— Ладно, допустим, посмотрел. А сколько сейчас времени-то, черт побери? — Грант стащил с головы рваную кепчонку, для того чтобы почесать копну свалявшихся волос и разогнать тех, кто там давно уже поселился. Он переместился с одной ягодицы на другую и поморщился от боли. — Вот дьявол, у меня задница примерзла к ступеньке.
— Сейчас восемь часов и не все в порядке, — сообщил Страйкер серому небу. Он наблюдал, как оборванец продолжает корчиться и жаловаться на холод. — Заболел, что ли?
Грант кивнул.
— Так вот показалось, когда проснулся. А ты что, собирался вызвать мне «скорую помощь» или еще что-то?
Страйкер, который чуть было не проникся сочувствием к этому промерзшему оборванцу, был застигнут насмешкой врасплох. Покрутил головой.
— Расскажи-ка мне, что ты знаешь о человеке с этой фотографии.
— Это «разведчик талантов» с какой-то киностудии. Он обещал мне все, сказал, что я мог бы… Ты сказал — восемь часов? — встревоженно прервал свой рассказ Грант. — Ты хочешь сказать, что разбудил меня за час до того, как я смогу добыть себе хоть какое-нибудь пойло? Ах ты, подлец!
Страйкер нащупал в кармане маленький пузырек виски и достал его. Потряс им перед чумазым лицом пьяницы:
— Расскажи мне о человеке с фотографии.
— О Господи, да ты — славный малый, — с чувством объявил Грант и потянулся за бутылочкой.
— Человек на фотографии, — настаивал Страйкер, отодвигая виски.
— Давай-ка еще раз взгляну, — попросил Грант, не отводя глаз от бутылочки.
Тос поместил фотографию между притягательной бутылочкой и блестящими глазами Гранта.
— Да, я рассмотрел. Ах, этот! Ну и что?
— Как он себя назвал?
— Я забыл.
— Очень плохо, — сказал Страйкер, выпрямившись и отправляя виски обратно в карман. Он прихватил с собой несколько таких бутылочек, чтобы с пользой употребить время, которое оставалось до открытия питейных заведений.
— Фрэнк, Фрэнк… он сказал, что его зовут Фрэнк, — быстро, срывающимся от нетерпения голосом проговорил Грант. — Так он нам сказал, а мы не уточняли.
Страйкер вновь извлек бутылочку из кармана:
— Где он жил?
— В приюте «Кот».
— У него было много денег? — спросила Дэйна.
— Если даже они у него были, я никогда их не видел, — пробормотал Грант. — Фрэнк — он и есть Фрэнк… Держался открыто[2], но ведь я не сказал, что он был глуп. — Затем, с подозрением взглянув на Дэйну, пробормотал: — А если у него были деньги, что он потерял здесь, девочка?
Страйкер протянул ему бутылочку и добавил десятидолларовую банкноту.
— Благодарим тебя и желаем тебе доброго утра.
Грант одним глотком осушил бутылочку и с укоризной посмотрел на них:
— Что за дерьмо ты мне сунул? Я помог вам выяснить такое до чертиков запутанное дело, а вы мне суете какую-то дрянную десятку?
— А ты не рассказал мне, сколько у него было зубов, не назвал мне его тайного пароля, не сказал, есть ли у него капитал в швейцарском банке, да еще не назвал кое-чего… — удаляясь, через плечо бросил Страйкер.
— Ладно, ладно, — прокричал Грант, который вдруг почувствовал себя обманутым. — В следующий раз я потребую полсотни.
— В следующий раз мы расспросим кого-нибудь еще, — сказал Тос.
Грант повернулся к алкашу, который стоял на коленях у входа в соседний магазин и не отводил глаз от миниатюрного пузырька.
— Видел? Нет, ты видел? Ты стараешься изо всех сил, а какова благодарность?
Царственным жестом Грант отбросил пустую бутылочку. Алкаш на четвереньках добрался до бутылочки, слизнул капли с ее узкого горлышка и спрятал добычу где-то в глубоких тайниках своей одежды.
— Спасибо, — проговорил алкаш и вернулся в прежнее положение. — Спасибо, спасибо, спасибо, спа…
— Не заговаривай со мной, — проворчал Грант.
— Спасибо, — закончил алкаш и уснул.
«Кот» — уменьшительное название приюта для бездомных, открытого здесь местной благотворительной общиной. Это было огромное здание, задней стеной выходящее на забитый грязью приток реки Грэнтэм; первоначально в нем помещался склад. Здесь было шумно и полно народа зимой, а летом много коек пустовало, потому что пьяницы с Френч-стрит предпочитали ночевать на земле, а не терпеть разные уставы и правила этого заведения.
А правила были очень строги. С улицы следовало возвращаться к девяти; ужин, состоящий из супа и хлеба, чтение духовных или других возвышающих душу книг. В десять тридцать — сон, подъем в семь, завтрак, состоящий из овсяной каши, хлеба и кофе с молоком; после завтрака — час уборки перед тем, как снова уйти на улицу — в девять утра. Если вы провели здесь ночь, на вашей руке при уходе ставили штамп; с ним вы могли вернуться сегодня же к ленчу — тушеное мясо с хлебом, после чего следовало помыть за собой тарелку. В посудомойку заливали отбеливатель, который смывал штамп на руке. (Когда «Кот» был только что открыт, использовали билеты на право ленча; но выяснилось, что этими билетами стали торговать, чтобы добыть денег на выпивку, тогда и придумали штампы. Сначала штампы делали в виде какой-либо картинки, но когда обнаружилось, что некоторые клиенты моют тарелки одной рукой, чтобы сохранить штамп, начали ставить день недели. Но и тут оказалось, что некоторые носят перчатку на руке, чтобы поесть на следующей неделе; вот тогда и стали применять систему нарастающей нумерации. Словом, борьба не затихала.)
«Кот», а точнее, общежитие на Френч-стрит, было открыто около двух лет тому назад, и открытие его сопровождалось большой шумихой. Идея была замечательной: создать простую, правильную модель жизни для тех, кто решил покончить с алкоголем и уличным существованием. Многие пытались подняться со дна. Кое-кому это удалось. У большинства вышло.
Главное, что ничего из задуманного здесь не получилось, кроме разве разработанной системы штампов для получения ленча. На самом деле «Кот» превратился в ночлежку для случайных бездомных, люди приходили и снова уходили на улицу. Однако заведующий этим приютом отец Фини обладал замечательной памятью. «Кот» не был чисто религиозным заведением, но это вполне устраивало отца Фини — оригинала, философа, искателя, решившего примерить монашеское одеяние. Лицо его не было чем-либо примечательно, а голову украшала натуральная тонзура — увеличивающаяся лысина придавала вполне достоверный монашеский вид его внешности. Его длинная, до пола, монашеская ряса из грубой домотканой материи была подпоясана веревкой; виднелись толстые ярко-красные носки. Возможно, ему очень нравился этот цвет, поскольку и несколько его помощников носили такие же носки. Но, может быть, носки именно такого цвета были пожертвованы приюту какой-нибудь компанией или частным благотворителем. Многие вещи и обстановка в этом приюте были пожертвованы сочувствующими компаниями благотворителями. Отец Фини с благодарностью принимал все: от шариковых ручек до туалетной бумаги, и не только принимал добровольные приношения, но и добивался пожертвований, воздействуя силой своей убежденности, преданностью делу помощи всем униженным и падшим.
Без сомнения, отец Фини был эксцентричен, но честен, справедлив и умел выслушивать любые человеческие жалобы без осуждения. Если бы не было в этом приюте отца Фини, не стало бы и самого приюта.
— Фрэнк? Да, я помню Фрэнка.
Отец Фини скоблил морковку для какой-то мешанины, которая булькала в двух огромных котлах на большой плите в кухне. Вокруг него еще несколько человек в обычной одежде двигались, что-то скребли, шинковали, приправляли, размешивали. Погода все еще стояла холодная, и к ленчу ожидалось много народа. Фини с гордостью сообщил, что в приюте полно тех, кто уже однажды переночевал в нем. За вечерней трапезой сегодня читали «Моби Дик» — это значительно повысило посещаемость, по его мнению.
— С ним что-то случилось? — отец Фини бросил очищенную морковку в миску и выбрал из кучи другую.
— Он умер, — тихо произнес Страйкер.
Нож дрогнул и задел палец отца Фини.
— Неужели? — поразился Фини, вытирая кровоточащую руку о край рясы. — Бедняга… А ведь он не казался больным. Он и не пил, я уверен в этом.
— Его убили, отец Фини, — сообщил Тос. — Застрелили, в конце прошлой недели. Это произошло на другом конце улицы. Вы не слышали об этом?
— Да, я слышал, что был убит какой-то мужчина. Но я не связал это с Фрэнком, так как считал, что там все случилось по пьянке. Кто-то, во всяком случае, сказал, что по пьянке, а я не усомнился. Они ведь все как дети: то сильные переживания, то ярость. Они не думают. У них нет времени подумать.
Кажется, он по-настоящему был опечален.
— Я возлагал надежды на Фрэнка. Он был интересным человеком. Интеллигентным. Казалось, его очень заинтересовало то, что мы здесь делаем. Он немного помогал мне в офисе — я больше люблю заниматься кухней, чем бухгалтерией, к сожалению. Когда он не вернулся, ну, они ведь часто не возвращаются, вы знаете… Какое-то время они держатся, потом…
