– Але, – недовольно сказал в трубку Фильчиков, повернувшись к Василисе спиной. – Ксения, это ты?
В трубке что-то неразборчиво пропищало. Василиса прислушалась, но так ничего и не разобрала.
– Да что ты говоришь? – пробормотал Рем и встал. Голый и со спины, он выглядел огромным и волосатым.
Пищание стало более отчетливым, но все равно смысла Сусаниной уловить не удавалось. Голос у Рема был растерянным, как будто ему сообщили нечто из ряда вон выходящее, ни в какие рамки не вписывающееся, и он не знает, что теперь делать.
– Завтра? – переспросил Рем. – А что, послезавтра это сделать нельзя? Или в выходные? Что, загс принимает заявления только один день – завтра… то есть сегодня… с десяти до трех? Что за чушь?
Шеф, в голосе которого начали отчетливо сквозить некрофильские нотки, закатил глаза и прижал руку к сердцу жестом американца, который со счастливым отупением уставился на звездно-полосатый флаг. Впрочем, когда Рем повернулся, никаких следов счастливого отупения в его глазах не наблюдалось, наоборот, сквозила ярость.
– Хочешь четверых детей? Быть домохозяйкой? – переспросил Фильчиков.
Василиса в ужасе закрыла глаза. Она уже поняла, что Ксения Дюк помирилась со своим футболистом, но это ни на йоту не решило проблем продюсерского центра Рема. Более того, это их даже усугубило: юное дарование, в которое было вложено столько денег, решило выйти замуж, родить четверых детей и стать домохозяйкой. Петь она больше не желает. Хватит с нее. Отпелась!
Рем тем временем подошел к стене и шарахнул в нее кулаком. Полетела штукатурка. Вася мысленно добавила еще пятьдесят баксов на ремонт к сумме убытков. Фильчиков посмотрел на руку, понял, что содрал кожу, и зашипел. Сусанина прибавила еще три зеленых американских «рубля» на йод и пластырь. Один миллион четыреста семнадцать тысяч сто пятьдесят четыре доллара из-за бывшей швеи, чудом попавшейся на глаза Рему в тот момент, когда она изображала в караоке группу «Перцы» в полном составе? Немыслимо!
«Плюс пятьдесят две тысячи убытков, в которые уже обошлись сорванные ею концерты», – напомнила себе Василиса Николаевна, и ей стало совсем худо.
Фильчиков отключил телефон, швырнул его о стену, одним махом увеличив сумму убытков еще на двести долларов, и рухнул на кровать лицом вниз. В наступившей тишине отчетливо раздалось скрежетание зубов, слегка заглушаемое подушкой.
– Рем Яковлевич, – тихонько позвала Вася, – может, вам валерьяночки налить? Или пустырника? Очень, знаете ли, нервы успокаивает.
Фильчиков заскрежетал сильнее.
– Может, вам конфетку шоколадную? – не унималась Василиса. – Там содержится гормон радости серотонин. Если съесть целую коробку, то полегчает.
– Не полегчает, – наконец сказал Рем, поднимая голову от подушки. – Василиса, у нас есть только один выход.
– Какой? – осторожно спросила Сусанина.
– Взять Пуканцева в заложники! И не выпускать, пока Дюк не запишет альбом! – заорал Фильчиков.
– Это было бы возможно, – напомнила Василиса, – если бы он был никому не известным студентом тракторостроительного факультета Тмутараканского сельскохозяйственного училища имени Конька-Горбунка. Но он знаменитый на всю страну футболист. Ты хочешь иметь дело с толпой футбольных фанатов тысяч эдак в сто человек? Не считая президента клуба «Шпалоукладчик», вооруженного базукой, гранатометом, метательными подшипниками черепашек-ниндзя, а также парой рельс и шпал, особо опасных в ближнем бою.
Фильчиков снова упал лицом в подушку.
– И что ты предлагаешь? – наконец спросил он. – Нанять опытного психолога, чтобы он провел сеанс зомбирования Дюк, а также отряд бабок, владеющих искусством любовного отворота?
– Это вариант. Во всяком случае, за бабок нас не посадят. А за шантаж Пуканцева – вполне могут.
– Может, его просто убить? – безнадежно предложил Рем.
– Дюк погрузится в многолетний траур, и ты все равно ничего не добьешься. К тому же я против того, чтобы кого-нибудь убивать, против! Мне уже второй раз за сегодня предлагают кого-нибудь убить! А я не хочу! Не буду я никого убивать! Не буду! – закричала Сусанина.
– Не нервничай, Василиса, – испуганно сказал присмиревший Рем, – а то я еще и бухгалтера лишусь. Может, тебе валерьяночки налить? Или пустырника? Могу еще таблетку успокаивающую дать – выпил, и целый день как в тумане.
– Не надо, – отрезала Вася, – мне никаких таблеточек. Просто скажи, что мы не будем никого убивать, и я успокоюсь.
– А можно было бы убить саму Дюк и найти двойника, – продолжал фантазировать Фильчиков. – Никто и не заметит. Правда, придется повозиться…
– А-а-а-а!!! – закричала Сусанина. – Опять ты про убийство! Это не метод!
– Почему? – с искренним интересом спросил ее Фильчиков. – Объясни мне, почему это не метод. Я же так классно все придумал. Найти двойника, а Ксению закопать в укромном месте. Она из Выборга, здесь в Москве у нее родственников нет…
– Нет, значит? А Игорь Пуканцев? А? Он жених, почти родственник! Или его мы тоже убьем, а потом найдем двойника футболиста, чтобы он никому не рассказал об исчезновении настоящей Ксении?
Фильчиков горестно всхлипнул.
– Ну что нам делать, Василиса? – спросил он. – Мы же разоримся! Нам надо как-то заманить ее в студию к десяти часам и уговорить петь. Должен же быть какой-то выход!
– Очень просто, – ответила Вася, подумав. – Надо поговорить с Игорем и убедить его повлиять на Дюк. Он единственный человек, которого Ксения послушает. Это наш шанс.
– Он сейчас дома у Дюк, я слышал его голос, когда Ксения разговаривала со мной по телефону, – сказал Фильчиков, натягивая трусы. – Поехали! А если не получится убедить ее через Игоря, пойдем на крайние меры.
И, только сев в машину вместе с Ремом, который находился в слишком глубоком стрессе для того, чтобы вести автомобиль, Василиса обнаружила отсутствие портмоне, в котором она хранила все свои документы, и вспомнила, что, скорее всего, оставила его дома, когда успокаивала плачущую Полину.
– Ну вот видишь, все отлично закончилось, – сказала Алена, глядя на горящие окна в квартире Ксении Дюк. Только что они с Олегом втолкнули туда совершенно ошалевшего от счастья Пуканцева, на всякий случай предварительно напоив его «Имодиумом».
– Я за них очень, очень рад, – искренне сказал врач «Шпалоукладчика», открывая дверцу машины – той самой, на которую Алена столько лет смотрела утром и вечером, вечером и утром, а по выходным – и в дневное время. – Я так же рад за нашу команду и болельщиков, а еще очень не завидую словакам.
– Надеюсь, желудок Игоря выдержит столько счастья, – сказала Алена и посмотрела вверх. Ночь была восхитительной – теплой, мягкой, с легким ветерком и глубоким черным бархатным небом. Настоящая сладкая сентябрьская ночь, мечта романтически настроенной молодежи, одна на тысячу. Недавно прошедший дождь давал восхитительное чувство свежести.
– До утра продержится на «Имодиуме», – сказал Олег, – а к утру, глядишь, все пройдет без следа. У него же понос на нервной почве.
Окно Дюк внезапно погасло.
– Ой, – сказала Алена, смутившись.
Врач покраснел и, сев в машину, завел мотор.
– Поехали, – махнул он девушке, – мы тут больше не нужны. Дальше они и без нас разберутся.
Алена нырнула в темное нутро машины и плюхнулась на сиденье. Она мучительно ломала голову над тем, как уговорить Олега зайти к ней в гости. Кофе, что ли, ему предложить? Так кофе они уже сегодня пили, и много. Вареньем вкусным приманить? Это уже пошлятина из области анекдотов про поручика Ржевского. Попросить лампочку вкрутить? Можно, но причина слишком смехотворна для того, чтобы звать мужчину домой в три часа ночи. Тем более – какие ночью лампочки? Ночью надо спать. В темноте. Как Ксения Дюк и Игорь Пуканцев. Пожаловаться на то, что в туалете плохо смывает бачок? Можно, но неромантично как-то…
– Ты веришь в Бога? – задал ей Олег совершенно неожиданный вопрос.
Они ехали по проспекту. Светофоры не работали, ритмично мигали желтые фонари. Дорога была пустой. В отсутствие машин проспект выглядел очень странно, днем он был заполнен автомобилями, и начинало казаться, что это его нормальное состояние. Гулкая пустота создавала ощущение нереальности, даже какой-то фантастичности, как будто это и не Ленинградский проспект был, а какие-то картонные декорации. Вопрос о Боге начинал казаться не только уместным, но даже каким-то необходимым.
– Ну, – сказала Алена, – в общем, да.
– Но не всей душой.
– А как это определить?
– Очень просто, – улыбнулся Олег, – если ты готова положиться на Бога, то ты в него веришь всей душой.
– Ты сектант? – испугалась Алена.
– Нет, – сказал он, – я просто пытаюсь завязать нетривиальный разговор.
– А, – кивнула Алена, – я верю, но положиться не могу. То есть я так верю, абстрактно.
– Я тоже. А жаль.
