Мишель Гельдлин - Ветер умирает в полдень

Дэвид внушил себе, что имеет право осматривать личные вещи шахтеров. Он наудачу приподнимает несколько крышек; железные коробки давно работающих шахтеров помяты, зеленая краска на них облупилась; у новеньких же пластмассовые ящички, желтые или оранжевые. Во всех коробках одно и то же: сэндвичи, завернутые в целлофан, – хлеб с обрезанной коркой, жареная ветчина или плавленый сыр с листиком салата. Крутые яйца, сигареты. Журналы с голыми девицами, которые прячут, как нечто постыдное, чтобы любоваться ими в уборной.

Вдруг в одной из желтых коробок – синеватый блеск стали, знакомые очертания: револьвер! Боже, зачем это шахтеру прятать парабеллум 38 калибра в раздевалке?

Дэвид опешил. Он вынимает револьвер из коробки. Заряжен, но на предохранителе. Что же делать?

Он переписывает фамилию шахтера с наклейки – такие наклейки возле каждого крючка; фамилия кажется ему знакомой. В конце длинной комнаты хлопает дверь. Дэвид вздрагивает и сует револьвер в карман, словно его застигли на месте преступления. У выхода он сталкивается с рабочим из третьей смены, который пришел в раздевалку задолго до начала работы. Дэвид доложит о найденном оружии начальнику отдела кадров, но умолчит о подозрениях, которые зародились у него в "Мустанге" и вот теперь подтвердились. Он один расследует это дело, и все лавры достанутся ему.

Однажды вечером в "Мустанге" три человека перебрали виски и заговорили громче обычного. Особенно Хаски.

– Ну, уж нет, Дуг. Поздно идти на попятный. Ты был с нами заодно и останешься с нами заодно. А не то…

Дуг испуганно оглянулся, словно искал спасения. И встретился глазами с одним из немногих посетителей, которые еще оставались в баре за несколько минут до закрытия; этот человек, похоже, прислушивался к их шушуканию.

– Тише, Хаски, мы не одни.

Дэвид понял, что его засекли, и сразу же улизнул. Троица, судя по всему, замышляла недоброе. А этот самый Хаски уже видел Уоррена в грузоподъемнике штольни. Но Дэвид надеялся, что шахтер не узнал его в полумраке бара.

Хаски Джонс тотчас заметил, что револьвер исчез. Его лицо побагровело, на лбу вздулась жила.

– Кто рылся в моих вещах? – зарычал он.

Шахтеры пытались его утихомирить. Рабочий из третьей смены рассказал о том, что он видел.

– Где этот мерзавец, я его сейчас пришибу, я замочу его! Я ведь говорил, что нечего легавому соваться дальше забора!

Хаски Джонс бесновался и бушевал. Позвали начальника смены, потом инженера Джо Гаррета, они стали допытываться, что случилось и нарвались на оскорбления. Гаррет вспылил в свою очередь и тут же уволил Хаски Джонса. Все были обозлены.

Шахтер торопливо переоделся. Он весь кипел. Вполголоса клял инженера, начальство, шахту, все это вонючее захолустье и особенно Дэвида Уоррена, которому он еще покажет и расквитается с ним за все.

Позже дружки Джонса уверяли, что он в тот же день уехал из Рок-Ривера в Аризону. Но правду ли они говорили? Следы его затерялись, хотя шахтер вполне мог укрыться в этих местах: хозяева ранчо не прочь нанять людей, которые стараются не привлекать к себе внимания: такие работают и за гроши.

Имел ли Хаски отношение к смерти Дэвида Уоррена? Или нет? Известно лишь, что несколько дней спустя после скандала Джо Гаррет предупредил Дэвида:

– Будь начеку, парень. Никто не знает, чего можно ждать от этой скотины. Он считает, что его выгнали из-за тебя, и я слышал, как он орал, что замочит тебя.

Пятница, 19 января

Вечером в пятницу Дэвид переодевается после работы. Надевает коричневые брюки, рубашку того же цвета и желтую куртку – он называет ее золотистой. В таком костюме не стыдно показаться на людях. До понедельника Дэвид свободен.

Выйдя за дверь, он решает остаться в мотеле и заглянуть в бар.

Уже два часа, как стемнело, низкие облака предвещают снег. У Дэвида нет никакого желания коротать вечер в одиночестве.

Он живет в Красной пустыне уже полмесяца. Освоился, многих знает в лицо. Он, конечно, найдет какого-нибудь приятеля для компании, чтобы пропустить вместе по стаканчику, и девушку, чтобы потанцевать в "Бакинг Бронко" или в другом ресторанчике; один он не останется.

У входа в бар Дэвид незаметно шарит по карманам, чтобы проверить, сколько зеленых бумажек у него осталось. Не богато. Заплатят ему только в понедельник.

Народу еще мало, мягкий свет, тихая музыка. Дэвид занимает свой любимый табурет в углу. Отсюда удобно наблюдать за Пэт, за посетителями бара, за всем, что здесь происходит.

– Виски сауэ[4], пожалуйста.

Он закуривает и отбрасывает назад волосы, упавшие на глаза. Пэт ставит перед ним коктейль, блюдечко с оливками и уходит готовить цедру; ни улыбки, ни единого словечка.

Эта официантка, крашеная брюнетка с голубыми глазами, всегда разыгрывает из себя недотрогу, стоит ему появиться здесь. Не разговаривает с ним и, как Дэвиду кажется, менее приветлива с ним, чем с другими завсегдатаями. Она его не так уж интересует, и он давно оставил попытки ее соблазнить, но ее холодность его задевает. Он привык нравиться.

Дэвид пожимает плечами, отгоняя неприятные мысли, и смакует коктейль из виски и сладкого лимона. На губах тают крупинки сахара, приставшие к краю стакана: какой восхитительный контраст с горьковато-вяжущим напитком – словно розовая вишня в кубиках льда.

Терри, да, сегодня вечером она работает до девяти, как и Эллен с Кэти. Дэвид поужинает с ними в кафетерии, затем подбросит девушек-администраторов до города. Он развезет по домам Эллен-Англичанку, которая только что вернулась из свадебного путешествия, и Кэти-Пионерку. Дэвиду видится, как Кэти прокладывает пути в неосвоенных местах. Сверкающие прищуренные глаза, копна белых волос, загорелое морщинистое лицо, крепкое тело, низкий хриплый голос. Лет этак ста пятидесяти от роду. Сильная и неподражаемая.

Милая, скромная Терри краснеет каждый раз, когда Дэвид подходит к ее столу. Он не прочь поболтать с ней у стойки администратора, угостить ее стаканчиком вина и скоротать вечер, переходя из бара в кафетерий, из вестибюля мотеля в большой универсам, из ресторана в почтовое отделение No 82929, которое открыли здесь только для нужд мотеля. Можно сказать, частная почта, ностальгическое напоминание о почтовых станциях компании "Пони Экспресс", курьеры которой носились во весь опор по Долгому Пути.

Дэвид предается любимым фантазиям.

Танцуя, он крепко прижмет девушку к себе. Она поймет, как он хочет ее, немного поломается для вида и пойдет с ним в комнату 219, позаботившись о том, чтобы никто не заметил, как она входит к клиенту мотеля "Литл Америка". Не торопясь, он разденет ее тоненькое, упругое тело и будет ласкать маленькие, высокие, крутые ягодицы, белые грудки с розовыми сосками, а потом их тела сольются, и взрыв наслаждения потрясет их одновременно, его и ее.

Терри отказывается от его приглашения: сегодня за ней зайдет кузен. Дэвид чувствует укол ревности, его круглое лицо мрачнеет.

Правда, кузен? Когда Дэвид впервые увидел Терри, ему показалось, что он ей понравился. Чем же он ей не угодил, если дело только в этом? Может, девушку отталкивает его работа? Хитрая Кэти притворяется, что ничего не замечает. Обманутый в своих ожиданиях, Дэвид идет к дверям, но тут его окликает Эллен, сидящая в наушниках:

– Дэйв, ваш хозяин просил вас позвонить ему до восьми вечера.

Зачем это я понадобился Шефферу на ночь глядя, да еще в пятницу?

Он садится в крошечной застекленной будке, где висит телефон, и ждет связи. Кажется, что сам он остается невидимым, но может наблюдать за суетой в холле.

Широкополые фетровые шляпы и сапоги с острыми носками – здесь редкость. Мужчины в нейлоновых куртках и клетчатых брюках, толстые унылые женщины, часто в бигудях под прозрачной косынкой (для чего им нужна красивая, пышная прическа, если даже перед многочисленными обитателями мотеля они не стыдятся появляться в таком виде? – думает Дэвид); изможденные девицы, которые по требованию моды морят себя голодом; дети, скучающие среди витрин.

Сувениры Красной пустыни: крупноформатные рельефные открытки, безделушки из нефрита, обсидиана, окаменелого красного дерева, скорпионы, оправленные в пластмассу, сохранившиеся на Западе галстуки в виде пеньковых или кожаных шнурков, сплетенные индейцами из резервации Шошони, что за горой Аул Крик. Их деды вытачивали наконечники стрел, чтобы охотиться и воевать, а внуки мастерят эти поделки по девяносто девять центов за штуку.

Литые медные пепельницы напоминают о том, что мотель стоит посреди континента, с точностью до нескольких футов на линии водораздела бассейнов Атлантического и Тихого океанов, которые питаются скудными водами тех мест.

Дэвид видит, как Джо Вэнс, детектив мотеля, тихо подходит к подростку на голову выше его, и дергает того за рукав. В душной и задымленной телефонной будке ничего не слышно. Дэвид приоткрывает выгнутую дверь. В будку врывается гул голосов, но Дэвиду кажется, что он различает, как Джон, одетый в вязаную куртку и домашние туфли, тихо говорит на ухо юному воришке обычную в таких случаях фразу: