внуком Романом, и все гадали, с чего бы это вдруг.
– Может, – предположила я, – Ахолия Ивановна поняла, что жизнь фактически прожита, что ей осталось не так много, а из родни у нее – никого… Скоро умирать, и кружку воды, что называется, подать некому…
– Сомневаюсь, чтобы она была способность хоть что-то понять, – покачала головой Элла Ивановна. – Всю жизнь всех ненавидела, а тут вдруг прозрела? Нет, думаю, причина у нее была, и причина очень весомая, хотя и очень подлая.
Я высоко подняла брови, и хозяйка продолжила:
– Думаю, она перед смертью решила еще раз крепко насолить нам всем. Она знала, как мы любим нашего Ромку, сколько вкладываем в него души и времени, да и средств тоже, вот и решила сбить парня с пути, женить на распутной девице. Она знала, как нам всем будет больно! И ведь так и получилось: из спорта мальчика выгнали, чуть в тюрьму не попал с этими наркотиками, пить начал, теперь вот в СИЗО сидит, срок ему грозит! Вы не представляете, Татьяна, как мы все переживаем! Мой муж чуть в больницу не угодил с сердечным приступом! А сын… Мой бедный сын и его жена… Они так нервничают!
Элла Ивановна всхлипнула, промокнула глаза платочком, снова всхлипнула.
– Я держусь только потому, что муж на мне. Я имею в виду, я лечу его, даю лекарства по часам, делаю уколы. Если я слягу, кто будет ухаживать за Валерием Палычем? Его же сразу заберут в больницу, а он ее терпеть не может!
– Вы не расстраивайтесь, – сказала я как можно более убедительно. – Думаю, что я могу помочь освободить вашего Романа.
– Правда? – с надеждой в голосе спросила Элла Ивановна, отнимая платочек от лица. – Татьяна, неужели вы действительно способны помочь нам?
– Думаю, да, тем более если вы поможете мне.
– Я? Чем? Нет, я, конечно, готова сделать все, что от меня зависит, но что я должна сделать?
– Ответить на мои вопросы – всего-то-навсего. И главное – правдиво. Элла Ивановна, скажите, где вы были в момент убийства вашей сестры? – спросила я в лоб, не желая больше ходить вокруг да около.
