Марина Серова - Сдержать свое слово

— Муж ничего не говорил вам о болезни, которой переболел в отрочестве?

Светлана в изумлении посмотрела на меня.

— Нет. Вы говорите о чем-то серьезном?

— Вам никогда не приходилось слышать, что навязчивые состояния часто возникают у шизофреников или у людей, склонных к этому заболеванию?

— У Лени был такой диагноз?! — вскрикнула Светлана с ужасом в голосе.

— Его отменили. Но насколько я могу судить из ваших слов, болезнь не оставила его в покое. Почему вы не подали на развод?

Ошарашенная моим заявлением, Светлана долго не отвечала. Все три года, прожитые с мужем, предстали для нее теперь в новом свете. Наверняка женщина начнет думать о том, что была недостаточно чуткой к мужу. Но вскоре и это пройдет, появится другое — страх за будущее дочери. Если девочке удастся освободиться от пут одной страшной болезни, не приобретет ли она другую, не менее страшную?

— Не до этого мне было. После того, как я сообщила Лене о принятом решении, он в течение дня, пока я находилась на работе, собрал вещи и уехал. По жизни он был максималистом, замечал только черное и белое. К тому же ему очень мешала жить крайняя обидчивость.

Светлана вдруг встала.

— Извините, мне нужно посмотреть, не проснулась ли дочь.

Вернулась она скоро, с красным, опухшим от слез лицом.

— Полину Леня очень любил, — продолжила Света, — поэтому часто к нам приезжал, всегда помогал материально. Но в этот раз, видимо, не успел.

— Вы просили у мужа денег? — спросила я, чувствуя, что одним неизвестным в этой истории станет сейчас меньше.

— У дочери лейкемия. Дорогостоящие препараты, переливание крови, химиотерапия… Через все это нам придется пройти, и стоит все это недешево. Как только врачи поставили диагноз, я тут же принялась названивать Лене, но он ни разу не взял трубку. Тогда я послала телеграмму, в которой сообщила, что Полина тяжело больна и чтобы он срочно приехал. Опять никакого ответа. Я подумала: может, он сменил адрес и не успел сообщить мне об этом? Положение было отчаянным, ведь я не могла бросить дочь и ехать разыскивать мужа. Когда появилась Антонина, у меня камень с души свалился…

— Кто эта женщина? — тут же насторожилась я.

— Она представилась подругой Лениной матери. Сказала, что любит Леню с детства, что он для нее как сын. А в данный момент Леня сломал ногу и лежит в больнице. Телеграмму он получил, очень сожалеет, что сам не может приехать. Просил ее все выяснить на месте.

— Опишите, как выглядела Антонина.

Я уже знала, что скажет Светлана.

— Невысокая женщина, с виду под шестьдесят лет, коротко стриженные седые волосы, лицо обыкновенное, не запоминающееся…

— Во что она была одета?

— В тот день, когда Антонина пришла ко мне домой, стояла теплая погода. В руке она держала серый плащ, а из одежды на ней был темно-синий шерстяной костюм: пиджак и юбка, а на ногах черные туфли. Это все, что я запомнила.

Итак, как говорят французы, «шерше ля фам» — ищите женщину.

— Значит, общались вы с ней у вас дома? Какого это было числа?

Бесцветные брови Светланы сдвинулись на переносице.

— Это было двадцать третьего, на следующий день после того, как я отправила телеграмму. Вырвалась тогда домой на пару часов из больницы, чтобы постирать и помыться, поэтому Антонине и удалось застать меня дома.

— Вспомните, пожалуйста, все, о чем вы говорили. Это очень важно.

Светлана пожала плечами.

— Я подробно рассказала ей течение болезни Полины и попросила передать побыстрее Леониду, что для лечения девочки нужны деньги. Антонина с сочувствием отнеслась к моему горю, она показалась мне отзывчивой женщиной. Сказала, что непременно привезет денег, убеждала не волноваться… Теперь я понимаю, почему целую неделю от Лени нет никаких известий. — Женщина с тревогой посмотрела мне в лицо. — Что, эта Антонина как-то замешана в убийстве Леонида?

Я как всегда ответила осторожно:

— Вполне может быть. За два часа до смерти Коврина ее видели у него дома.

Тревога в глазах Светланы переросла в какое-то паническое беспокойство.

— Скажите, а как был убит мой муж?

— Он был отравлен. Яд подмешали в бутылку вина.

С удивлением я наблюдала, как после моих слов Светлана судорожно обхватила голову руками и несколько раз произнесла:

— Не может быть…

— Вам плохо? — пыталась я выяснить столь странную реакцию женщины на мои слова. — Или вы что-то вспомнили?

Пожилая пара, чинно сидевшая на соседнем диване, прервала свой неторопливый разговор и с сочувственно-любопытными лицами уставилась на Светлану.

— Вино… дорогое, марочное… от Пиччини… Это так?

— Да, — подтвердила я. — Откуда вы знаете?

Светлана задыхалась. Она знала что-то такое, о чем мне приходилось только догадываться, и это «что-то» приводило ее в исступление.

— Когда родилась Полина, Леонид купил эту бутылку, и мы решили, что разопьем ее в день совершеннолетия нашей дочери. Бутылка так и пылилась на шкафу. С заботами о дочери я и не вспоминала о ней, пока Антонина, увидев ее, не заинтересовалась. И я рассказала историю, связанную с этим дорогим вином. Пока женщина, рассматривая, крутила бутылку, мне вдруг пришло в голову, что Полина может не дожить до своего совершеннолетия…

Светлана прервала свою речь, собираясь с силами.

Пожилая чета, сидевшая рядом, окончательно завершила свою беседу и жадно вслушивалась в слова, произносимые Светланой. Мне пришлось бросить на них гневный взгляд, после чего старички торопливо встали и оставили нас наедине.

Моя же собеседница была так взволнована и увлечена ходом собственных мыслей, что не замечала ничего вокруг. Наконец она, судорожно вздохнув, снова заговорила.

— Двадцать второго октября у Лени был день рождения, я хорошо это помнила. Когда безуспешно пыталась дозвониться до него по телефону, хотела заодно и поздравить, отправляя телеграмму, в конце я поместила поздравительную строчку. Ну вот… А бутылку я вручила тогда Антонине с просьбой отдать ее Леониду, чтобы он выпил за свое и за дочкино здоровье. Поверьте, я не знала, что все так получится. Это вино стало для нас неким символом. Я надеялась, что, увидев бутылку, Леня поймет, насколько серьезно и трагично положение его дочери.

— Скажите, — я старалась говорить как можно мягче, — бутылка была запечатана?

Светлана согласно кивнула.

— Она стояла на шкафу, и я ее не трогала с тех самых пор, как мы с Леней приняли решение распить вино на Полинино восемнадцатилетие. Разве что пыль с нее иногда стирала.

Светлана опять порывисто встала и, пообещав скоро вернуться, ушла в палату к дочери.

Если бы кто-то сейчас наблюдал за мной, то мой задумчивый взгляд, устремленный на заоконный лесной пейзаж — больница находилась на краю города, — мог породить обманчивое представление о том, что девушка залюбовалась природой. На самом деле мои мысли компоновали разрозненные детали, укладывая отдельные кусочки мозаики в единое целое.

Теперь становилось понятным, почему Леонид распил вино почти сразу после того, как получил бутылку, и почему сделал это в гордом одиночестве. Понятно, по какой причине он был мрачен в тот вечер и для какой цели занимал деньги.

Что касалось Антонины, то на ее счет у меня нашлось три версии. Первая, самая, на мой взгляд, нереальная, заключалась в том, что Фречинская и Белоярченко были в сговоре. Именно поэтому они обе давали одинаковое описание некой мифической женщины, которой на самом деле не существовало вовсе. Вторая — Антонина являлась соучастницей Белоярченко. И, наконец, третья — женщина с незапоминающимися чертами лица действовала самостоятельно. Больше всего я склонялась именно к последней версии.

Заняв свое прежнее место, Светлана тяжело вздохнула.

— По ночам Полину одолевает бессонница, а днем она отсыпается… — и тут же резко перевела разговор. — Если бы я только знала, что та женщина имеет злой умысел против Лени… Может, он был бы жив… Я осторожно накрыла ее горячую руку своей ладонью.

— Вы ни в чем не должны себя винить. Если женщина, назвавшаяся Антониной, задалась целью убить вашего мужа, она все равно сделала бы это рано или поздно. С вашей помощью или без. Просто эта злосчастная бутылка как нельзя лучше вписалась в ее план. Сейчас же вам нужно думать только о дочери.

Светлана опять погрузилась в себя, из оцепенения ее вывело мое сообщение о том, что отец Полины все же был озабочен судьбой дочери и незамедлительно занял для ее лечения денег. Правда, эти деньги пришлось вернуть.

Мне было искренне жаль Светлану, а еще больше жаль ту маленькую девочку, что так крепко спала на больничной койке, не осознавая до конца, какая страшная болезнь обрушилась на ее слабые плечи.

— Если это все, то я пойду к дочери, — произнесла Светлана, чувствуя, что разговор иссяк.