Я долго думал, но так ничего и не придумал. Хозобслуга, баландеры больнички действительно не внушали доверия. Мрачные рожи с туповатыми глазами. Они смотрели на нас разинув рты и ожидая всевозможных подачек. Сопляки, которым было чуть за двадцать, а то и меньше. Всё же, подтянув одного из них, я быстро «прокоцал пульс» и попросил его передать малявку Вите Тольятти, в сто девятнадцатую хату.
— Кому? — переспросил он.
— Тольятти, Вите.
Я сделал это с подачи Абажура. В записке было всего несколько слов. Я просил его прислать надёжные «ноги», по возможности. Уточнил, что дело срочное и серьезное.
— Без подписи. Скажешь, от Кота. Вперед! — Баландер притырил маляву и исчез. Спустя некоторое время «кормушка» в двери открылась и в нее заглянул вертухай, дежуривший на этаже.
— Кто здесь Кот? — поинтересовался служивый, переводя взгляд с одного на другого. Лицо мента было мне не знакомо. Интересно, от кого он?
— А в чём дело? — поинтересовался и я.
— Ты, да? — прищурился мент.
— Допустим.
Он ничего не говорил, но как-то многозначительно и оценивающе смотрел на меня, лежачего.
— Просто хочу посмотреть, интересно, — пояснил служивый.
— Да?
— Да.
— А с каких таких делов интерес, начальник? — спросил я. — Темнишь, дорогой. Откуда тебе известно, что я Кот?
— Болтают на тюрьме.
— Кто?
— Многие. Ты личность известная, не скромничай, — оскалил он зубы. — Потом узнаешь… Я дежурю через день.
Кормушка захлопнулась, а я так и остался в полном неведении. Враги или друзья? Кому я понадобился? Что-то здесь не то, просто так мент интересоваться не станет. Я спросил у сокамерников, знают ли они этого типа. Те отрицательно мотнули головами.
— Это не от Тольятти, факт. Слишком быстро явился «гонец», — предположил Сахар. — Но мент, по всему видно, «ручной»…
— Ты думаешь?
— Наверняка. Здесь меньше народа, вот они и не сильно «шуруются», спокойнее. Были бы бабки, можно и девочек пилить. Запросто!
— А где бабы?
— Через три камеры от нас, четверо. «Венеры», но уже наколоты, не заразишься. В основном — молодячки, наркомши, проститутки. Когда мы выходим на прогулку, они откоцывают кормушку. Голенькие и в позах, красота. Настоящее кино, эротика. Пачка сигарет — сеанс, все как положено. Зарабатывают, — улыбнулся Сахар.
— А случка где?
— В пустой хате, ночью. Триста колов — час. Не так дорого для тюремных условий. Даёшь менту, он выводит её и тебя. Сам стоит на атасе, следит за движением на корпусе и за начальством. Да тут все схвачено, делятся потом. Д уже второй раз здесь лежу, девять месяцев на тюрьме. Сам однажды лукался. Бизнесменша с желудком лежала, «косила» за бабки, ну я с ней и перепихнулся малость. Точнее, она со мной. Платила сама. Блок сигарет штатовских передала потом, икру. Понравился. Крутая бабенка. Завалила партнёра по бизнесу сдуру, ещё не осудили.
Сахар меня расшевелил. Все, что я услышал, напоминало мне одесскую тюрьму. Слава Богу! Если все так, как он говорит, дела не так уж плохи. Бабки у нас есть, дело за малым. Разумеется, я думал не о девочках.
К вечеру того же дня нарисовался и баландер. Он не принес мне малявки от Тольятти, но сказал на словах: «Витя все понял. Жди».
Я попросил у Абажура ручку и бумагу и примостился писать. «Гонец» от Тольятти мог подойти в любое время, малява должна быть под рукой. Я писал только по существу, стараясь, чтобы записка вышла аккуратной и небольшой. Несколько слов о себе, пару громких имен, с которыми сидел и кушал, и суть. «Нужна стопроцентная связь с волей. Хотя бы раз. Отстегну, сколько запросит». Сложив записку, я закатал ее в целлофан и запаял. В случае чего можно легко заглотить.
Конечно, я рисковал, очень рисковал, но у меня не было другого выхода. Тара будет искать меня на тюрьме, и пока он доберется до больнички, пройдет много времени. При помощи Тольятти я надеялся ускорить ход дела. Вначале я подумывал просто сообщить Таре, где я, и больше ничего, однако понял, что это самообман. Если случится «сбой» и «гонец», не дай бог, спалится или передаст записку ментам, они вытряхнут из Тары дух. Даже если в ней не будет и слова о судье. Нет смысла терять время и ждать «гонца» от самого Тары. Ждать, чтобы передать ему только два слова, только два: «Выпусти немедленно»? Лучше уж сразу написать, где я и чего жду. А чего я жду? С моей-то ногой! М-да. Даже посидеть как следует не могу, всё болит. Словно немощный старик. Хорошо, что в ногу пальнула, а так бы лежал давно под землей и видел «цветные» сны. Видно, еще поживу. Опять этапы и борьба за выживание, интриги и игра в понятия. Не дать маху, не дать себя съесть, просчитать, внушить страх словом. Походка, голос, жесты — все должно быть на уровне. Держи стояк, бродяга, если ты действительно арестант и блатюк по жизни!
Я всегда посмеивался в душе над выводами и писаниной ментов, писателей, пишущих о лагерях и зеках. Они и сейчас толкают разную чушь и еще мнят, будто действительно что-то знают о нас. Не всякий отпыхтевший десять — двенадцать лет арестант понимает, что происходит в зоне, не всякий доходит до объективности в оценках и суждениях. Это сложно, так же сложно, как познать себя самого. Даже Довлатов — умница и талант, описавший зону как никто точно и ярко, не знал ее по-настоящему, а многое вообще видел глазами надзирателя. Надзирателя, но не зека.
Зона знала многих героев и выдающихся личностей. Не имея и одного класса за плечами, воспитываясь на улице и в подворотнях, они были настоящими дипломатами и творили чудеса. Я уже не говорю о духе, когда один безоружный вор или парняга входил в камеру вооруженных до зубов «махновцев» и одними словами ставил на колени семь-восемь головорезов, еще минуту назад готовых изрезать его на куски. Все это было, было, но кому-то и сейчас невыгодно показывать настоящих воров, воров с большой буквы. Дух и правота — вот что всегда являлось оружием таких людей. Настоящих, а не хлебных урок, кому давали по ушам и гнали в три шеи свои же. Зона… Как много она значит для остального, вольного мира. Когда-то поймут, поймут и поверят, поставят памятники и воздадут должное. А пока — суд и сортность, клевета и обман, иногда излишняя романтизация и просто угодничество.
Придя в лагерь, любой, даже далекий от тюрьмы арестант встает перед нелегким, но обязательным для всех выбором — с администрацией или с блатными? Тех, кто с блатными, — большинство, тех, кто с ментами, — малость. Думай мужик, хорошо думай и решай, с кем тебе жить семь лет. Здесь все на виду, ты не прохиляешь за дурачка, ну разве что месяц или два. Дальше — по накатанной колее — азы, детали, нормы. Отвечай за свои слова и соответствуй масти, на которую претендуешь. А нет, так катись вниз и не ропщи, когда тебя начнут пинать и последние. Лагерь жесток, лагерь лишен мягкого женского окружения, он весь на нервах и борьбе. Даже элита, элита преступного мира, где, казалось бы, царят настоящие понятия и правда, не знает передышки и следит за каждым своим шагом. Все подмечается, все может быть использовано против тебя, все чего-то стоит. Тяжкий груз, ярмо, которое ты проклинаешь как всякий усталый человек, но без которого ты не можешь и жить. Почти как во власти, почти. Чтобы содержать и кормить армию и полицию — этот извечный оплот власти, государство давит народ налогами и выжимает из него соки. А еще другие чиновники… Он них не отмахнешься, они хотят есть, вкусно есть. Впрочем, всем хорошо не бывает…
На меня напала апатия, захотелось вдруг забыться и уснуть, уснуть навсегда. Паскудные издевательские мыслишки все же прорывались сквозь защитный слой моей установки и подкидывшш разные видения — Италия, море, покой, прекрасные ночи с очаровательными женщинами. Если бы я на время расслабился и начал рассказывать моим сокамерникам о моей жизни, о том, что на что я променял в каком-то чудовищном ностальгическом порыве, они бы сочли меня безумцем.
Впрочем, мне были не интересны их пресные приколы о том и сем, ибо все это не стоило и выеденного яйца. Я знал, что чуть позже я обязательно разберусь и с собой, и с судьбой, но как быть с натурой? Ведь я делал то, что хотелось, в полном согласии с душой. Разве есть в жизни что-либо дороже этого? Нет. За всё приходится платить!
* * *
Гонец от Тольятти появился ближе к отбою. Это был электрик из обслуги — немолодой солидный мужик, знающий себе цену. Мент тихо откоцал нашу хату и вежливо отошел в сторону, давая возможность электрику поговорить с кем надо.
— Что у вас тут замкнуло, братва? — спросил тот для понта нарочито громко и шепнул, что он от Тольятти.
— К кому? — спросил я на всякий случай, опасаясь «прокладки».
— Кот.
Я быстро сунул ему малявку и откинулся на подушку.
— Он спрашивал, в чём нуждаешься, просил не стесняться, — пробасил электрик, после того как обследовал проводку.
