Ознакомительная версия.
– Сейчас это не поймешь… Точно не пролетарий. Точно не инженер. Денег у него было больше для того и для другого.
– Торговый работник?
– Может быть… Вполне… Но у тех у всех морды, а этот без явной наглости. Поскромнее, что ли… И потом, парень! Этому ж роману месяца два – не больше. С ее поездки в дом отдыха. Значит, был он тут раза три-четыре. И все темной ночью. Зина моя, когда это началось, губки поджала, сказала Мане, что это нам не подходит, в смысле ночные гости. Но Маня ее уболтала. Это, говорит, на чуть-чуть, осенью я съеду, мы поженимся. У него развод же в суде. Ну, моя и рассочувствовалась… Маня дала ей книжку почитать… И еще одну… Ну… Для красоты… От старости. Моя дура пару раз ходила с налепленными на морду огурцами… Я ей сказал: не смеши людей. На том и кончилось…
– Но какой смысл? Какой смысл, если это убийство? Кому это могло быть надо?
– Только Лоде, если он раздумал жениться. Только ему. Ты не забывай. Маня – детдомовка. Она сама его могла убить, если что…
– Ну, вы скажете! Убить!
– У нее что-то в жизни было. Она мне, когда к себе допускала, сказала: «Это во мне детдомовская жалостливость взыграла. Но ты не думай… Я и убить могу… Детдом – он всему учит. Кто детдом пройдет – у того предела нет. Будешь лишнее приставать, – это она мне как бы смехом, – так придушу, что никто не вычислит». Я ей говорю: «Не бойся. Мы договорились. Я тебе помехой в жизни не буду». Она меня так обняла, так обняла и сказала: «Спасибо, дядя, на добром слове». Я тогда на «дядю» обиделся, не дядей я хотел быть, но я ж слово дал, в этом тоже была моя гордость, что когда-нибудь слово сдержу, а сам сдохну. И она тогда поймет, что не надо было от меня никого искать. Я бы и от Зинаиды своей ушел без всего, помани она меня… Знаешь, я даже о войне мечтал… Лодю на фронт возьмут, а я уж из возраста вышел… Такая вот я сволочь…
– Зачем толкнули меня в моем дворе?
– От злости… Лежит такой спокойненький, перевязанный… И вообще… Вроде так и надо, жил человек, и нету. Ну, разберитесь!.. Ну, сделайте что-нибудь…
– Вон у вас сколько фактов, а вы их только сейчас говорите. А к вам милиционер приходил, расспрашивал.
– Так он же нас двоих пытал, с Зиной. Я за ним во двор вышел. Говорю намеком: «Непростая история. Кумекать надо…» А он мне: «Не бери, дядька, в голову… Молодежь теперь легче мрет, чем вы, старики… Организм у нас ослабленный нечистотами воздуха».
– А разлом ему показали?
– Показал. А он мне: «Так у тебя и шифер тут лежит. Ты его считал?» Знаешь, я посчитал. И что ты думаешь? Двух шиферин не хватает. И так заметно… Еще копотью и грязью стопочка не покрылась. Хотя сообрази – два шифера это мало, хоть для чего… Но тем не менее факт… Нету… Увели…
– Пошли посмотрим все при ясном дне, – предложил Юрай и встал на затекшие и какие-то пьяные ноги. – Вино у вас замечательное, но неправильное. Верх ясный, а низ в отпаде. Какой же смысл?
Так и шел по двору, привыкая к собственным ногам и весу тела.
Шифер лежал возле вагонетки. Взять его тихо и вынести в разлом было бы непростым делом. Тут надо знать – и как удобней его охватить и где пригнуться под веткой. Вор все это знал, хотя и оставил следы в траве. В одном месте след был особенно ясный, попала нога в глину, скользнула по ней.
– Шифер отнесен куда-то близко, – заметил Юрай. – Это, по-моему, соседское дело.
– Я соседей уважаю и такого про них в голову не возьму, – гордо сказал Иваныч.
– А я возьму. – Юрай шагнул через разлом и быстро пошел к соседнему дому.
Иваныч остался во дворе, и был у него странный, растерянный вид человека, который вдруг, враз, посреди улицы потерял память.
А Юрай уже входил во двор к соседу. Дом был закрыт, собаки не было. Ничего не пришлось долго искать. Две шиферины аккуратненько стояли возле сарая, без стыда, открыто, и было видно их предназначение – его указывала лестница, приставленная к крыше. Две ветхие шиферины хозяин уже снял, они валялись тут же… Со двора Иваныча этого никогда не увидеть, и приди он к соседу за спичками-солью – тоже бы не заметил. С другой стороны дома шла починка. И Юрай ясно это представил, как, обнаружив течь, залез сосед на крышу, как увидел чужой запас и дырку в заборе, как пришел ночью и взял и как торопится водрузить шифер туда, где ему и положено быть, ну а потом что? Снимать с шифера отпечатки пальцев?
– Нету у них никого, – сказал Юрай, вернувшись к Иванычу.
– Так на работе же люди! – возмутился Иваныч. – Это же не бездельники. Сосед в районе работает, инспектор. Редкое в нем сочетание – историческое образование и хозяйственность. Он мне на многое открывает глаза. Оказывается, Ленин был еврей. И скрывал это тщательно. Не любил Крупскую, но женился на ней, потому что русская. Сообразил – пошли бы дети и уже не докопаешься.
– Умный сосед, – похвалил Юрай. – Зовут его как?
– Смеяться будешь… Владимир Ильич.
– Владимир… Володя… Лодя…
– Брось, – сказал Иваныч. – Что, я соседа бы не узнал?..
* * *
Это было лишнее. Это была глупость. Но Юрай нашел в районо Владимира Ильича.
– Здравствуйте, Владимир Ильич, – сказал ему. – Верните соседу шифер. Я понимаю – течь… Но пока он дырку в заборе не заделал…
Как же он визжал! Юрай понял, что это не его работа – возвращать краденое и восстанавливать справедливость. Что это, если хотите, вообще дело последнее… Права была мама. Одним словом, от воровства Владимир Ильич не отрекся, но возвращать шифер категорически отказался, а у Юрая потребовал документы и пообещал написать в Москву, чтоб его, щелкопера, и так далее. Слов Владимир Ильич знал много, употреблял их круто, и Юрай вынужден был не просто уйти, а бежать… Вечером же тетка сказала:
– Ты как-то исхитрился здесь со всеми испортить отношения. Мальчик мой?! Ты такой и в Москве? Как же ты собираешься жить?
– Регулярно, – ответил Юрай. – Ты лучше скажи, поухаживаешь за побитым милиционером?
– Этим развратником? – закричала тетка. – Да я бы его собственными руками!
Пришлось все рассказать. Они сидели с широко распахнутыми глазами – две сестры, удивительно похожие в этом своем удивлении.
– Тебе не блазнится? – тихо спросила мама. И словом этим забытым напомнила бабушку, которая слов этих старых и вкусных знала до фига. И она бы никогда не сказала так, «до фига», это его кургузая речь. А мама в минуты волнения всегда говорит бабушкиными словами. Значит, и сейчас она взволновалась.
Мама поверила. Во все и сразу.
– Начало в Горловске, – сказала она. – Завтра мы туда возвращаемся. Я только об одном прошу – будь осторожен. Нас ведь тут никто не защитит.
Мама уже не уговаривала отступиться. Ну, если даже мама…
* * *
– Ты про нас слышал? – закричала с крыльца Алена, едва он отворил калитку. – Как мы звезданулись?
Карел Олег был в больнице.
– Весь в противовесах и гирях, – объясняла Алена. – Я в детстве хромых ненавидела и боялась. Меня бог и покарал… Буду жить с калекой.
– Ну чего уж ты так сразу? Калекой… Снимут железки, забегает…
– Да ты что? Думаешь, я несчастливая? Да нам же как повезло, что он живой остался! Господи! Да пусть сто раз хромает. Разве ж это горе? А детки, слава богу, только побитые и поцарапанные.
Юрай спросил, с чего это они сорвались с места, не догуляв отпуск?
– Это карел, – сказала Алена. – Его ревность. Он решил, что у меня с тобой, Юрай, что-то есть… И что ты специально из-за меня сюда приехал. Дурак он в этом смысле полный, сам напридумывает и мучается.
– А ты не ревнивая? – спросил Юрай.
– Мне кажется, нет, – ответила Алена. – Хотя он же ни на кого не смотрит.
– Слушай, – сказал Юрай. – Я опять хочу спросить тебя про Харьков…
– Чего ты к нему привязался? – закричала Алена. – Чего? Не выходил он ночью в Харькове! Не выходил!
– Если бы мне еще понять, зачем вы такую ерунду так тщательно скрываете. Ну, курил человек, ну, дал другому прикурить… Что такого?
– Не было этого, – ответила Алена. – Не ожидала, Юрай. Вроде ничего плохого мы тебе не сделали.
И она ушла от него, обиженная и злая. А ведь он хотел узнать от нее, как случилась авария. Пришлось плестись в автоинспекцию. Объяснили. На «рафик» Алены налетел шофер-первогодок. Съезжал на шоссе с боковой грунтовки, не рассчитал время поворота и въехал прямо в бок едущей машины. У парня сдвиг по фазе. Он думает, что убил детей.
На обратной дороге – вот же! – снова встретил Алену. Она шла с судочками в больницу.
– Возьми меня с собой! – попросил Юрай.
– Ты спятил! – закричала Алена. – Я ему сказала, что ты уехал. Да если он узнает, что ты тут, он же все бинты с себя посрывает.
– Я ему объясню, что ты мне не нужна…
– Какой ты подлый, Юрай! Я что – не вижу? Ты хочешь пытать его про Харьков. Это ж надо так привязаться к человеку.
– Алена! Скажи, почему это тайна – курить ночью в Харькове?
Алена тяжело вздохнула и сказала:
– Не вмешивался бы ты в чужую жизнь. Постыдился бы детей.
Ознакомительная версия.
