– Похоже на самоубийство, – заявил он.
– Но они не уверены?
– Есть сомнения.
– Например? Расскажи, на что обращают внимание при расследовании подозрительной смерти, чтобы определить, убийство это или самоубийство.
– На многое. Например, есть или нет орудие убийства.
– Они же нашли пистолет в машине.
– И не где-нибудь, а у него в руке.
– Правильно, в руке. Что еще?
– Они исследуют траекторию полета пули. То есть мог ли человек застрелиться под таким углом.
– В случае с Бобби они это сделали?
– Да, но это ничего не дало. Траектория соответствует варианту самоубийства, но не исключает и убийства.
– Что-нибудь еще?
– Конечно. Есть ли отпечатки пальцев в машине.
– И что?
– Там были отпечатки, много. Твой друг возил многих.
Я вздохнула:
– Что-нибудь существенное? Следы на кончиках пальцев? Если он сам стрелял, на пальце должен остаться след от выстрела?
– Молодец, подруга. Конечно, должен.
– Ну и как, был?
– Можно сказать и так.
– В смысле?
– В смысле, не такой уж четкий, но достаточный, чтобы предположить самоубийство.
– Проще говоря, ни одна из версий не доказана?
– Сейчас они могут сделать несколько выводов: самоубийство, смерть от руки неизвестного или неизвестных.
– И на чем они остановились? Что они собираются делать?
– По обстоятельствам. Он не оставил записки, то есть они могут предположить убийство, будут опрашивать родственников и так далее.
– Они сделают это?
– Возможно. Зависит от того, сколько еще убийств у них на руках.
Я рассказала об интернетных покупках Бобби.
– Зачем человеку, собирающемуся покончить с собой, покупать наладонник? – спросила я. – Это бессмысленно.
– Ты права. Действительно, не за чем. Но, может, это было сиюминутное решение. Вот что, я позвоню одному другу, пусть кто-нибудь проверит платежи по кредитке Бобби за несколько дней до смерти. Возможно, они это уже сделали. Но я все равно позвоню.
– Спасибо, Эл.
– Не за что. Если что-нибудь выясню про больницу, сообщу.
Эл позвонил через два дня после этого разговора и пригласил меня на «консультацию». Я оставила Исаака с Питером – они собирались пойти в книжный, поискать новые комиксы «Золотое яблоко», а я отвезла Руби в сад и направилась в Вестминстер.
Я села на белый пластиковый стул, который Эл принес с кухни.
– Ну, как идут дела? – спросила я.
– Нормально. Кстати, ты подумала над моим предложением?
– Ты о том, чтобы присоединиться к твоему процветающему бизнесу? – я обвела рукой гараж.
– Это временно. Скоро смогу позволить себе офис, а пока жена сказала, что если я целыми днями собираюсь сидеть дома, то хотя бы не должен путаться у нее под ногами.
– Не знаю, Эл. Мне это кажется бизнесом для одного.
– Это лишь начало. Я говорил, что собираюсь начать с судебных расследований. Может, займусь еще смертной казнью. Ты бы мне очень пригодилась – твой опыт в суде плюс мои способности детектива…. Ты не пожалеешь, Джулиет. Сто пятьдесят баксов в час, деньги рекой потекут.
Я кивнула. Не хотелось больше его поддразнивать, ведь он так в меня верил.
– А зачем тебе мой юридический опыт? В расследовании я мало что смыслю, поэтому я всегда и прошу помощи у тебя.
Он откинулся на спинку стула и положил ноги на карточный стол. На нем были светло-голубые расклешенные слаксы, золотистая рубашка и темно-синие носки в белую полоску. А туфли, казалось, из того же материала, что и мой стул. Интересно, они продавались в комплекте?
– Потому что ты адвокат и умеешь вести дело. Знаешь, что существенно для расследования, а что нет.
– Адвокаты, с которыми ты будешь работать, скажут тебе, что они хотят расследовать, и сами будут вести дела.
– Верно. Но с твоими знаниями мы оставим конкурентов далеко позади. И ты сама все время говоришь, что большинство адвокатов не могут отличить дерьма от повидла. Они платят нам, но часто не понимают, за что.
Это мне показалось разумным.
– Но у меня нет лицензии.
– И не нужно. В этом вся прелесть. Я частный детектив, у меня есть лицензия. Ты работаешь на меня. Назначим тебя на должность специалиста по защите или специалиста по смягчению наказания, если будем работать со смертной казнью. И тебе не надо будет сдавать экзамены и проходить практику. Или, если захочешь, подашь заявление на получение лицензии, сдашь экзамен, а практику потом пройдешь у меня.
Эта идея мне определенно нравилась. Без работы я заскучала, и чем дальше, тем сильнее. Мне не нравилось сидеть дома. Я ушла с работы, так как решила, что воспитание детей гораздо важнее, но иногда я сомневалась, что от вялой, вечно вздыхающей мамаши есть какой-то толк для Исаака и Руби. Действительно, счастлива за последние два года я была, лишь когда занималась чем-то, связанным с расследованием. Лишь тогда я чувствовала, что мой ум и опыт при деле. И в то же время я не готова была бросить дом и вернуться на работу, даже если пеленки, подгузники и коляски не радовали меня.
– Я ушла с работы, чтобы сидеть дома и воспитывать детей. Если бы мне снова захотелось работать, я бы вернулась на прежнее место.
– Твои дети еще не ходят в школу?
– Руби ходит в сад, а Исаак еще младенец. Почти. Ему два с половиной.
– Он тоже скоро пойдет в сад. Что ты будешь делать, пока их нет дома? Собираешься снова стать федеральным защитником?
Прямо в точку. Исаак в следующем году пойдет в сад, и что я буду делать? Жесткий график мне не подходит. Кому-то придется забирать детей из сада, а работа Питера слишком непредсказуема. Если я вернусь на работу, то не смогу приезжать за детьми вовремя, буду появляться дома к ужину, как это было с маленькой Руби. Мне это не нравилось тогда, не понравится и сейчас. С другой стороны, я не из тех, кто может скоротать время на занятиях аэробикой или помогать в районной больнице. Придется придумать какое-то занятие на полдня.
Мне все больше и больше хотелось принять предложение Эла. Но готова ли я к этому? Вряд ли.
– Не знаю, я подумаю. Короче, ты собираешься взять с меня сто пятьдесят баксов в час за то, чтобы выяснить, какие женщины рожали в Мемориальной больнице Хаверфорда 15 февраля 1972 года?
Эл улыбнулся:
– Нет. Для тебя скидка.
– Спасибо. Так что насчет матерей?
– Изучи это, – он убрал ноги со стола и передал мне список из семи имен.
– Что это?
– Женщины, рожавшие в Мемориальной больнице Хаверфорда 15 февраля 1972 года.
– Да ты что! Откуда это у тебя?
Он загадочно улыбнулся:
– Не скажу, профессиональная тайна. Право знать имеют только детективы.
– Ну Эл!
– Будешь со мной работать, тогда узнаешь.
Я изо всех сил стукнула его по ноге.
– Ладно, расскажу. Все оказалось очень просто. В больнице ведется запись родов, это понятно. Сейчас все данные заносятся в компьютер, и если тебе разрешен доступ или ты можешь как-то войти в систему, то нажимаешь на клавишу – и записи перед тобой. Поскольку это конфиденциальная информация, войти в систему, мягко говоря, нелегко. Хотя нам повезло, так как в Мемориальной больнице Хаверфорда старые записи в компьютер не перенесли. Мне пришло в голову, что списки вряд ли хранят в самой больнице – они занимают слишком много места. Я обзвонил несколько крупных хранилищ и узнал, в котором из них находятся старые документы этой больницы. Оно здесь неподалеку, поэтому я туда просто съездил.
– И тебе позволили их просмотреть?
– Ну, скажем так, дело в соответствующем вознаграждении. Ты должна мне сто долларов.
Я достала книжку и выписала чек. Эл любезно поблагодарил меня и сунул чек в карман.
– Нет, это тебе спасибо, – сказала я.
– К счастью для нас, записи аккуратно рассортированы. Я нашел всех женщин по дате.
Мы вместе просмотрели список.
Четыре женщины в день рождения Бобби родили девочек. Мать одного из трех мальчиков звали Мичико Танадзаки. Я решила, что могу смело ее исключить. Остались две женщины, некая Бренда Фесслер, которой в 1972 году было девятнадцать лет, и Сьюзен Мастерс, которой было двадцать шесть.
Эл обещал разузнать что-нибудь о них и охотно принял чек, который я ему выписала, чтобы покрыть расходы на поиск. Затем мы пошли общаться с его женой.
Жанель Хоки – милая темнокожая женщина с идеально выпрямленными волосами, которая предпочитала носить «двойки» и юбки до колен. Во многом она казалась не очень подходящей парой для Эла, с его костюмами для гольфа и короткой стрижкой. Кто бы мог подумать, что он женится на девушке другой расы. Они познакомились в конце шестидесятых, он тогда был полицейским в униформе, а она – штатским работником в Департаменте полиции Лос-Анджелеса. Они женаты уже почти тридцать лет, и у них две дочери старше двадцати.
