Ознакомительная версия.
– Ну, во-первых, зелёные мухи на говно не вешаются, а садятся. А во-вторых, точность формулировки не отменяет красоту и эстетику оной, – поучающе вещал Сева, легко разделываясь с другом на корте.
– Ещё одна попытка!!! Сейчас… Уф! – Сеня упругим киселём плавился, но не сдавался. – Сейчас я выдам!!! Девки на тебя вешаются, как… Нет, ракушки липнут к днищу корабля… Как пальто на крючки гардеробной во время аншлага!
– Пальто тоже вешают. Само ничто никуда не вешается, кроме девок и деток. Так что девки вешаются на меня, как девки, вешающиеся на меня. Я полагал, ты догадаешься. А ещё стихи пишешь!.. Всё, тебе хватит! А то до коллапса допрыгаешься!
Да, Семён Петрович писал стихи. «Стихи» – это, конечно, слишком громко сказано. Сенины рифмы были незамысловаты и писались только по поводу влюблённости или неизбежно следующего за влюблённостью разочарования в её объекте. «Что я могу тебе дать? У меня есть только старая кровать. Одинокой душе не прикажешь уже. Я жую свой пельмень – мне страдать очень лень…» – строчил Семён Петрович в свой ежедневник, заседая на статусном совещании у крупного дистрибьютора, не забывая изредка вставлять разумные комментарии по делу. Вскоре он уже возглавлял отдел комплексных проектов весьма солидной фирмы, торговавшей всем – от одноразовых перчаток до высокотехнологичного оборудования вроде компьютерных томографов и ядерно-магнитно-резонансных установок. У Семёна Петровича Соколова были несомненные организаторские таланты – он мог сводить воедино огромное количество входящих потоков информации и формировать из них все заинтересованные стороны удовлетворяющее предложение. На мониторе его компьютера было открыто одномоментно не менее пятнадцати окон – тут тебе и функциональные таблицы «Эксель» со скрытыми ячейками процентов «фантастической» маржи будущего миллионера Соколова, и договора на трёх языках, сканы сертификатов на оборудование, условия растаможки, сведения о предполагаемом поставщике и его ближайшем конкуренте, а также – обо всей линейке продукции всех известных производителей. Почта рабочая, почта личная. И – непременно! – сайт знакомств и ещё какой-нибудь чат. Семён Петрович мог разговаривать по нескольким телефонным линиям одновременно. И сразу же после бежать на балкон покурить с сервисным инженером. Чтобы узнать сплетни о бухгалтерше, попутно выяснив, что не так с поставленным туда-то и сюда-то оборудованием. Он был ярок и полон талантов, этот Соколов. Его метало, что называется, от края до края. И при этом – не рвало вдребезги пополам. Он был удивительно цельным.
Всеволода Алексеевича он просто обожал. Можно сказать, был влюблён в него, как маленькая девочка в киноактёра – платонически, пылко, неистово…
– Никогда не женюсь!!!
Кажется, это был один из тех редких дней, что у нормальных людей именуются «выходными». И у Северного не случилось никакой «сверхурочной» оказии. Он лежал на диване с книгой, но Соколову дверь открыл. Он любил своего молодого друга.
– Отчего же ты никогда не женишься? – лениво поинтересовался Всеволод Алексеевич. Сам он никогда и никому, включая себя самого, подобных заявлений не делал. Просто не женился. Как-то так.
– Все бабы – дряни!
– Какое свежее наблюдение! – Северный вытряхнул из пачки сигаретку и вытянул длинные ноги. – Что случилось?
– Случилась гонорея! У меня!!! У выпускника медицинского вуза, у почти уже топ-менеджера… Осталось подсидеть там одного, не важно… Он и так идиот. Сам спалится… Случилась гонорея!
– У идиота? – ехидно поинтересовался Северный.
– Нет, не у идиота. У меня! – Соколов запнулся. Хихикнул. – Да, я тоже идиот. Я трахнул какую-то тёлку в поезде.
– Романтика! – съязвил Всеволод Алексеевич.
– Сева, я трахнул её не просто в поезде, в поездном туалете! Я трахал тёлку в сральне паровоза! О-о-о!!! – завыл Сеня и схватил себя за волосы так сильно, как будто хотел содрать скальп.
– Виски, как я понимаю, тебе не предлагать? – уточнил Северный.
– Смеёшься, да? Издеваешься? Ты представляешь, что такое гонорея, а?! Это бесплодие, стриктуры уретры, сепсис, в конце концов!!! – Сеня упал на колени и стал биться головой о толстый ковёр. Не слишком сильно, но, как всегда, вполне искренне.
– Ты что, не собираешься её лечить? – спокойно спросил Северный, вернувшись на диван со стаканом виски и взяв в руки книгу.
– Собираюсь, конечно! Я её уже лечу – вот, посмотри схему. Там всё правильно? Ты же действующий врач, а я врачом-то так никогда и не был толком, интернатура по терапии не в счёт.
– Сеня! – Северный и не подумал отложить книгу и стакан. – Я не венеролог. И даже не уролог. Я, Сеня, судебно-медицинский эксперт. Мои «пациенты» как-то не слишком беспокоятся на предмет своего мочеполового здоровья. Равно как и нездоровья.
– Да? – совершенно серьёзно переспросил Сеня, неуверенно глядя то в бумажку с расписанной ему схемой лечения, то на Всеволода Алексеевича.
– Друг мой, ты уверен, что у тебя всего лишь острая гонорея, а не, к примеру, третичный сифилис? Потому как первая, насколько я помню, на интеллект особо не влияет, в отличие от второго.
– Сева, но что же делать, что же делать?!! – возопил Соколов с ковра, на коленях подполз к дивану и, обессиленно прислонившись к нему спиной, заплакал.
– Фу! Тебе двадцать восемь лет! А ты плачешь, как маленький мальчик, из-за какой-то острой гонореи!
– Я плачу из-за того, что я занимался половой еблей в санузле поезда! – тут же перестал плакать Сеня. – Никогда не женюсь! Все они – суки. И бляди.
– А ты, поди, принц на белом коне?.. Так, не мешай мне пить, закусывая духовной пищей. Холодильник и софа в дальнем углу в твоём распоряжении… И не вздумай вытираться моим полотенцем, сопляк! – опершись на локоть, проорал Всеволод Алексеевич в спину помчавшегося на кухню Сени.
– Северный!!! Я с такой девкой познакомился, отпад!!! – проорал ему в ответ уже грохочущий кастрюлями Соколов. – Только я её тебе не покажу. Я как только тебе кого-то покажу – всё. Они меня уже не хотят – они тебя хотят! Так что фигу тебе… Я сейчас кошу под высокодуховного юношу. Типа, на первом свидании не целуюсь, с места в карьер не совокупляюсь. Надо поближе узнать друг друга, акт физической любви сакрален и подобная хрень. Она вся так и млеет… Северный, а когда гонорея уже перестаёт быть заразной?
– Гондон! – донеслось до Соколова.
– Ты чего обзываешься?! – опешивший Сеня подбежал к дивану поближе, размахивая мокрыми руками.
– Уйди, тварь неряшливая! – рявкнул Северный, прикрывая книгу от брызг. – Я не обзываюсь. Я рассказываю тебе, взрослому дяденьке, каковое средство является не столько барьерной контрацепцией, сколько способом предохранения себя и партнёрши от заболеваний и инфекций, передающихся половым путём. Кстати, где в поезде твоя голова была?
– В отключке. Я был на конференции по аппаратам искусственной вентиляции лёгких и кардиомониторам. Ну и, там, прощальный банкет, и сразу на поезд, и в вагоне-ресторане…
– Понятно. Продолжение банкета. За столиком – очаровательная фея, и Сеня уже достаёт свою волшебную палочку из штанин… Ты уже написал оду на это событие? – Всеволод Алексеевич отложил книгу, щедро отхлебнул из стакана, нахмурил брови и, откинув голову на подушки, с пафосом продекламировал:
Рельсы-шпалы и прочий колёсный стук
Как шальные летели мимо.
Я тебя обнимал и ласкал, милый друг,
Неизбывно, неутомимо…
Опершись на сидушку, стояла ты
В характерной для этого позе.
Не дарил я тебе никогда цветы,
Не писал посвящений в прозе…
Водопадом слилась, как вода, любовь,
Я похмельем жестоким страдаю.
На анализ сданы уж моча и кровь —
Рифм, прости, я иных не знаю…
Был коварными чарами лона сражён —
И поднять кое-что не смею…
Я истерзан, раздавлен, я опустошён…
Я лечу в КВД[4] гонорею!
– Очень смешно! – обиделся Сеня. Но тут же завистливо заметил: – Крут ты, Севка, стихи ваять! Эх, мне бы так, экспромтом, на любую тему…
– Это не стихи, балда! Это низкокачественное рифмоплётство.
– Но как ты их молотишь! Ух… Не буду тебя со своей новой дамой знакомить.
– Ты сперва гонорею вылечи, рыцарь! – засмеялся Северный и вернулся к книге.
– Сева, кроме шуток, я так недоволен тем, что случилось!..
Всеволод Алексеевич понял, что Семён Петрович ему покоя не даст, встал с дивана, поставил книгу на полку и даже, кажется, ласково погладил её. Как погладил бы, наверное, любимую, уснувшую в спальне после любовных утех. Если бы у него была настолько любимая женщина, что ей бы позволялось засыпать в Севиной спальне-нише, не рискуя вызвать при этом его недовольство.
– В этом основная проблема живых людей – они всегда чем-то недовольны. Ты недоволен тем, что подцепил спьяну гонорею, я недоволен тем, что ты отвлекаешь меня от хорошей книги.
Ознакомительная версия.
